Отдай свое сердце!

– А шею кто мне оцарапал?

– Да ты сам ее оцарапал. Вон у тебя ногти какие.

– А с Курочкиной как быть?

– А ты действительно видел ее в нашем классе?

– Как тебя сейчас. И на уроках, и на переменах… Слушай, Горох, – с тревогой сказал Генка, – а вдруг у меня, и вправду, крыша едет?

– Это легко проверить. Есть специальные тесты. Хочешь, я тебя протестирую?

– Ты?

– Ну да. У меня же отец – психиатр… Вот закрой глаза.

– Зачем?

– Да не бойся, закрывай. Я тебе точно скажу, свихнулся ты или нет.

Самокатов закрыл глаза.

– А теперь дотронься указательным пальцем левой руки до кончика носа.

Генка дотронулся.

– Зашибись! – сделал вывод Горохов. – Ты в полном порядке.

– Да уж, в порядке, – буркнул Самокатов, но на душе у него стало чуточку спокойнее.

– Ты просто перезанимался, – объяснил другу Макс. – Навороченный айфон – это, конечно, круто. – Горохов был в курсе Генкиных дел. – Но и за него тоже особо корячиться не стоит.

– Да я особо и не корячусь.

– У нас же сейчас самые клевые годы, – не слушая, продолжал Горохов. – Нам надо не уроками заниматься, а на вечеринках отрываться. Скоро ведь уже вырастем – и начнется скучная взрослая жизнь.

– Да, взрослая жизнь – отстой, – согласился Генка.

– Вот и давай сегодня махнем на вечеринку, – предложил Макс. – Подцепим там классных девчонок…

– Я уже одну подцепил, – вздохнул Самокатов. – А она меня – бац! – и под товарняк.

– Да это, скорее всего, шуточки твоего подсознания.

– Чего-чего?

– Ты хоть знаешь, что такое подсознание?

– Ну так, примерно.

– А я точно знаю. Мне папаша объяснял. У человека мозг на девяносто процентов не работает. Мы мыслим одной коркой… – Горохов для наглядности постучал себя по лбу. – А что заложено в подкорке – неизвестно.

– А при чем тут подсознание?

– Ну ты тормоз, Самокат. Подкорка – и есть подсознание.

– А-а… – протянул Генка. – И что?

– А то, что это у тебя все из подсознания лезет. И Курочкина, и Фарфоровская… Ты на этой станции раньше-то бывал?

– А разве такая станция существует?

– Конечно, существует.

Самокатов присвистнул.

– Ни фига ж себе! Выходит, во сне я узнал про станцию, которая есть на самом деле?

– Да не во сне, – поправил друга Горохов. – Ты знал о ней, но забыл. Вернее, не забыл, а она у тебя из сознания перешла в подсознание. Так же, как и Курочкина.

– Что – и Курочкина существует в реале?

– Конечно. И ты с ней раньше был знаком.

– Когда раньше?

– До школы. И воспоминания о ней ушли в твое подсознание.

Самокатов с сомнением качал головой.

– Сознание, подсознание; фигня все это. Не знал я раньше никакой Курочкиной. И про Фарфоровскую тоже раньше не знал.

– Ты в этом уверен?

– Уверен!

Разговор друзей прервал звонок. Первым уроком была литература.

– Ладно, завязываем, – сказал Генка. – Пошли на литру. Мне надо еще у Нестеровой спросить, когда можно пару по русскому исправить.

Горохов не двинулся с места.

– А что если нам это проверить?

– Что – это?

– Ты говоришь, что про Фарфоровскую не знал. А давай сейчас туда смотаемся. Вдруг там что-нибудь выплывет из твоего подсознания.

– Да ничего там не выплывет.

– А может, выплывет. И тогда твое подсознание перестанет давить на твое сознание. И тебе больше не будет сниться всякое фуфло.

– А как же уроки?

– Самокат, тебе что важнее – уроки или чтоб тебя заморочки не заморачивали? Короче, едем!

– Ладно, поехали.

Глава V. Собачье кладбище

И ребята поехали на Фарфоровскую. Едва они вышли из электрички, как Генка изумленно воскликнул:

– Я здесь уже был!

– Ага-а! – торжествовал Горохов. – Пошла информация из подсознания!

– Да какое на фиг подсознание? Я помню, что был здесь во сне. Вон кассы… а вон на той скамейке мы с Ритой сидели…

– На всех станциях есть скамейки и кассы…

– А мы с Курочкиной сидели именно на этой скамейке! – упорствовал Генка. – А вот отсюда она меня толкнула… – подскочил он к краю платформы. – А вон туда я упал… – показал он пальцем на рельсы.

Вспомнив еще кое о чем, Самокатов стремительно бросился к кассам. И у него екнуло сердце. Справа от двери, на стене, было написано:

Рита + Гена = love

Подошел Горохов.

– Смотри, – указал Самокатов на надпись.

– Ну и что?

– Это она написала.

– Кто – она?

– Курочкина.

Макс хмыкнул.

– Да какая еще Курочкина? Ты думаешь, ты один Гена в Питере? Да тут Ген до фига и больше. Так же, как и Рит.

– Нет, это Курочкина написала, – стоял на своем Самокатов.

– Ну а это кто написал? – Горохов широким жестом окинул стену. – Тоже Курочкина?

Только теперь Генка обратил внимание на то, что вся стена пестрела любовными признаниями: Саша + Маша; Андрей + Наташа; Галя + Сергей… И везде это равнялось любви. Слово любовь было написано где по-русски, где по-английски, а где просто нарисовано в виде сердечка.

Горохов победно глядел на друга.

– Что скажешь, Самокат?

Генка собрался было ответить, да так и замер с открытым ртом. Потому что увидел мужчину в черном костюме и с белым букетом.

– Горох, я его знаю!

– Кого?

– Вот того типа с цветами. Он идет на собачье кладбище.

– На какое еще собачье кладбище?

– Тут недалеко есть кладбище домашних животных. Мне Курочкина говорила.

– Ах тебе Курочкина говорила, – язвительно повторил Макс. – Совсем ты, Самокат, шизанулся.

– Горох, надо за ним последить. И если он придет на собачье кладбище, тогда… – Самокатов запнулся.

– Что – тогда?

– Не знаю. Но именно его я видел. Именно его!