Отец и сын: Николай I – Александр II
Шрифт:
Нюансы коронации
Этот коронованный мир, придававший немалое значение родственным связям императорских, королевских и княжеских владетельных домов, уже в 1816 году негласно признал Николая единственным реальным наследником российского престола. И потому ни в одной европейской стране не возникло вопроса о законности предстоящего в Москве коронационного акта. Подтверждением тому стало прибытие в Россию на церемонию венчания на царство иностранных делегаций, возглавляемых «персонами первого градуса». Полномочным послом Франции был маршал Мармон, герцог Рагузский, оборонявший в 1814 году Париж; главой делегации Англии – герцог Веллингтон, единственный в истории военачальник, имевший звание фельдмаршала шести государств: Португалии, Испании, Англии, Пруссии, Нидерландов и России. 28 апреля 1814 года он был награжден орденом Св. Георгия 2-й степени, а 8 июня 1815 года – тем же орденом 1-й степени. Кроме того, он был и кавалером ордена Св. Андрея Первозванного.
В день коронации были оглашены и два именных указа – о смягчении наказания «государственным преступникам» и о предоставлении бывшим дворянам, лишенным дворянства и сосланным в дальние гарнизоны рядовыми, возможности «отличной выслуги» в полках Кавказского корпуса (с перечнем имен активных участников восстания 14 декабря 1825 года).
Красноречивым было и награждение титулами, чинами и орденами приближенных к Николаю сановников. Командующие 1-й и 2-й армиями – графы Остен-Сакен и Витгенштейн – стали фельдмаршалами. Воспитательница царских дочерей графиня Ливен была возведена в княжеское достоинство с титулом «светлость». Тем самым она уравнялась с Меншиковым, Потемкиным, Кутузовыми, ее заслуги перед Россией были признаны не менее важными и значительными, чем их подвиги.
Встреча Николая с Пушкиным
В дни коронации состоялась и знаменитая встреча нового императора с Пушкиным. Они были почти ровесниками: Николаю было 29 лет, Пушкину – 26. Возраст сближает, ибо, как говорили тогда, «сверстники слушают трели одних и тех же соловьев». Пушкин приехал в Москву 8 сентября, в самый разгар коронационных торжеств, когда балы и праздники беспрерывно сменяли друг друга. Этому приезду предшествовали следующие события. В августе 1824 г. опальный поэт был сослан в Псковскую губернию – в принадлежавшее ему село Михайловское. После разгрома восстания декабристов Пушкин направил на имя Николая прошение, в котором просил разрешения приехать в Москву, Петербург или «в чужие края», чтобы вылечиться от аневризмы. К прошению было приложено обязательство впредь ни к каким тайным обществам не примыкать и уверение в том, что и ранее он «ни к какому тайному обществу не принадлежал и не принадлежу и никогда не знал о них».
Через 6 дней после коронации Николай приказал доставить Пушкина прямо к нему «в своем экипаже свободно, под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта». Приказ был выполнен буквально, и Пушкина привезли в Кремль, не дав даже отдохнуть и переодеться с дороги. К тому же поэт был болен, и тем не менее его разговор с императором оказался продолжительным и нелегким. Наиболее примечательным в этом разговоре было то, что на вопрос Николая: «Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге?», Пушкин ответил: «Встал бы в ряды мятежников».
В защиту своей позиции поэт дал столь аргументированное и многостороннее обосноваие, что Николай признавался потом, что из этой встречи он вынес твердое убеждение: Пушкин – один из умнейших людей России.
Весьма важным явилось и то, что неволя поэта кончилась, и ему было обещано освобождение его сочинений от цензуры. По словам Пушкина, Николай сказал ему: «Довольно ты подурачился, надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем. Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь; отныне я сам буду твоим цензором». Однако на деле все сложилось не так хорошо, как представлял это себе поэт: – его стихи попадали не прямо к царю, а поступали сначала в руки шефа корпуса жандармов и начальника Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии А. X. Бенкендорфа, не только не понимавшего литературу, но и активно ее не любившего.
Первый Секретный комитет
6 декабря 1826 года Николай направил графу В. П. Кочубею рескрипт, назначив его Председателем особого комитета, которому следовало «обозреть настоящее положение всех частей управления, дабы из сих соображений вывести правила к лучшему их устройству и исправлению». В состав этого Секретного комитета, названного по дате его образования «Комитетом 6 декабря», вошли члены Государственного совета – генералы П. А. Толстой и И. В. Васильчиков и барон И. И. Дибич, а также статские сановники – князь А. Н. Голицын, М. М. Сперанский и Д. Н. Блудов. Этот рескрипт появился после того, как Сперанский за неделю перед тем представил Николаю записку о том, чем следует заниматься такому комитету. На его записке Николай написал резолюцию, в которой предложил «Изложить мнения: 1) что предполагалось, 2) что есть, 3) что кончить оставалось бы, 4) в изложении мыслили, что нынче хорошо, чего оставить нельзя и чем заменить». «Комитет 6 декабря» стал первым из десяти Секретных комитетов, которые вслед за тем создавались для обсуждения проектов различных реформ. Главным при обсуждении был крестьянский вопрос, но так как гласность рассмотрения проблемы
совершенно исключалась, это привело к полной неудаче их деятельности.«Свод в систематическом порядке» А. Д. Боровкова
В то самое время, когда первый Секретный (или Особый) комитет начал собираться на свои заседания, Николай дал поручение тайному советнику А. Д. Боровкову – бывшему секретарю Особого комитета для следствия о тайных обществах, возглавлявшему делопроизводственную часть процесса от начала следствия до вынесения приговоров (обобщить сказанное декабристами во время следствия и суда). Царь назвал Боровкову четверых, наиболее ему запомнившихся. Боровков сделал извлечения из ответов Батенкова, Штейнгеля, Александра Бестужева и Пестеля. Он опустил повторы и «пустословие» и оставил главное – идеи, касающиеся исправления дел в России.
В изложении Боровкова идеи декабристов выглядели следующим образом. Начиналось все с противопоставления первых лет царствования Александра (до 1807 года) его последующему царствованию, когда из-за войн с Наполеоном расстроились финансы, произошло обнищание народа и надежды людей остались без исполнения. Победа в Отечественной войне 1812 года ничего не дала народу. Ратники, вернувшиеся из-за границы, из освободителей России и Европы снова превратились в крепостных рабов, и деспотизм хуже прежнего стал царствовать во всей империи. Далее Боровков указал, что: 1) воспитание юношества было пронизано свободомыслием, а окружающая действительность во всем противоречила его идеалам; 2) законы наши запутаны и противоречивы, отчего торжествуют крючкотворы и ябедники, а бедные и невинные страждут; 3) судопроизводство настолько многоступенчато и сложно, что порой недостаточно жизни, чтобы дождаться окончания дела. К сему следует присовокупить несправедливости, злоупотребления, волокиту и лихоимство, до крайности истощающих тяжущихся; 4) система правления государством в губерниях, Сенате, министерствах, Кабинете министров занималась лишь камуфляжем недостатков, прикрываясь «высочайшими повелениями», так что «верховное правительство рассыпалось, потеряло единство и представляло нестройную громаду»; 5) жалованье чиновников вопиюще несоразмерно – меньшинство жирует, а масса нищенствует: «чиновники целого уезда, вместе взятые, не получают жалованья и одного надзирателя питейного сбора»; 6) взимание податей остается в совершенном произволе местного начальства, не подвергаясь ни проверке, ни учету; 7) тяжким бременем лежат на народе дорожные повинности, доводя множество хозяйств до разорения; 8) недоимки, которые жестоко выбивали и выколачивали, почти целиком шли в Петербург, а все остальные города «пришли в упадок, оскудели и упали духом»; 9) казенная продажа вина и соли позволила государству взвинчивать на них цены, одновременно грабить и откупщиков, и подрядчиков, отчего разорились многие знатнейшие купцы; 10) тарифная политика привела к упадку отечественную торговлю в угоду торговле Австрии, Пруссии и Польши; 11) военный флот сгнил в гаванях, ибо не дождался оснащения и вооружения; 12) военные поселения, водворенные насильственно, были приняты «с изумлением и ропотом», но ничего не решили; 13) состояния – дворяне-помещики, личные дворяне, духовенство, купечество, мещане, казенные крестьяне, удельные крестьяне – все испытывают великие тяготы и ждут от нового государя решения своей участи.
В заключение Боровков писал: «Надобно даровать ясные, положительные законы, водворить правосудие учреждением кратчайшего судопроизводства, возвысить нравственные образования духовенства, подкрепить дворянство, упавшее и совершенно разоренное займами в кредитных учреждениях, воскресить торговлю и промышленность незыблемыми уставами, направить просвещение юношества сообразно каждому состоянию, улучшить положение земледельцев, уничтожить унизительную продажу людей, воскресить флот, поощрить частных людей к мореплаванию, словом, исправить неисчислимые беспорядки и злоупотребления».
Свой «Свод» А. Д. Боровков представил Николаю 6 февраля 1827 года. Император велел снять со «Свода» две копии – одну отослал Константину в Варшаву, а вторую дал князю В. П. Кочубею (председателю Государственного совета). Через некоторое время Кочубей, встретив Боровкова, сказал, что император часто просматривает представленный ему «Свод», да и он тоже нередко обращается к нему. А потом Боровков стал все чаще встречать отдельные положения и мысли «Свода» в разных правительственных постановлениях.
Ближайшее окружение нового царя
Чтобы расчистить «авгиевы конюшни» извечной российской бюрократии, Николаю нужны были русские «гераклы», которым эта задача оказалась бы по плечу. Однако вся беда была в том, что бороться с бюрократами он хотел руками же бюрократов, только стоявших на верхних ступенях чиновничьей иерархической лестницы – Табели о рангах. А ими были министры и управляющие разными ведомствами, приравненными к министерствам. Следует также обратить внимание читателя на некий универсальный принцип замещения высших постов в государстве – на родственные связи и отсюда родственную же протекцию. Лишь очень немногие из высших чиновников не принадлежали к родовой аристократии (Сперанский, Канкрин, Вронченко), а фамилии остальных мы уже встречали на страницах, посвященных XVII веку.