Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра

Научная фантастика Ж.Верна соприкасается с такими неканоническими жанрами, как роман приключений, литературная утопия, научно-популярный очерк и т.д., а, с другой стороны, она пронизана мотивами романтизма, которые прослеживаются во всех европейских литературах того времени. Тесное родство современной психологической фантастики с нефантастической литературой послужило даже поводом объяснять своеобразие этого жанра лишь введением фантастического приема, когда рациональный (содержательный) смысл художественного вымысла не существен, как в условной природе литературной сказки. А между тем, научное мышление детерминантно, хотя и в различной степени, для всей современной фантастики любых разновидностей.

«Роман будущего», формировавшийся несколько в стороне от основного течения литературы, тем не менее, призван был решать назревавшие общелитературные задачи, и не помимо своей специфики, а как раз через неё и при её посредстве. Непростой вопрос о критериях научно-фантастического жанра имеет в отечественной литературе свою историю. В 20-30-е годы природа научной фантастики мыслилась неопределенно: то как нечто родственное авантюрно-приключенческому жанру, то чуть ли не тождественное научно-популярному. М.Горький, например, связывал появление «Аэлиты», с которой начиналась советская научная фантастика, с интересом Л.Толстого к «фабульному» роману, «сенсационному сюжету» («Сейчас в Европах очень увлекаются этим делом») [505] .

505

М.Горький - Собр. соч. в 30-ти тт., т.29. // М.: 1955. с.411.

Немногие писатели и ученые сознавали ценность самоопределения научной фантастики как особого литературного явления. Но и они не усматривали в ней художественного мышления нового типа. В суждениях акад. В.Обручева (автора «Плутонии» и «Земли Санникова»): «Хороший научно-фантастический роман дает большее или меньшее количество знаний в увлекательной форме» [506] и Александра Беляева: «толкнуть… на самостоятельную научную работу — это лучшее и большее, что может сделать научно-фантастическое произведение [507] ; на передний план не случайно выдвигалась просветительская задача. В годы первых пятилеток девиз жюль-верновской фантастики: „учить и воспитывать, развлекая” — был созвучен провозглашенным методам переустройства страны.

506

В. Обручев - Несколько замечаний о НФ литературе. // Дет. литература, 1939, №1. с.39.

507

А.Беляев - О моих работах. // Дет. литература, 1939, №5. с.24.

Однако в литературной критике это одно из функциональных назначений жанра превращалось чуть ли не в единственное. Мера реализма поднималась как тождественность фантазии уже достигнутому уровню науки и техники. В.Шкловский, например, писал в рецензии на популярную книгу А.Беляева: «„Странная амфибия” — чисто фантастический роман, к которому пришили жабры научного опровержения» [508] . В самом деле, «опровергающий» комментарий, вроде предисловия проф. А.Немилова, которое имел в виду В.Шкловский, сделался чуть ли не составной частью изданий научной фантастики.

508

Дет. литература, 1938, №20. с.39-40.

Небуквальность фантастического изобретения или открытия, многозначительность заключенного в фантастической идее задания науке (эту функцию жанра отметит впоследствии К.Федин) долго не укладывались в литературно-критических представлениях. Подобным образом и «нефантастическая» литературная критика иногда ошибочно противопоставляет художественному обобщению «сырую» жизненную правду. Метафоричность научно-художественного прогноза сознавали лишь дальновидные писатели и наделенные воображением ученые.

Естественно, специфичность научной фантастики, как художественного явления не могла быть сразу освоена литературно-критической мыслью. Но и сама научно-фантастическая литература в 20-40-е годы, несмотря на классические произведения А.Толстого, А.Беляева, В.Обручева, не вполне еще определилась как особый тип мышления, пограничный художественному и научному познанию. Это зависело не только от внутреннего развития молодого жанра, но и от внелитературных факторов. Например, от преодоления прагматически-бытовых представлений о научно-индустриальном прогрессе и социальных последствиях технической революции. В неоконченном романе Е.Петрова «Путешествие в страну коммунизма» [509] прогресс мыслился как простое усовершенствование прежних открытий, как превращение уже сделанных изобретений в общедоступные.

