Отец

От летнего кафе была видна верхняя часть трибуны. В одном из последних рядов Дмитрий своими зоркими глазами различил сидевшего у ближнего края, сразу за перильцами, Александра Николаевича. Старика, в его черном грубошерстном пиджаке, донимало солнце, и он отгораживался от него газетой. Варвара Константиновна сидела за ним. Судя по тому, как отец то и дело наклонялся к матери для того, чтобы что-то сказать, старикам было интересно.

— А теперь, — сказал детям Дмитрий, — можете быть свободны. Идите и проныривайте, откуда лучше смотреть. И ты, Лида, не больно надоедай брату. Он ведь старше, и у него свои дела. Как, Саня?

— Пускай уж, — отвечал Саша.

— Вот вам на мороженое и вообще… — Дмитрий подал Саше пятерку. — Бери, как старший. Ну, марш! Я буду вас ждать здесь.

Дети нырнули в толпу, а Дмитрий Александрович зашел за балюстраду пустовавшего кафе и сел к угловому столику, откуда он мог видеть на трибуне своих стариков.

Публика прихлынула к берегу канала. Люди ото всего были в восторге. Над головами в вытянутых руках то и дело мелькали аппараты фотолюбителей, и множество детишек восседало на отцовских плечах. Диктор давал пояснения, пересыпая свою речь немудрящими шутками.

Все, что происходило на канале, Дмитрий Александрович видел на генеральной репетиции. Когда по каналу пошли челны Степана Разина, то по сплошному хохоту зрителей Дмитрий догадался, прежде чем об этом сказал диктор, что в воду сброшена персидская княжна и что эта княжна, едва погрузившись в воду, мгновенно скинула свои восточные наряды и, обернувшись спортсменом-матросом, стремительным кролем поплыла прямо к трибуне.

Мысленно следя за карнавалом на воде, Дмитрий наблюдал за веселившимся народом и, когда перед его глазами никто не мельтешил, посматривал влево на отца и мать.

«Письмо они к Зинаиде написали, — думал он. — А отправили ли? Может, мне еще покажут? Нет, обязательно отправили. — Дмитрий взглянул на часы. — Во Владивостоке уже дневные празднества закончились. Зина прожила этот день, не раз вспомнив Славянский Порт. Ей, наверное, сейчас особенно тяжело. Моя телеграмма придет к ночи. О чем же, как будет Зина всю ночь думать? Жестокая для нее будет ночь. Дети тоже подписали телеграмму. Они зовут мать… Но как мы встретимся? Так же, как после войны? Нет. Тогда между нами было страшное. Теперь же все будет чисто, правдиво. Мы снова будем мужем и женой. А возможно ли это?»

Новый взрыв шума и хохота прервал размышления Дмитрия Александровича.

На канале, как сообщил диктор, показалась «Севрюга» — буксир, ряженный под всенародно известный пароход из фильма «Волга-Волга». На этом ряженом буксире Кисель, исполнявший роль Бывалова, вез самодеятельность крейсера.

— По какому праву запрещаете нам в гавань войти? — послышался голос Киселя из мощного репродуктора на «Севрюге».

— По приказанию военного коменданта города, — ответили по радио с берега. — В вашей команде есть не по форме одетые.

— Так мы же самодеятельность, — возмутился Кисель. — Нам сегодня в матросском парке концерт давать.

— Комендант города приказал передать: самодеятельности у нас своей хватает.

— А такой именно нету. Передайте просьбу товарищу коменданту просмотреть наши выступления.

— Комендант города на трибуне. Разрешает начинать.

— Ясно, вижу! — обрадовался Кисель. — Начинаем концерт самодеятельности… — Могучий хор заглушил слова Киселя — Бывалова.

«Севрюга» была выдумкой Селяничева.

Дмитрий вспомнил своего бывшего замполита, его уход с крейсера, свой разговор с Арыковым, угрозу адмирала и свою недавнюю готовность покориться судьбе и даже уйти с флота. «Нет, нас, таких-то, как я, как Селяничев, никакому черту-дьяволу зубами и когтями от флота не отодрать. Мы будем служить, пока Родине нужна наша служба. Это Арыков уже обеспечивает себе холостяцкое бытие на солидной пенсии, для чего и квартиру в Ленинграде содержит. А нам о пенсиях думать рано, да и ни к чему. Надо жить и служить с открытой душой и сердцем».

Праздник шел своим чередом. После «Севрюги» прилетел вертолет и повис в воздухе перед трибуной. С вертолета выбросили гимнастические кольца, и шесть гимнастов один за другим, показав свое мастерство, отважно прыгнули с десятиметровой высоты, делая вид, что они просто по нечаянности сверзились, и падали, барахтаясь и кувыркаясь. Но в воду все вошли чистенько, как плоские камушки-голыши, брошенные ребром. Потом протрещали скутера. Словно пластуя ветер косыми парусами, бесшумно пролетели яхты. И, наконец, из канала на берег вышел целый взвод сказочных витязей — легководолазов, с ними «дядька их морской» с бородищей из размочаленного пенькового каната. Они выпустили в воздух стаю голубей, которых пронесли под водой в резиновых мешках с кислородом, но выпустили так, что показалось, будто голуби сами вылетели из воды. Диктор пошутил, что голуби тоже прошли легководолазную тренировочку. Последняя пара витязей вышла из воды с транспарантом: «Миру — Мир».

На этом праздник на канале закончился.

— Ну и феерия, — как-то загадочно сказал Александр Николаевич, спустившись с трибуны и подходя к Дмитрию.

— Доволен ли ты, папа?

— Да как тебе попонятней сказать. Спасибо тебе, Митя. Патриотический праздник.

— Дети-то где? — спросила Варвара Константиновна.

— Догонят, — успокоил ее Дмитрий. — У них свой дела. И пока эти дела правильно идут. — Он взял отца и мать под руки. — А тебе, мама, понравилось?

— Очень нарядный праздник, Митя.

— Устали вы, наверное? Может, машину какую поймаем? — спросил Дмитрий, наклонясь к своим старикам. Они как раз вышли с бульвара.

Александр Николаевич выдернул свою руку из-под руки сына и, хорохорясь, пошел впереди.

— Слушай-ка, Митя, что старик сказал: мне, говорит, сам Никита Сергеевич Хрущев, мой самый высший партийный руководитель, пример в жизненной подвижности показывает. Я, говорит, конечно, постарше его, а все же за короткий срок Волгу, Каму и Балтику посетил. Видал, какой гардемарин.

«Гардемарин» остановился и, обернувшись к ним с откровенно зазнайской улыбкой, подождал, пока они приблизятся.

— Это какой же дурак на машине в таком многолюдстве поедет? — сказал он.

Как будто во всем городе объявили антракт. Улицы снова запрудились народом, валившим на гулянье в матросский парк, в сад Дома офицеров, в гавань, чтобы побывать на боевых кораблях, к яхт-клубу, откуда отправлялись на морскую прогулку катера. Вокруг грузовых автомобилей-буфетов стояли плотные очереди, и в киосках уже не хватало мороженого и газировки. Теперь на улицах было много гуляющих военных моряков и среди них моряки с польских кораблей, пришедших на праздник с визитом дружбы.