Отец моей малышки

Вот и он так же, с горечью понимаю. Три месяца не отпускал от себя, а потом – «съезди, мол, развлекись», а я тут отдохну месяцок-другой! Тоже небось не думал, что я исчезну из его жизни надолго. Куда ж она денется без меня – наверняка, считал.

Господин ректор стоит с другой стороны забора, прислонившись к каменному столбу. По растерянному, бегающему взгляду видно, что не собирался показываться мне на глаза – пришел, наверное, втихаря проверить, сдаю ли я Масюню в его детсад.

А я уже жалею, что сдаю. Если бы я не поддалась на его уговоры не переходить в другой вуз, не был бы он свидетелем моего теперешнего позора.

Шмыгаю носом, демонстративно разворачиваюсь и ухожу в сторону кампуса, хоть и собиралась при встрече высказать ему все, что думаю о его подарках. А заодно вернуть браслет.

И вдруг слышу отчаянное:

– Дядя Саса!!

Резко оборачиваюсь и вижу – с истошным воплем, растопырив руки и отбросив куклу в сторону, Масюня несется в сторону господина ректора.

Столбенеют все, включая меня. Как она его заметила за забором?!

– Мама, дядя Саса пиишел! – орет моя дочь, явно уверенная, что я все еще стою на том же месте, где она меня оставила.

И в этот же момент ее перехватывает опомнившаяся нянечка.

– Простите, Александр Борисович… – пыхтит она, пытаясь совладать с брыкающимся ребенком. – Девочка в первый раз в садике… Простите… не уследили…

– Отпусти! Дядя Саса! – вопит Масюня, уже вся в слезах.

Я бросаюсь ей на помощь, но калитка заперта, а воспитательница, закрывшая ее на ключ, уже ушла внутрь здания. Что за черт?! От дочкиных воплей у меня немедленно вскипает кровь и адреналин ударяет по венам.

– Отпустите ее! – кричу я, теряя связь с реальностью. Мне уже представляется, что нянечка – это коварный похититель моего ребенка, а я немедленно должна пробиться сквозь решетку забора, чтобы спасти ее.

И что самое удивительное, то же самое, похоже, чувствует и ректор. Без единого лишнего слова он сбрасывает пиджак, вскакивает на кирпичное основание забора, с ловкостью атлета перелетает через него… и вот уже Масюня у него на руках, обнимает его и всхлипывает.

У меня гора сваливается с плеч. Долго выдыхая, я повисаю на прутьях решетки забора.

– Это ты мне подаил? Ты? – тем временем интересуется Масюня, уже успев слезть с рук своего отца и утягивая его туда, куда улетела дорогущая кукла. Меня же, наконец, пускают внутрь, и я борюсь между двумя желаниями – прогнать этого человека от моей дочери и молча, затаив дыхание, наблюдать за их общением. Потому что происходит то, о чем я втайне мечтала все эти годы.

– Я подарил, да, – отвечает ректор, опускаясь рядом с ней на скамейку. – Тебе нравится?

– Осень! – Масюня старательно выковыривает застрявший в волосах куклы песок. И сообщает, указывая на меня пальцем. – Маме тозе твой подаок понлавился.

Саша чуть поворачивает голову ко мне и выгибает бровь.

– Правда? Откуда ты знаешь?

Я знаю, что моя дочь сейчас ответит – мол, мама надела его и всю дорогу любовалась, как он сверкает на солнце – и успеваю вмешаться, прежде, чем меня выдадут с головой.

– Вот я как раз хотела поговорить с вами насчет этого, Александр Борисович, – решительно подхожу и, взяв Машу за руку, отвожу от него. – Мне кажется, я кое-что должна вам разъяснить… И вернуть.

Начинаю отстегивать браслет, но в этот момент он берет меня пальцами за запястье, чтобы остановить… и меня словно током прошибает от этого касания. Голова даже немного кружится. Приходится сесть на скамью рядом с ним, иначе упаду.

Он немедленно пользуется моей слабостью, приобнимая меня за плечи и как-то чересчур заботливо прижимая к себе.

– Все хорошо?

По его покрасневшим скулам понимаю, что не мне одной «хорошо». Силюсь вырваться из дурманящих, кружащих голову объятий… И не могу.

– Ой, как на папку-то похожа! – всплескивает руками проходящая мимо еще одна нянечка – явно новенькая, иначе бы знала «папку» в лицо. – Копия! Одно лицо!

Я дергаюсь, краснею, бледнею, подскакиваю наконец с этой чертовой скамейки и убегаю вместе с Масей, быстро уводя ее внутрь детского садика. Спиной чувствуя, как он смотрит мне вслед.

Глава 9

Моя первая пара – финансы. То, в чем я всегда разбиралась очень и очень плохо. Кредитование, процентные ставки, краткий обзор бухгалтерского дела – для тех, кто не хочет изучать его углубленно. К рекламе сей курс имеет самое посредственное отношение, а потому я волнуюсь – не хочется выглядеть дурой на фоне ребят на три-четыре года моложе меня.

Захожу в аудиторию и взглядом выбираю кого постарше – желательно какую-нибудь молодую женщину, выглядящую замужней… Если повезет, кого-нибудь из тех, кто стоял со мной позавчера на открытии детского садика.

И нахожу! Довольно милая девушка с усталым выражением лица. О, я хорошо знаю это выражение лица матери, которая не спала ночь! Могу даже приблизительно угадать по нему, сколько лет ее малышу… или малышке? Я пытаюсь вспомнить, с кем я ее видела – с девочкой или мальчиком – и забываю, что все еще стою посреди лестницы, спускающейся к сцене, перекрывая проход.

– Тётенька, дайте пройти… – раздается за моей спиной насмешливо-кривлявый мужской голос, и я резко поворачиваюсь под взрыв задорного смеха, раздающийся ото всюду.

Передо мной стоит почти полная копия Андрея Баламова, только лет десять назад. Наглый, самоуверенный, одетый в брэндовые шмотки парень с на удивление ровными, словно выщипанными бровями. Вокруг него толпятся девчонки лет на пять моложе меня, каждая из которых, небось мечтает его закадрить…

– А вдруг это преподша? – нарочито громко шепчет одна из этих «приближенных», цепляясь за его локоть. У нее настолько стильная и модная прическа, что я, со своей классической «пляжной волной», чувствую себя пришельцем из двадцатого века, разбуженным из криогенного сна.

– Да не, препод – мужик, – развязно отвечает ей парень, презрительно разглядывая меня. – Это обычная… тётя-мотя.

Я просто выпадаю от такой наглости. Никогда за словом в карман не лезла, а тут совершенно не знаю, что ответить. Немею и чувствую себя старушкой, которой впору побрюзжать о том, что «в нашу пору» мальчики были горааааздо вежливее. И уж точно не инфантилы, оперирующие словами «тетя-мотя».

Сколько ж им лет-то, сегодняшним первокурсникам? Я уже и забыла. Сама ушла со второго курса, будучи вполне себе взрослой, девятнадцатилетней девушкой, пусть и слегка с прибабахом. А этим сколько? Семнадцать? Восемнадцать? А ведут себя как школьники, насмотревшиеся фильмов аля «Американский пирог».