Отчаянные

* * *

Утром был парад, и Эбби с Денни на несколько часов покинули нас, а девчонки тем временем принялись готовить меня к великому событию. Невзирая на выходной, мы сумели организовать маникюр, педикюр и косметические маски. Нью-Йорк и вправду никогда не засыпал. Эбби вернулась, когда мама занималась моим платьем, а Дженни и Кейт завивали мне волосы в длинные свободные локоны. Они оставили их ниспадающими на спину и плечи, заявив, что естественный вид идет мне больше, чем навороченная укладка. Когда они остались довольны делом своих рук, Анна приступила к макияжу. Я напомнила ей, что человек я довольно простой, – чтобы не перестаралась с макияжем.

– Не волнуйся, – отозвалась она не моргнув глазом, – шлюхой я тебя разрисую для брачной ночи… – Она наклонилась ближе. – Я, кстати, справилась у медсестры: недели через четыре или шесть вам можно будет трахаться.

Косметика была уже наложена, но от стыда я не открыла глаз, а девочки прыснули и мама тоже. Перебор, Анна. Пе-ре-бор.

Заметив мой ужас, она хихикнула и весело объявила:

– Можешь полюбоваться.

Я со смешком подняла веки и сердечно улыбнулась сестре. Информация была действительно важная.

Надо мной закончили колдовать, и мама помогла мне надеть платье. Мы с Анной остановились на очень простом и открытом. Оно было белоснежное, с легким отливом – элегантное и скромное, но классное: по мнению Анны, его буквально создали для меня, но лично я полагала, что для Келлана. Никаких излишеств: ни кружев, ни бисера, ни лент, ни замысловатых рукавов. Оно было красиво лишь потому, что красиво. Как и Келлан, это платье не нуждалось ни в каких улучшениях.

Надев простые белые лодочки, я повернулась к зеркалу и не поверила глазам: неужто это я? Ниспадающие кудри, чуть подведенные глаза и ослепительно-белое платье – я будто вышла из сказки принцессой в ожидании принца. Разве что вместо короны эту принцессу украшала цепочка с гитаркой. Даже я была вынуждена признать, что выгляжу роскошно.

Мама, роняя слезы и одной рукой придерживая Гибсон, фотографировала меня на телефон. Раз уже плачет, то к свадьбе разрыдается безнадежно. Ей, может быть, понадобится валиум. Хорошо, что мы едем в больницу. Чувствуя, что и мои глаза наполняются слезами, я предупредила ее:

– Перестань! Иначе я тоже разревусь – и косметика потечет.

Мама шмыгнула носом в героической попытке восстановить самообладание:

– Извини, солнышко, ты такая красивая!

Я взяла ее за локоть и сделала глубокий вдох:

– Я готова. Ведите меня к Келлану, чтобы я наконец вышла за него замуж.

Папа заказал для всей компании лимузин – обычный и явно не из дорогих. Внутри не было никаких прибамбасов, за исключением полочки для бутилированной воды. Лучше и не придумаешь! Мне это нравилось куда больше, чем навороченный салон лимузина Сиенны.

Нас высадили перед больницей. Фанаты обезумели, увидев меня. Они отпускали настолько цветистые комплименты, что у меня запылали щеки, но я все равно улыбалась и расточала любезности. И даже помахала папарацци. Пусть мой портрет красуется на всех обложках – дополнительные фотографии для свадебного альбома.

Наше шествие по коридорам представляло собой странное зрелище, но всюду, куда я ни бросала взгляд, сияли улыбки. Медсестры, врачи, пациенты – все были взволнованы так же, как и я. Ну, может, чуть меньше. Прилипнув к маме, я буквально лопалась от счастья. На этаже Келлана весь пол был усыпан лепестками роз. Мой взор затуманился при одном виде ярко-красного бархата, и я, как в тумане, пошла по оставленной среди лепестков тропинке.

