Отдана Шерхану

– Да, я тебя слышу, – ответила я хрипло. От меня ускользал последний лучик надежды, его прощание – как приговор.

– Я тебя люблю, малыш. Слышишь? Я тебя люблю.

– И я тебя…

Сержант забрал телефон и защелкнул браслеты, я опять была в наручниках и шла к остальным. Нас грузили в автобус с решетками на окнах. Назвать это свободой язык не повернется – просто новая камера, пусть и на колесах. За рулем – сержант, вдоль сидений расхаживал капитан. Он был очень зол и раздражителен. Но не просто потому, что ночь выдалась бессонной. Он чувствовал ожоги, и это его делало просто бешеным.

Впрочем, пострадала и я.

– Что с тобой? – заметила Кира, когда мы оказались по-соседству. – У тебя губа разбита? На щеке ссадина… – повернула она мою голову, чтобы лучше рассмотреть следы недавней беседы. – Он что, бил тебя?

Катюша плакала – она очень устала, ей было жарко. Из еды – только грудное молоко, а у матери обезвоживание. Для ребенка это просто ад. Мне было ее очень жаль, но помочь не могла. Что я могу сделать для нее – для это бедной крохи?

– Так-так-так… – подошел к нам капитан. – Вижу, обезьянка распускает свои лапы?

При этих словах он ударил Киру по руке дубинкой.

– Тварь… – шипела она.

Но капитан только этого и ждал.

– Что, может, мне наручники тебе надеть, как остальным? Как ты будешь держать свою малютку на руках, если они будут у тебя за спиной, а? Ха-ха-ха… – Мы ехали по городу, а капитан лишь разминался в красноречии. – Когда ты выйдешь из этого автобуса, твою Катюшу заберут нормальные люди. Я уже про все договорился. Будет ждать машина, так что в изолятор ты пойдешь с пустыми руками. Налегке, так сказать, – оскалился он и вытер слюну, потекшую от азарта.

– Ты будешь гореть за это в аду, мразь, – чеканила Кира, хоть и понимала – это просто слова. Помешать им она не сможет, все уже предрешено. И это было грустно, до самых горьких слез.

Автобус повернул направо, нас слегка тряхнуло на лежачем полицейском. А капитан присел возле меня и начал гладить мою красную щеку.

– Сильно болит? Кристине бобо? – Я не смотрела на него – просто тупила взгляд в черный пол. Без капли эмоций – только ненависть и что-то еще. Было похоже на желание убить. Такого со мной еще не было. – Сама ведь виновата. Могла уже сидеть у мамки под крылом – есть печеньки, пить тепленький какао. Тебе не говорили слушать старших, а?

– Господь тебя накажет… – шепнула я тихо.

А он только ухмыльнулся.

– Когда ты приедешь, тебе дадут одиночную камеру. Я об этом перетер. Чтобы нам с тобой не мешал никто… Когда я к тебе приду сегодня ночью. А я ведь приду. Я задержусь у них на день-другой и буду тебя навещать. По несколько раз за сутки. Чтобы ты научилась себя вести со взрослым мужчиной.

– Капитан… – звал его сержант, сидящий за рулем.

Но капитан не спешил отвлекаться:

– Никто не будет слышать твоих криков. Никто.

– Капитан!

– А-р-р… да что ж такое-то?! Должен сопли вам всем подтирать! «Капитан-капитан-капитан» – сколько уже можно?!

– Но капитан… – растерялся сержант.

И его лицо словно пылало тревогой. Это настораживало.

– Что?!

– Мы лишились конвоя.

– Чего? – не понял капитан. – Лишились конвоя? И где же он? Где машина поддержки? – он пошел на заднюю площадку и выглянул в окно. За автобусом было пусто, а должна была ехать машина конвоиров. – Ты в штаб сообщил?!

– Никак нет.

– ПОЧЕМУ?! – орал капитан как бешеный.

– Ну, я… – смотрел на него сержант, – я ждал вашего ответа…

Он посмотрел на дорогу и увидел грузовик – прямо на нас лоб в лоб летела фура.

– Поворачивай! – кричал капитан. – Поворачивай! Уходи от удара, уходи!

Но было поздно. Сержант уже ничего не смог поделать.

Я вскочила с сиденья и крикнула Кире:

– Давай назад! Быстро! БЫСТРО!

Мы пробежали пару шагов, чтобы уйти подальше от удара. А затем раздался скрежет, хруст, в салон летело битое стекло. И нас обеих сбило с ног. Кира просто чудом не ударила ребенка: Катя звонко плакала, а я каталась по полу с туманом в глазах. Так сильно бахнулась головой, что ничего не понимала. Все было словно в дыму – и люди, и свет, и воздух вокруг. Все перевернулось с ног на голову, сиденья валялись в проходе, но было тихо – стояла гробовая тишина, ведь наш автобус заглох. Его ударом развернуло поперек дороги, и дальше он уже никуда не поедет. Оставался лишь один вопрос – что же это было, что произошло минуту назад и…

Кем был человек в черной маске, который вошел в салон и достал оружие?

– ЛЕЧЬ НА ПОЛ! ЛЕЖАТЬ! – кричал он, хватая сержанта. – ЛЕЖАТЬ, ПАДЛА, ЛЕЖАТЬ!!!

Помощник капитана был едва живой – с рассечением на лбу, он с трудом держался за руль, чтобы не упасть.

– Не стреляй… – поднял он одну руку вверх. Это было все, что он мог еще сделать. – Прошу, не стреляй. Я сдаюсь.

Нападавший был высоким, широкоплечим, он шел между сиденьями с оружием в руке и приближался прямо к нам. Ко мне и Кире.

– Кто это? – ужаснулась она, а Катя стала плакать еще громче. – Господи, это какой-то кошмар… – собирались у Киры слезы. Она прижала к себе девочку и стала раскачиваться с ней из стороны в сторону – пыталась обуздать свой страх.

А я стала молиться…

– Отче наш, Иже еси на небесех. Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…

Он был похож на демона. Это был точно демон – сгусток нечистой силы, воплощение Сатаны. Его ноги ступали по полу, и разносился громкий стук – он был глухим и тяжелым. Как будто грохот в ворота, в дубовые двери. Словно весть о том, что к тебе пришли. Что за тобой явились – кто-то пришел по твою душу.

Капитан очнулся и увидел дым в салоне. Он смахнул с себя битое стекло и посмотрел на демона.

Конец ознакомительного фрагмента.