Отдел

— Это такой тренд, — говорил Молодой, глядя на сорокалетнего журналиста снизу вверх, но таким взглядом, словно журналист был на две головы ниже него. — Вам знакомо такое слово — «тренд»? Конечно, не вызывает сомнений, что вся эта страна — это такое дикое поле, где художники плетутся в хвосте мирового современного искусства, отставая на пару поколений. Но именно в силу этой дикости наши местные рисовальщики могут быть поняты местным населением и оценены западными критиками. Первые только-только дорастают, чтобы понять то, что давно уже понял, оценил и позабыл ценитель западного искусства, вторым оно интересно, как бывают интересны туристам всякие этнические сувениры с их дикостью, самобытностью и грубой формой. Представьте только, как должен быть интересен Энди Уорхол, родившийся и творивший в таких дырах, как Челябинск, Пермь, Екатеринбург, что у него должно было произойти в голове, как должны наслоиться в его голове друг на друга пионерское детство, комсомольская юность. Вы меня понимаете? А помните время перестройки, когда казалось, что все, что приходит с запада, — чистая правда. Я-то уже не помню, меня тогда еще в помине не было, но я в курсе всех этих толп людей, голосовавших за перестройку и гласность. У людей была такая иллюзия, что если себя вести как в кино, то и жизнь будет как в кино. Это смешно, конечно, сейчас. Но и теперь ведь никуда не делось. Такой культ карго. Уже планируется несколько выставок наших местных молодых людей, которые фотографией увлекаются, такие, знаете, ребята, которые думают, что если у них камера, как у людей, и одеваются они, как люди или как художники, и ведут себя соответствующе, то они как бы художники и есть. Социалистический реализм тоже очень интересен, уже планируется совместная выставка Зимонова Сергея Сергеевича и какого-то северокорейского художника, чье имя я, хотя оно и короткое, вспомнить не могу. Эти художники одного возраста, но наш местный успел несколько партийных чисток пройти, успел сдать партбилет, вступить в «Единую Россию», а тот как-то ровно продержался и у Ким Чен Ира и при Ким Чен Ыне пока живой, очень интересно их параллельные взгляды на реальность представить, так что если все не сорвется, то должна получиться очень интересная выставка.

— То есть вы хотите внести некоторое оживление в культурную жизнь нашего города? — влез журналист, пока Молодой отдыхивался, чтобы разродиться очередным пассажем.

Молодой оскорбительно рассмеялся, когда журналист сказал слово «культурную», затем Молодой долго прикуривал, выдохнул дым журналисту в очки и продолжил:

— Ну, если вы имеете в виду культуру как понятие биологическое — то нет, не собираюсь, у вас тут и так все цветет и пахнет.

«Вот ведь сука», — чуть ли не с восхищением подумал Игорь, почему-то надеясь, что журналист не выдержит и начнет мутузить Молодого прямо в кадре, но тот только стал всячески, едва ли не игриво хихикая, уворачиваться от дыма, который Молодой принялся пускать в его сторону.

— Каких слов вы от меня ждете? — спросил Молодой. — Искусство — это всегда провокация, ну, может, и не всегда, но почти всегда, современное — провокация в девяноста девяти процентах случаев. Конечно, в городе станет чуть шумнее. Но я бы на вашем месте не особо надеялся. Во-первых, для культурного шока нужна все-таки достаточно умная аудитория, которая покупается не только на пляски в церкви, а таковой не набрать в этой стране и восьми человек, я лично знаю пятерых, да и то это я с собой вместе посчитал.

Журналист, похоже, не совсем слышал, что говорит Молодой, у журналиста, похоже, были заранее заготовленные вопросы, и речи Молодого несколько сбивали съемочную группу с намеченного сценария, а сам журналист продолжал не сводить глаз с часов Молодого, пока тот нес свою ахинею, подавая себя как загулявшего купца или смертника, которому уже совсем нечего терять.

