Отдать душу

— Какой город?! — не выдержал я.

— А это уже тебе решать, — загадочно произнес пернатый собеседник и взмахнул крылом, указывая мне на широкие двери золотого дворца.

Десять ступенек — десять тяжелых шагов, огромные золоченые двери — неимоверная тяжесть, а дальше…

Коридор уносился куда-то вдаль, разделяясь на сотни переходов, комнат, залов, коридорчиков…

— Я пришел, — сообщил зачем-то я.

— Пришел… — эхом разнеслось под высокими потолками.

— И что дальше? — разозлился я.

— Дальше? — отозвалось эхо пустого дворца.

— Дальше, — подтвердил я.

— Дальше, — прошелестело над головой. — Дальше ты должен найти то, за чем пришел.

От неожиданности я вздрогнул:

— Кто ты?

— У меня много имен, — уклончиво ответил тихий умиротворенный голос. — Всякий, кто здесь появлялся, давал мне новое имя. Особенно писатели, поэты, художники. Даже те, кто не доходил, чувствовал меня инстинктивно или придумывал для себя, давая новое имя.

— Тогда… — Я задумался, вспомнив льва, вола и орла. — Тогда я буду звать тебя Город.

— Хорошо, — в голосе появилась ироничная нотка. — Чего ты хочешь? Спрашивай.

— Ты знаешь, как я сюда попал? — спросил я, чтобы хоть что-то спросить.

— Так же, как и все другие. Тебе стало невыносимо в твоем мире, и ты пришел ко мне. Тебе нужно успокоение, ты его получишь.

— Откуда вы все знаете, что мне нужно? — вспылил я.

— Ты пришел сюда потому, что тебя…

— Не надо, я знаю, — оборвал я его.

— Прислушайся, — вкрадчиво прошелестел голос. — Я дам тебе совет.

— Не надо!

— Да, но…

— Я сказал — нет. Не желаю я ваших советов. Отчего себе никто не советует, все стремятся посоветовать другому. Легко жить чужой жизнью, только как до своей дело доходит, все дураками оказываются. И выясняется, что хоть на чужих ошибках учиться правильнее, на своих все же легче.

— Зачем ты так? — расстроился Город. — Ну, неприятности у тебя, ну и что. Не отчаивайся. Кто любит, тот любим.

— Кто светел, тот и свят, — продолжил я. — Ты никому этого раньше не говорил?

— Говорил. Ну и что?

— А то, что туфта все это. — В душе вновь заскреблись чувства, от которых я тщетно пытался бежать. — Тот, кто любит, — кретин, никчемный страдалец. Тебе никогда не приходило в голову, что любовь может быть без взаимности. Любовь в одни ворота.

— Ты хочешь сказать, что тебя никто не любит? — зашелестел голос. — А может, ты просто не хочешь этого видеть?

— Какое мне дело до всех, когда она… — начал было я, но осекся.

— Так ты…

— Да…

— Жаль.

— Меня? — я не заметил, как перешел на крик. — Я не просил жалости.

— Да, но тебе ведь хотелось, чтобы тебя пожалели, — заметил голос.

— Возможно, — сердито пробормотал я. — Но я ненавижу, когда меня жалеют. Я не хочу…

— А чего ты хочешь? Не знаешь? Ты устал. Ты просто поистрепался. Присядь, отдохни, подумай. Иногда это необходимо. Располагайся.

Я не стал спорить, просто сил уже не было, рухнул на пол там, где стоял, прислонился к золотой колонне. По залам пронесся ветерок. Теплый, ласковый, нежно потрепал меня по волосам, дохнул горьковатым запахом степной травы, высушил воспаленные глаза. Время потеряло всякий смысл, потерялось…

Я поднялся на ноги. Былой прыти не было, но зато ушла боль, тоска и усталость. Исчезла пустота и холод в душе, наметился какой-то смысл в грядущем бытии.

— Спасибо, — тихо поблагодарил я.

— Не стоит, — отозвался шелестящий голос.

— Я загляну еще, — полувопросительно-полуутвердительно пробормотал я.

— Как знать, — откликнулся Город. — Тебе должно стать очень плохо, чтобы ты снова смог попасть сюда. Так стоит ли? Лучше пусть все будет хорошо. Иди и не хандри так больше.

— До свидания, — по-дружески улыбнулся я.

— Свидания. Свидания… Свидания?..

— Кончай дурачиться, — расстроился я. — Ведь не привиделся же ты мне.

— Виделся…

Эхо умолкло, чтобы больше не возвращаться.

Я вздохнул и вышел в сад. Весело светило солнце, яростно били фонтаны, остервенело щебетали птицы. Среди деревьев мелькнула огненная грива.

— Стой! — крикнул я и побежал за пламенем. — Подожди, я хотел спросить.

Но лев не остановился. Я бежал за ним, не заметив, как пронесся мимо пруд с лебедями, как промелькнула аллея, как выскочил сквозь прозрачные ворота…

Тогда я понял, что потерял найденный было город. Пейзаж вокруг был привычен до невозможности. Я резко обернулся. В воздухе медленно таяла аллея и золотой дворец вдалеке, и три фигуры. Лев — яростная борьба, необузданное веселье, жаркий и такой же кратковременный момент счастья. Вол — невыразимая скорбь, грусть, тоска в глазах, заглядывающих в душу. Орел — золотистый самородок вынесенной мудрости. Вот только почему-то в орле мне запомнился больше не взгляд умных глаз, а устало сгорбившаяся фигура.

Видение растаяло. Чем бы оно ни было, оно справилось со своей задачей. Во мне просыпалась кипучая энергия. Я бодро шел по улице. Я знал, куда я шел, я знал, что мне делать. Солнце бешено светило мне в спину, и весело щебетали птицы. На душе посветлело. Все получится.

Вот только три фигуры не отпускали меня. Лев, вол и орел. Лев, вол и… Лев…

Господи, неужели все начинается по новой?..

ВЕЩИ

Я заметил, что за мной шпионят вещи,

Смотрят так многозначительно и веще,

Будто молча обещают Страшный Суд…

Леонид Филатов

1

— Тащи, проходит.

— Да тащу я, тащу!

— Мать твою, кто ж так тащит? Ты чё, не завтракал? Ты…

Дальше грузчик выдал такую тираду хорошим грузчицким матком, что если б она здесь была приведена, покраснела бы бумага. Грузчиков сейчас было двое. То есть, вообще-то их было четверо, но двое уже куда-то исчезли. Выглядело это очень невинно:

— Валентин Николаевич, я в ларек за сигаретами сбегаю?

И еще через пятнадцать минут:

— Валентин Николаевич, я сбегаю Митьку потороплю?