Отчаянные парни

«Тристан» – универсальное судно, как говорится, три в одном: танкер, продуктовоз и химвоз. Он имеет солидный для класса «река – море» дедвейт в семь тысяч тонн и неплохую скорость эксплуатации в десять с половиной узлов. Удачные размеры, удовлетворяющие габаритам Волго-Донского судоходного канала и Волго-Балтийского пути. Усиленная морская функцию и повышенная вместимость грузовых танков. Одним словом, современный и, главное, весьма востребованный представитель серии «Новая армада».

Путь ему предстоит неблизкий. Более двух тысяч верст по Волге, Волго-Донскому каналу и Дону до Азова, где запланирована последняя заправка топливом и пресной водой. Потом через несколько проливов и морей до самого Индийского океана. Ну а там уж рукой подать и до порта заказчика-судовладельца, которому надлежит передать новенькое судно.

Итак, ходовые испытания завершены, бумаги представителями сторон подписаны; топливо, вода, провиант и прочие запасы пополнены до необходимых объемов. Случилась, правда, за пару дней до выхода неприятная заминка – три члена экипажа чем-то основательно траванулись. Настолько основательно, что «Скорые» бригады умчали их с сиренами в реанимацию одной из городских клинических больниц.

Начальству пришлось изрядно понервничать и пометаться в поисках срочной замены. Два матроса отыскались быстро, а вот старшего механика с трудом выпросили у соседнего Казанского пароходства.

Сговорились с тамошним руководством. Выпросили. Встретились с единственным свободным от рейсов кандидатом – уговорили на внеурочную работенку.

Привезли. Вот он лениво и вразвалочку шествует вдоль причалов в сопровождении заместителя начальника отдела кадров. Остановились против трапа, посмеиваясь, прощаются. Стармех поправляет на плече ремень объемной сумки и отсчитывает ступеньки, ведущие вверх…

Он относительно молод – тридцать с небольшим; высок и статен, широкоплеч; на голове бобрик коротко остриженных волос; руки, шея и лицо покрыты бронзовым загаром.

Поднявшись по штатному трапу, уверенно ступает на палубу, приветливо здоровается с вахтой; справляется о капитане и идет на мостик – знакомиться и представляться…

* * *

Я на месте. Здесь мне предстоит провести несколько ближайших недель.

Спускаюсь с провожатым матросом с третьей палубы на вторую, где находятся каюты командного состава. Входим в единственный коридор, насквозь «пробивающий» белоснежную надстройку от одного борта к другому и делящий ее две равные половины. В носовой расположены апартаменты капитана с просторной совещательной комнатой и две каюты первого класса для старпома и второго помощника. Кормовая половина состоит из шести небольших помещений: четырех скромных жилищ для механиков и третьего помощника; крохотной сауны, втиснутой посередине, и радиорубки – крайней каморки по левому борту.

Провожатый матрос открывает мою келью (одну из соседних с сауной) и, отдав ключ, испаряется, так и не проронив ни слова. Удивляюсь настороженности матросов. А вот капитан встретил весьма радушно: пожал при знакомстве руку, приветливо улыбался, предложил кофе…

Переступаю порог, бросаю на пол сумку, оглядываю нехитрое убранство «квартирки». В каюте пусто – вещи моего внезапно заболевшего коллеги отправлены на берег. «Квартирка» представляет собой комбинацию кабинета, гостиной и спальни. Слева – шкаф, за которым скрывается мизерный гальюн с умывальником. Рядом с дверью в гальюн – холодильник, чуть дальше – кровать. Прямоугольное окошко по центру дальней стены открывает «отменный» вид на основание дымящей трубы; но если высунуться по пояс и глянуть влево, то увидишь кусочек горизонта. Напротив кровати – кресло у письменного стола; над столом что-то вроде закрытых книжных полок. Вот и вся роскошь.

Присаживаюсь на кровать и, подпрыгивая, пробую ее мягкость. Ничего. А точнее – здорово. Поскольку чаще в моей жизни было гораздо хуже.