— Это глубокое заблуждение, что мы отстаем от современных западных художников на поколение или два поколения. С учетом того, что искусство в этой стране сначала было сугубо церковным, учитывая, что какое-то время прошло под гнетом крепостного права и жесточайшей цензуры, сперва царской, потом советской, количество лет и поколений несвободы просто не поддается нормальному исчислению. Лет пятьсот, по грубым подсчетам. Представляете разницу в пятьсот лет? Это даже не разница между Японией и Голландией во времена начала их отношений.

— Вам не кажется, что вы все-таки перегибаете палку, — не выдержал журналист и в приступе патриотизма нарушил какой-то сценарий у себя в голове. — Все же страна, победившая фашизм, запустившая человека в космос…

Молодой отвратительно рассмеялся в микрофон, журналист даже потянул микрофон на себя, шокированный таким смехом, похожим на смех гиены. Молодой удержал микрофон возле себя и отсмеялся вволю.

— Вы путаете техническую развитость и культурную, — сказал Молодой. — У китайцев были фарфор, компас и порох, так и у нас сейчас есть космос, позиции в котором мы стремительно теряем. Если цепляться только за космос и за победу в войне, которая была совершена вовсе не Россией, а страной со все же немного другим названием, к которой мы имеем уже довольно-таки опосредованное отношение, то ничего хорошего из этого не выйдет. Не нужно спрашивать, что мы уже дали миру, нужно спрашивать, что мы даем миру сейчас, кроме нефти, газа и диких туристов. А в данный момент мы не даем миру ничего. Может быть, техника еще как-то радует глаз в каких-нибудь аспектах, которые мне неизвестны. Но в культуре, по-моему, царит абсолютно черная дыра. Есть несколько художников, картины которых покупают на западе, но выглядят они как просто более успешные продавцы сувениров среди других торговцев сувенирами на африканском рынке всех этих масок и наконечников. Даже русский кинематограф, который все ругают, выглядит выигрышнее на фоне нашей живописи и графики, но и он, мягко говоря, не очень сенсационен.

— Если все так плохо, то к чему все это? — снова не выдержал журналист.

— Это же очевидно, — Молодой ответил журналисту взглядом, похожим на взгляд микробиолога в микроскоп. — Нужно готовить не только соответствующих художников, но и соответствующего зрителя. Причем взращивать их нужно одновременно. С этой целью планируется множество перфомансов как в самом музее, так и на территории города. Планируется организация стипендий молодым художникам для обучения их за рубежом. Планируется несколько премий в области графики, живописи и скульптуры, достаточно крупных, чтобы заинтересовать не только областную молодежь, как это делается сейчас, а с привлечением жюри со всего мира и художников со всего мира.

Молодой долго еще втирал про местную всероссийскую отсталость и кормил обещаниями как журналиста, так и жителей города и области, но если это и была речь, похожая на обещания Новых Васюков, то все обещания сводились к тому, что жители получат картины и скульптуры, журналисты получат информационные поводы, а деньги, скорее всего, пойдут на премии иностранным художникам, потому что кому как не им выигрывать в конкурсах, уровень которых будет слишком высок для местного населения.

Именно за эти авансы Молодому через несколько дней и влетело, когда звонок Эсэса снова собрал весь отдел в конференц-зале. Собрание было веселым, Игорь оценил это совершенно объективно, хотя самому ему весело не было, потому что мир с женой так и не наступал, квартира была слишком мала, чтобы совсем не пересекаться со второй своей половиной, ребенку было плохо от того, что Игорь и жена игнорировали друг друга. Игорь не знал, как из всего этого выпутаться, мелькала уже у него мысль как-то починить и повесить картину обратно, но это была бы уже совсем полная капитуляция, какое-то совсем уже ползание на коленях и вымаливание прощения.