509

См.: Лит. наследство, т.74, 1965.

Между тем новым принципам неклассического естествознания суждено было произвести переворот в познании. Дифференциация наук (которая в значительной мере налагала печать просветительства на научно-фантастическую литературу и её восприятие) осложнялась противоположным процессом интеграции. В свете более сложного миропредставления граница возможного и невозможного оказывалась куда подвижней, чем с точки зрения прежней «разъединенной науки» (выражение Толстого). Современное фантастическое допущение, скажем, «нуль-пространство» (когда герои мгновенно переносятся в любую точку вселенной) соприкасается иногда со сказочным чудом, но вместе с тем, не порывает и с какой-то вероятностью в расчёте на ещё неизвестные каноны природы, которые могут быть открыты. Жесткий детерминизм «ньютоновской» логики дополнялся вероятностными и относительными представлениями.

Современная фантастика поэтична и рациональной метафоричностью своих допущений, гипотез, прогнозов. Она, как бы изначально, образна на уровне своих специфических первоэлементов, а не только в общелитературном плане. В современной фантастике наиболее полно реализуется подмеченное ещё А.В.Луначарским взаимодействие научного мышления с художественным, когда не только «миросозерцание включается в образы», но и образы «включаются в миросозерцание» [510] . Нынешняя фантастическая литература, к какой бы традиции ни восходили её направления разновидности, жанрово-стилевые формы, не может не ориентироваться на современное сознание, детерминированное научной мыслью.

510

А. Луначарский - Собр. соч. в 8-ми тт., т. 1. // М.: 1971. с.267.

Поэтому, если отпал комментарий ученого, прямолинейно выводивший реализм писателя-фантаста из прикладных возможностей знания, то нисколько не утратила своего значения для литературного, эстетического анализа философски-мировоззренческая характеристика гипотез и допущений. Такая характеристика особенно важна для современной «релятивистской» фантастики, что перешагивает за пределы бесспорно рациональных мотивировок, чьи гипотезы и допущения в значительной мере ориентированы на интуитивно сознаваемую целесообразность красоты мира.

Осознание метафорической природы научно-художественной идеи, понимание современной фантастики как определенного сплава науки и поэзии, как синтеза эстетического сознания и рациональной логики, когда взаимопроникают уже методы мышления, а не просто наука перелагается на язык образов, входило в литературно-критическую мысль по мере совершенствования самой научно-фантастической литературы.

В свое время Анатоль Франс безосновательно иронизировал над «лунной дилогией» Жюля Верна, потому что, мол, никакая колоссальная пушка не способна забросить «бомбу» на Луну. Действительно, артиллерийская система не обеспечивает космической скорости. Любопытно, однако, что фантазия Жюля Верна отправлялась от ньютоновского допущения. Великий ученый прибегнул к воображаемой пушке, вычисляя условия, необходимые, чтобы преодолеть силы земного тяготения. В XIX веке растущие возможности артиллерии представлялись неисчерпаемыми. И Жюль Верн мастерски воспользовался этой психологической иллюзией, развивая мысль о том, что полет за пределы Земли является, прежде всего, вопросом скорости. Популяризацию этого фундаментального постулата космонавтики считают большой заслугой писателя [511] .

511

В.Лей - Ракеты и полеты в космос. // М.: 1961. с.32.

Но и в условности с пушечной стрельбой со временем проступило рациональное зерно. В свое время обсуждалась возможность «составной» пушки, когда в качестве снарядов последовательно выстреливаются стволы, вложенные один в другой, наподобие матрёшек, и суммарная скорость достигает космической. Чисто фантастическая условность, таким образом, созрела в инженерную мысль. Красивая фантастика всегда внутренне целесообразна. Действительно художественное воображение непременно содержит зерно истины, так же как и наоборот.