Отец моей подруги. Новый Год!

В темноте комнаты, освещенной лишь новогодней гирляндой, я видела лишь часть Его лица. Темную и по-звериному голодную. Максим Викторович вздрагивал каждый раз, когда моя голая пятка касалась теплого ворса ковра. Следил за покачиванием бедер. Изучал тяжелую грудь, плоский живот, небольшой пушок на лобке.

— Черт… Ты пила? — вдруг спросил он и я активно замотала головой. Не успела. Свидетельством тому были закрытые бутылки шампанского на столе. Мужчина одобрительно кивнул. — Отлично. Я хочу, чтобы ты осознавала то, что делаешь. И помнила.

«Уходи. Беги пока не поздно!» - кричал внутренний моралист, но я и слушать его не хотела. Мужчина, не дающий мне спать годами, смотреть с интересом на других парней – был так чертовски близко. И смотрел на меня так жадно, что дух захватывало.

— Ты девственница? — продолжил атаку вопросами Максим Викторович и подобное словосочетание из его губ напрочь выбило из головы все сомнения и страхи, ударив мощным импульсом между ноги.

— Нет, — соврала я, и тут же покраснела. — То есть, да…

Он помолчал немного, будто ища во мне фальшь. А я продолжала возвышаться над ним полностью голая, с перепугу пальцами сжимая полотенце до посинения.

— Невероятно, — ахнул он, глаза его расширились в удивлении. А затем в них проскользнула печаль и неуверенность. — Иди, Маш. Нечего тебе тут делать. Малышка еще совсем.

От горечи на глаза навернулись слезы, а губа позорно задрожала. Я набралась откуда-то взявшейся смелости, решив, что не смогу уйти. Не сейчас, когда Он оказался так близко… Стоил ладонь протянуть.

— Но… — хлюпая носом, я заправила за ухо длинные белокурые кудрявые волосы, достающие до лопаток. — Я не хочу. Вы… Вы не правы! Я не ребенок. Мне двадцать. Почти двадцать один, кстати.

Он дерзко хмыкнул, откидываясь обратно на диван и широко расставляя ноги.

— Не ребенок, говоришь? А двадцать – взрослая, по-твоему? — с вызовом проговорил, и я активно закивала. Готовая на все, лишь бы он не прогонял меня. Не сейчас, не так. И пусть это будет его ошибка, пусть он будет потом жалеть. Но не я. Потому что любила его. Любила, как никогда и никого. Кто бы мог подумать? Первая любовь и отец лучшей подруги, сорокалетний взрослый мужчина.

— Взрослая, — подтвердила я, проследив за тем, как медленно Максим Викторович расстёгивает увесистую бляшку на джинсах, приманивая меня пальцем.

— Докажи, Машунь. — глухо прохрипел он, совершенно не своим голосом. — Посмотрим, какая ты взрослая.

И я опустилась перед ним на колени, разделяемая на части двумя сильнейшими чувствами: стыдом и желаниям. Одна часть меня никогда не встречалась с парнями в обычном понимании этого слова, лишь парочку раз ходила на свидания, по большей степени неудачные. А вторая… Господи Боже, как же вторая часть безумно желала его… Так давно, что было плевать на барьеры. Я ведь подумать не могла о подобном шансе. И вот Он, передо мной.

Мужчина больше не помогал мне, а будто только и ждал, когда сбегу, сверкая пятками. Пальцы предательски дрожали и сбивались, но я все же каким-то неведомым мне образом расстегнулась ширинку, сталкиваясь с черными боксерами.

Наши взгляды всплеснулись и он отчётливо проговорил: 

— Ты все еще можешь уйти, Маш. Помни.

— Нет! — отрезала я, хмурясь и одним рывком стянула боксеры, позволяя огромному увесистому члену освободиться.

Он был красивый, обрамленный синими венками. Больше, чем я предполагала, но такой громоздкий мужчина просто не мог обладать меньшим достоинством. Я провела пальцем по идеально мягкой головке и член приветливо вздрогнул, а мужчина захрипел.

— Вам больно? — словно какая-то идиотка выпалила я, тут же прикусив губу от стыда.

— Больно? Серьезно?! — истерически рассмеялся Максим Викторович, ерзая на месте, будто не мог найти удобное положение. — Дурочка малая. Черт, что я делаю вообще…

А мне вдруг надоели его упреки и неверие, так что глухо вобрав кислорода, я закрыла его член своими губами, вбирая в себя так глубоко, как только могла. Мой язык нежно прошелся по всей длиннее, вырывая из губ мужчины сдавленный рык.

— Блядь… — застонал он, накручивая мои волосы на свой кулак, а свободной рукой надавливая на голову, заставляя снова заглотить его целиком. — Маша, иди пока не поздно, а? Плохо все это кончится… Ой, плохо…

Но было УЖЕ поздно.

Его слова распаляли меня сильнее, заставляя двигаться активнее. Агрессивнее. Смелее. Грудь Максима Викторовича вздымалась более нервно, сбивчиво, отчаянно. С губ снова и снова срывались невнятные фразы.

Как вдруг он резко потянул за волосы, заставляя поднять на него мутный от похоти взгляд. Темно-серые глаза мужчины отвечали мне тем же: настоящим безумием.

— Маша, — будто угрожая, отчеканил он сквозь стиснутые зубы. — Если ты сейчас к херам не свалишь, я тебя трахну. Понимаешь?

Я не знала, что говорят в таких случаях. Стоят из себя недотрогу? Набивают цену? Нет, не в моем случает.

Облизав и без того влажные губы, искренне прошептала:

— Пожалуйста…

***

Хотела бы я, чтобы Он был мои первым мужчиной? И мечтать не могла. Для него я лишь какая-то очередная девочка, готовая на все ради потери девственности. Доступная и покладистая. А он для меня тот, кто сниться каждую ночь, видится в каждом прохожем. Тот, из-за кого я к Лене в гости приходить перестала. Один взгляд на Максима Викторовича и тело превращаться в россыпь мурашек, а мозги – сладкую вату.

— Идиотка мелкая, — рявкнул он недовольно, но так горячо, что тут же свело от импульса между ног. Привстав, он спустил брюки до колен и потянул меня на себя, заставляя буквально на него повалиться. — Сама не понимаешь, на что подписываешься, Машка!

А я не хотела понимать ничего. Я хотела Его. Каждой клеточкой тела. Каждой мыслю. Все. Больше ничего.

Он посадил меня к себе на колени лицом к себе, оставляя между нами стоящий колом член. Сжал руками лицо, поглаживая нежную кожу шершавыми пальцами. Смотрел так вдумчиво, пугающе серьезно.

— Маша, Маша… Если сейчас не уйдешь, потом не отпущу…

— А я и не хочу, ясно? — рявкнула я обиженно, но получилось сдавленно и сбивчиво. Он усмехнулся по-доброму, нежно. Так, что в душе потеплело. А затем накрыл мои губы своими. Бескомпромиссно, почти больно. Его язык вторгся в мой рот, как опытный боец, я была новичком, ничего не знающим и не умеющим. Поддающимся его убийственному натиску и опыту. Таяла, умирала, запоминала каждый момент.

Рука Максима Викторовича скользнула между ног, протискиваясь между складочек, накрывая пульсирующий клитор. А закричала ему в губы от непривычного ощущения чужой кожи на своей.