Однако пора заняться делом – до отхода «Тристана» остается два часа. Вытряхиваю из сумки вещи, быстренько распихиваю их по полкам пустого шкафа. Переодеваюсь в рабочие шмотки и, выйдя из каюты, закрываю дверь на ключ.

Теперь стоит напрячь мозги и вспомнить маршрут движения в машинное отделение, расположенное здесь же – в корме. По словам капитана, там дожидается замещающий третьего механика моторист-матрос, страждущий передать мне хозяйство и ввести в курс дела. Ладно, не заблужусь – во время месячной подготовки к этому рейсу не раз штудировал чертежи и схемы. Сначала надо выйти из общего коридора и повернуть к корме. Там и находится трап, этаким винтом нанизавший на себя все палубы сверху донизу. Трапом вниз, вниз, вниз… пока не упрешься носом в обычную корабельную дверь, из-за которой доносятся жуткие децибелы работающей машины.

Придав лицу беспечное выражение, топаю мимо соседних кают. Выхожу, хватаюсь за поручень трапа и приступаю к долгому спуску…

Где-то на уровень ниже главной палубы слышу:

– Шо за ёкало-палкало?! Это кто у нас тут по судну бродит?

Торможу. Замечаю в темном проходе кряжистого мужика лет пятидесяти пяти. Кепка с длинным козырьком на совершенно лысой, бугристой башке; нос запойного олигарха, пышные усы и серая щетина на подбородке; темная футболка с дырой на волосатой груди, потертые джинсы. И в довершение портрета маслом – раздолбанные сандалеты на босу ногу.

Боцман Шмаль. Даже не приходится напрягать память. При заочном знакомстве с членами экипажа по многочисленным описаниям и фотографиям я сразу обратил внимание на колоритную усатую внешность морского волка с короткой звучной фамилией Шмаль.

Вежливо представляюсь:

– Новый старший механик – Глеб Аркадьевич Говорков. Прислан вместо заболевшего. А вы, простите, кто?

Криво усмехнувшись, мужик передразнивает:

– Простите! Скажите, какие мы интеллигенты!.. С пассажирских, что ли, к нам перекинули?

– Да, из Казани. А вы, судя по всему, боцман?

– Угадал – он самый…

Говорит он хрипло и порой непонятно – с каким-то шипением, присвистом. Приблизительно такие звуки издавала знаменитая голова профессора Доуэля. Приходится наблюдать за его артикуляцией, чтобы разобрать смысл некоторых слов или фраз.

– Ладно, – бросает Шмаль через плечо, – недосуг мне с тобой…

«Волк» исчезает за металлической дверцей, а я дивлюсь здешнему народу и продолжаю спуск в «преисподнюю», как иногда называют машинное отделение. Даже сейчас, когда работает лишь вспомогательный дизель-генератор, обеспечивающий судно электроэнергией, слышится приличный гул. И чем ниже я спускаюсь, тем громче он становится.

На уровне ватерлинии из-под ног брызнула здоровая крыса. От неожиданности едва не оступаюсь.

– Мля! Откуда вы на новой посудине?

Впрочем, крысы – обязательный атрибут любого корабля: и старого, и нового; и военного, и гражданского. Бороться с ними бесполезно – об этом мне рассказывал еще отец. Если не перелезут с берега по швартовым, то будут десантированы в трюм с продуктами или с другим сухим грузом. В основном обитают на нижних палубах, где потемнее, погрязнее и побезлюднее; но иногда голодное любопытство гонит наверх.

Нашел. Вот она – заветная дверца. За свежевыкрашенным металлом слышится бас вспомогательного движка. Взявшись за длинную ручку, медлю, оглядываюсь по сторонам и ощущаю беспокойство. Через секунду догадываюсь о природе его происхождения: подсознательный дискомфорт появляется оттого, что нахожусь метра на два ниже ватерлинии. И это при пустых трюмах! Случись где большая дырка, и…

Ухмыляюсь своим опасениям: значит, под пулями и осколками бегать не страшно, а утопнуть боязно?

Вхожу в машинное отделение и лицом к лицу сталкиваюсь с высоким парнем в замасленной тельняшке.