В последнем же коридоре глаза мои намокли уже катастрофически. В самом конце меня ждал папа, одетый в серые брюки и темно-синий пиджак, застегнутый на все пуговицы. Он сиял от гордости и помолодел лет на десять. Мама передала меня ему, проливая слезы. Тот прошептал, что никогда еще так не гордился мной, и заключил меня в объятия. Все мои силы ушли на то, чтобы не разреветься.

Вцепившись в папу, я взглянула вдоль коридора туда, где ждала искалеченная любовь моей жизни. Там выстроилось с дюжину медсестер, врачей, лаборанток и прочего персонала. В руках у них ровно горели свечки – такие же, как у фанатов снаружи. Двери некоторых палат были открыты, из них выглядывали любопытные пациенты, но я ни секунды не боялась того, что это диковинное зрелище привлечет посторонних. Сегодня я выходила замуж.

Пол и здесь был в лепестках, а в конце, перед палатой Келлана, высился Дикон с акустической гитарой Келлана. Его лицо расплылось в улыбке, едва он меня увидел. «Ты красавица», – прошептал он одними губами и начал наигрывать мою любимую песню «Чудил». Я чуть не разревелась. А вот мама заплакала.

Карли вручила Анне и Дженни небольшие букеты – подарки от фанатов. Кейт, Шайен, Эбби и Хейли она дала мерцавшие свечки. Мне же преподнесла букет белых и желтых лилий. В палате у Келлана таких не было. Увидев мое недоумение, она пожала плечами:

– Заказала с утра.

Я благодарно обняла ее, а подружки тем временем двинулись по устланному лепестками кафелю, и платья их преотлично сочетались с цветом роз. Когда они скрылись в палате, песня Дикона сменилась традиционным свадебным маршем. Тут я уже не сдержала слез, и мама быстро промокнула мне глаза, после чего метнулась в сторону, чтобы заснять, как отец ведет меня к мужу.

Не знаю, как мне это удалось, но я дошла. Меня так трясло, что папа не мог этого не почувствовать. Он успокаивающе потрепал меня по руке. Я коротко улыбнулась Дикону и повернулась ко входу. Палата потрясла меня, хотя я сама помогала ее украшать. С потолка вдоль стен свисали длинные шелковые занавеси, скрывавшие все признаки того, что мы в больнице. По верху и по стыкам тянулись фонарики, теплый свет которых оживлял сумрачное помещение.

Больница предоставила красные ковры; их постелили от двери и до конца палаты, где у широкого окна ждала священнослужительница в черном брючном костюме. Полотнища со светильниками обрамляли оконный проем наподобие алтаря, и мне было видно, что снаружи толпятся фанаты. Пол был усеян цветами из нарочито шикарного букета от Ника. Прочие украшали подоконник.

Из палаты вынесли всю мебель, кроме кровати Келлана, тем самым освободив место для гостей. Меня переполняла любовь, пока я скользила взглядом по многочисленным друзьям, любившим Келлана и меня. Каждый из них тоже держал по мерцающей свечке.

Здесь собрались все участники «Крутого поворота» и «Уходя от расплаты». Они толпились возле двери. Дикон, продолжая перебирать струны, вошел за мной. Дженни и Анна стояли слева от священнослужительницы, у обеих были мокрые щеки. Эван высился справа, а Денни – рядом с ним, на почетнейшем месте. Улыбаясь во весь рот, он кивнул мне и быстро отсалютовал свечкой.

Все прочие выстроились на ковре, ведущем к ложу Келлана: мальчики с одной стороны, девочки – с другой. Мэтт и Гриффин горделиво стояли возле Джастина, Гэвина и Райли. Напротив стояли девчонки: Рейчел, Кейт, Шайен, Эбби и Хейли. Гриффин баюкал Гибсон – малютка быстро уснула у отца на руках. К моему облегчению, басист был одет, как остальные ребята, в строгую черную рубашку и брюки – очевидно, полноценные сзади.

Как только мы с папой миновали гостей и подошли к изножью больничной кровати, я бросила затуманенный взгляд на Келлана. Глаза у него блестели.