— Ты нахрена про деньги заговорил? — ругался Сергей Сергеевич на Молодого, вжавшегося в кресло. — Нормально ведь начал. Я перед экраном стоял и аплодировал вначале. Ты ведь все сперва по инструкции делал. Галерея, чтобы в нее никто не пошел, такой ведь был план. Чтобы она у всех заранее отвращение вызвала одним своим посылом. Молодец ведь, справился. Про китайцев, которые превзошли нас в соцреализме, вообще огонь. Не удивлюсь, если нескольких старперов после твоих слов увезли в ближайшую сердечку.

— А когда это было, я что-то не припомню, — отвлекся от своих мыслей Игорь.

— Да он почти с этого начал, — сказал Сергей Сергеевич. — Короче, блеск, пламя. Но тебе же русским, бля, языком сказали, про деньги не заикайся. Даже не говори «деньги». Говорили же тебе.

— Так я же вроде говорил, что из местных их вряд ли кто получит, — пробовал как-то оправдать себя Молодой.

— Саша, ты дурак! — загрохотал Сергей Сергеевич. — Если люди услышали «деньги», они уже не слышат «не получат». Ты в курсе, что у нас в городе одних только союзов художников штук шесть, если тебя милиция не достанет после всего этого, если это все не вскроется, то тебя эти художники с говном съедят. У них рубилово каждый год происходит за какую-то переходящую бесплатную жестянку, «Галатея» она называется, что ли, сейчас точно не скажу, так вот, за эту жестянку и за приз в двадцать тысяч рублей они готовы друг друга сожрать, а ты у них перед носом несколькими миллионами вертишь. Окажешься ты на дне городского пруда ногами в бетонном постаменте, будешь знать. И это еще не все, Саша. Ты вот отмазался от своей пассии, если у нее ума не хватило местные новости смотреть, а ведь есть еще молодые художницы с соответствующими папами, которые тебе не только телефон оборвут, если их чадо захочет подзаработать своим талантом. Или папа решит, что откатами он недостаточно зарабатывает, или захочет мотивировать свою дочурку, чтобы она себя самостоятельной почувствовать смогла. И это ты еще забыл о старых всяких карьеристах, которые в бытность свою молодыми и не таких как ты пережевывали, а сейчас и подавно пережуют и не подавятся ради того, чтобы еще одну галочку в свой список премий записать, кроме какой-нибудь сталинской или бог знает еще какой. Нам мало милиции, что ли? Ты хочешь, чтобы сюда каждый день толпы паломников ходили и подачки выпрашивали? Ты хочешь, чтобы тебя возле подъезда пенсионеры поджидали со своими холстами и брякали у тебя орденами под носом. Тебе еще «вконтакт» твой не обрушили? Не засыпали предложениями подружиться?

— Меня нет во «вконтакте», — мрачно отбрехнулся Молодой, и тут бы ему смолчать, но он добавил: — У меня только «фейсбук» и «твиттер».

С полминуты Сергей Сергеевич не находил слов, чтобы выразить свое возмущение.

— Ох-ре-неть, — сказал он наконец, — и как ты?

— В каком смысле? — осторожно поинтересовался несколько надутый под градом обвинений Молодой.

— Ну что ты там пишешь в «твиттере»? «Поехали на дело, пожелайте удачи». «Сижу в фургончике, жду, пока мои старшие товарищи завалят гражданского». «Лол. Их нет уже час, что-то долго сегодня». И тебе в ответ такие смайлики. Так, что ли?

По лицу Молодого было видно, что все совсем не так, как предположил Сергей Сергеевич, но Молодой не находил слов, чтобы объясниться. Игоря подмывало спросить, откуда сам немолодой Сергей Сергеевич осведомлен о стилистических особенностях сетевого общения; чтобы не сделать этого, он поднялся и сделал вид, что направляется, например, в туалет, то есть мало ли куда он мог пойти с совещания, скорее всего именно в туалет и можно было направиться, не особо спрашивая разрешения.

— Ну нихрена у нас порядки, — Сергей Сергеевич, заскучавший, видно, от того, что ему приходится вымещать свое недовольство на одном только Молодом с удовольствием переключился на Игоря. — У нас уже с летучек бойцы просто так уходят, без объяснения причин.