Отец Иакинф

За этим занятием его и застал Тимковский. Через несколько дней после визита Полевого к Иакинфу он тоже получил из Парижа французское издание своей книги. Прочитав его, он схватился за голову и, взволнованный, прибежал к Иакинфу.

— Да что же он, подлец эдакий, наделал! Ославил меня на всю Европу.

— Да не волнуйтесь вы, Егор Федорович, — пытался успокоить его Иакинф. — Ведь не столько вам, сколько мне от Клапрота досталось. В чем он вашу книгу-то упрекает? В неправильном начертании китайских и монгольских имен и названий, в "важных", как он утверждает, погрешностях и искажениях в переводе текстов, взятых из китайских источников и сообщенных автору архимандритом Иакинфом. Но с вас-то что тут за спрос? Вы же ни китайского, ни монгольского языков не знаете. Сие известно каждому. Это все в мой огород камешки. Но какого ж, однако, вздору не нагородил он только в своих поправках. Большая часть его замечаний просто смехотворна!

— Но, отец Иакинф, голубчик! Вы только взгляните, что он пишет: "Г-н Клапрот очистил французский перевод от всех недостатков, обезображивающих русский подлинник". Так и написано: обезображивающих подлинник! "Исправил собственные имена, находящиеся в описании Монголии. В русском переводе имена сии чрезвычайно обезображены и монгол, без сомнения, не мог бы их узнать". А вы же знаете, в передаче монгольских имен я следовал Игумнову.

— И правильно сделали! — сказал Иакинф решительно. — Александр Васильевич Игумнов — преотличный знаток монгольского языка и говорит северным монгольским наречием превосходно, в этом я могу вас заверить. Господин Клапрот решительно возражает против топической передачи монгольских собственных имен. Но этому расхваленному самим собой "знаменитому" лингвисту, должно быть, и в голову не приходит, что в каждом почти языке есть отличие в выговоре слов противу буквенного их начертания. Просто диву даешься, как этому парижскому светиле невдомек, что при переводе с одного языка на другой давно уже положено за правило собственные имена передавать тонически, с выговора, а не так, как они пишутся!

— Да, пожалуй, все бы покатились со смеху, ежели бы кто стал писать "Шекеспеар" вместо Шекспир, "Роуссеаукс" вместо Руссо или "Вольтаире" вместо Вольтер!

— Но именно этого он и требует по отношению к монгольским именам! А отчего сне происходит? Оттого, что у него чисто книжное знание языка. В бытность свою в Иркутске и Кяхте он совершенно не мог понимать разговоров монгольских и сам двух слов по-монгольски связать не мог, это я превосходно помню. Да видно, и после монгольскому разговору не выучился.

— Но, отец Иакинф, он ведь не только монгольские, но и китайские имена выправляет. Вот взгляните-ка, что он пишет: "Господин Тимковский для начертания имен и слов китайских принял в своем сочинении наречие, которым говорят в Пекине, но сие наречие есть одно из самых испорченных в Китае".

— Ну что это, право, за вздор! — воскликнул Иакинф сердито. — Да о какой испорченности наречий может идти речь! Уж кому-кому, а господину-то Клапроту, который уверяет, что всю жизнь в китайском языке упражняется, должно быть известно, что китайское письмо состоит не из букв, а из гиероглифов. А они по самому характеру своему не имеют определенного выговора. Подобно цифрам — немцы произносят их так, а французы эдак. Китаец, японец, кореец употребляют одно и то же письмо, а в разговоре совершенно не понимают друг друга. Да и в самом Китае гиероглифы жителями даже двух смежных губерний произносятся по-разному. Пекинец и кантонец читают одни и те же книги, а в разговоре столковаться друг с другом не могут.

— Я помню, как в Пекине вы выступали переводчиком между двумя китайцами. Без вас они никак не могли столковаться.

— Да, да. В самом деле случай забавный: россиянин должен был выступить толмачом в беседе двух природных китайцев. А все дело в том, что пришел к нам на подворье сычуанец. Он по-пекински не понимал, а наш привратник по-сычуаньски не разумел, вот и пришлось мне за толмача сойти. Но эта неодинаковость в выговоре иероглифов есть следствие различия в языках и диалектах, оставшегося в наследство от разделения Китая иа уделы. Ни одному китайцу и на мысль не придет принимать это за испорченность. А вот господин Клапрот, принимая диктаторский тон, высокомерно поучает меня, забывая, что он еще ни на одном из китайских наречий не умеет даже признаться в незнании оных.

— Ох, уморили, батюшка, — расхохотался Тимковский.

— Что вы смеетесь? Это сущая правда.

— Смеюсь потому, чго ловко вы это сказали. Вот так в ответе Клапроту вы и пропишите!

— Так и пропишу, стесняться не буду. И как это он не понимает, что в Китае язык разговорный совершенно отличен от книжного. Впрочем, только книжный и известен этому прославленному парижскому хинологу.

— А вы посмотрите, с какой издевкой он пишет по поводу того, что я в книге своей называю китайского государя Богдоханом. "Сей образ выражения, пишет он, почти столь же правилен, как выражение француза, который, говоря о российском монархе, на своем языке назвал бы его кайзером России".

— Ах остроумец! Богдохан — это речение монгольское и состоит из двух слов: Богдо — священный и Хан — государь. И то и другое — слова монгольские. По-китайски им соответствует Шен-чжу. Сей титул как монголы, так и сами китайцы употребляют главным образом в деловых бумагах. "Кайзер" и "Россия", напротив, суть слова, взятые из двух различных языков, и вы понимаете, Егор Федорович, что господин Клапрот, употребив для сравнения сие выражение, просто блистательно доказывает, что его логика так же тяжела, как тупы его остроты.

— Но это всё, отец Иакинф, цветочки, ягодки впереди. Вы взгляните только, что он тут пишет: "Последняя половина третьего тома (это он имеет в виду русское издание) содержит общее обозрение Монголии, в которой господин Тимковский представляет историю сей страны и народов, обитавших в ней с 220 года нашего летосчисления до времени покорения их маньчжурами. Он пользовался в сем случае переводами о. Иакинфа. А о. Иакинф допускает важную погрешность, приняв за монголов все народы, кои издревле обитали к Северу от Китая. Г-н Тимковский принял сию ошибочную систему, которая делает бесполезными его записки".

— Вы подумайте только: "делает бесполезными его записки"! Зачем же ему понадобилось тогда переводить и издавать по-французски эти бесполезные записки! Да и нет у меня никакой такой особой системы, о какой Клапрот пишет. Просто я, а за мной и вы в своем "Путешествии", руководствовались указаниями одной китайской истории. А вот господин Клапрот, тот действительно составил свою систему. Я читал его книжку, изданную в Париже еще в 1824 году, "Tableau historique de e'Asie".

— Что же это за система? — спросил Тимковский.

— Ничего более вздорного и неосновательного я не видывал. Вы представляете, разные поколения, обитавшие в Монголии в древние времена, он, следуя Де Гиню и вопреки китайской истории, называет народами. И ведет их происхождение так, как ему вздумается. И вот вместо одних монголов появились у него десятки разных народов, сменявших один другого. А меня упрекает, что я все открытые им народы одним именем монголов называю… Приводя же разные древние исторические происшествия сего народа, называть его, как это делает Клапрот, его тогдашними прозваниями означало бы столь же смешную "точность", как если бы, говоря о России до Петра Великого, называть россиян московитянами, а со времен сего государя россиянами.

После разговора с Тимковским Иакинф с еще большим рвением принялся за ответ Клапроту и просидел над ним недели две, не выходя из кельи.

Разбор Клапротовых замечаний получился длинным и основательным и составил с сотню больших, плотно исписанных листов. Он не оставил без внимания ни одного замечания Клапрота, ни одной его "поправки". Подробнейшим образом ответив на все эти замечания и убедительно показав всю их несостоятельность и предвзятость, Иакинф следующим образом заключил свой ответ: