Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V

Русское дворянство со времени манифеста о вольности дворянской и реформ Екатерины II по губернскому управлению стало оседать по своим имениям и сродняться с ними. При таких условиях трудно уходить с насиженных мест, привычка дает себя знать и диктует указанные прошения. Но, может быть, действительно, в тех местах, где требовалось ополчение, уже мало оставалось свободных дворян, не больных и не дряхлых. Часть офицеров в отставке поступила вновь в действующую армию, и на ополчение не хватало желательных для правительства лиц. Правительство, правда, рекомендовало дворянам тех губерний, где ополчений не созывали, поступать все же в милицию, но эта рекомендация едва ли имела успех. Вдали от театра военных действий жизнь шла обычным темпом, и патриотические переживания едва ли были там сильны. Известный цензор Никитенко, автор интереснейших записок, еще мальчиком пережил этот исторический момент русской жизни, как раз вдали от боевых сцен, его свидетельство значит нам является особенно ценно. «Странно, что в этот момент сильных потрясений, которые переживала Россия, не только наш тесный кружок, но и все окрестное общество равнодушно относилось к судьбам отечества… никогда не слышал я в их разговорах ноты теплого участия к событиям времени. Все, по-видимому, интересовались только своими личными делами. Имя Наполеона вызывало скорее удивление, чем ненависть Это отчасти могло происходить от отдаленности театра войны: до нас, дескать, враг еще не скоро доберется. Но главная причина тому, я полагаю, скрывалась в апатии, свойственной людям, отчужденным, как были тогда русские, от участия в общественных делах и привыкшим не рассуждать о том, что вокруг делается, а лишь беспрекословно повиноваться приказаниям начальства».

В Успенском соборе. (Верещагина).

Нам кажется, эти две причины и вызвали к жизни подобный недохват в офицерстве.

Кроме дворян, живущих по поместьям и служащих по выборам, правительство привлекало на службу в ополчение всех чиновников и людей, как говорили тогда, свободных состояний с тем, однако, непременным условием, чтобы на поступление таких лиц в ополчение было согласие их начальства или общества, к которому они принадлежали.

Производит впечатление, что некоторые из этих чиновников и некоторые из этих людей свободных состояний особо охотно выпускались в ополчение, а некоторых, наоборот, задерживали; причем, конечно, поощрение и задержка переходили зачастую в принуждение и пресечение.

Н. Н. Демидов.

В конце 1812 г. государь пишет гр. Н. Салтыкову, что «в нынешнее время молодые люди наиболее нужны для армии», а «в канцеляриях и департаментах министерских находятся излишние чиновники». «Вследствие сего поручаю вам, — продолжает государь, — изъявить волю мою министрам, дабы они сократили число людей в канцеляриях и местах им подчиненных до возможности, что самое только нужное количество чиновников оставлено было; а прочих всех или уволили от службы или бы согласили на определение в полки».

Правда, здесь говорится не об ополчении, а об определении в полки, но это не меняет дела.

Канцеляристами мало дорожат. И переходя из министерских канцелярий в губернские и уездные, мы наблюдаем то же явление: редко, редко задерживают канцеляриста; бывает, его задержат не надолго, на две недели, на месяц, чтобы заставить его сдать дела, но и только; обычно же его тотчас же и охотно отпускают. Вот перед нами целый ряд таких канцеляристов, копиистов, архивариусов, некоторые «находятся в подозрении по суду», но это не является препятствием для поступления их в ополчение. Князь Мустафин занимает две ответственные должности — приходчика и надсмотрщика крепостной конторы — заменить его трудно и все-таки начальство отпускает его. И только один случай встретился нам, где желанию поступить в ополчение не удалось исполниться. Канцелярский служитель Кандыбин, из солдатских детей, высказал также желание поступить в ополчение, но его тянут прямо в солдаты.

Наоборот, учителей, университетских деятелей, слушателей высших учебных заведений почти совсем не пускают. Студенты горного института выказали желание идти на службу, их прошению не дали ходу, учителя гимназии и уездного училища, Которов и Назанский, казанский адъютант Кондырев не получили этого права. Мотивом для неразрешения поступать в ополчение министр народного просвещения выставляет то положение, что подобные места не могут быть оставлены без оплаты, двойное же жалованье гимназия платить не может, а Назанский сверх того является казенным стипендиатом на 6 лет, каковые годы он еще не отслужил. Учитель Макарьевского училища Ягодинский без разрешения директора училищ ушел в ополчение, где и принят в 5-й полк. По-видимому, дирекция училищ примирилась с этим фактом, хотя официально разрешения не дала. Но после его ухода назначается ревизия для определения «могущих оказаться на нем казенных недоимок».

Данных для определения отношения начальства других ведомств к вопросу об определении в ополчение у нас нет под руками, но и этого достаточно, чтобы подчеркнуть совсем различное отношение к лицам, на разных видах службы находящимся.

Кн. П. Г. Гагарин.

«Объявить причетникам, детям священно- и церковнослужителей при отцах находящимся и семинаристам не выше риторического класса, что ежели кто из них пожелает, защищая отечество, идти в новое ополчение, на которое призываются все состояния, таковых увольнять беспрепятственно, и для одежды их и на продовольствие дозволить церквам делать из кошельковой суммы, остающейся за содержанием церквей, в знатном количестве, а для того склонять и прихожан на оное пожертвование». — Вот нужное нам место из указа Св. Синода от 25 июля 1812 г. Этот указ нашел должный отголосок в сердцах архиереев и подвинул их к энергичной деятельности. Епископ нижегородский и арзамасский Моисей искусно формирует ратников ополчения. Вскоре потянулись эти «добровольцы» на пункты приема ополченцев с препроводительными письмами от преосвященного, где ясно указывалось, что они все идут «по желанию». Но на деле оказывалось, что эти «добровольцы», согласно указу Синода, принятому как определенное приказание, прямо пересылались, не с меньшим принуждением, чем помещичьи крестьяне. Взгляните на таблицу, там словами «добр. дух.» обозначены эти добровольцы — здесь малолетние в 12, 13 лет, (чего мы не видим даже среди крестьян); и что особенно замечательно, этих отроков-добровольцев не всегда бракуют, здесь косые на оба глаза, слепые на один, с переломленной рукой. Это, так сказать, недостатки очевидные, которые ясны были и самим добровольцам и тем, кто создавал их добрую волю. Но вот, что говорят нам сами эти злосчастные дьячки, семинаристы, праздно живущие поповичи — «объявил падучую болезнь», «объявил внутреннюю скорбь и ломоту в ногах». А вот другие типы из тех же добровольцев. «Праздноживущий сын священника Леонтия из больницы скрылся», пономарь Парфенов из ополчения «отлучился», был доставлен на место и вновь ушел; побывал у преосвященного, сказываясь дьячком села Арбузова Никанором Петровым, и выпросил отчислить его из духовного звания. Мы видим, не приходится придавать цены этим заявлениям «по желанию» и т. д.; здесь налицо самое грубое насилие, полнейшее принуждение. Чтобы окончательно убедиться в этом, я приведу один пример: служитель семинарии Яковлев, 18 лет. Прежде обучался в семинарии, «после нижних классов риторики и сверх латинского языка арифметике, географии, истории и немецкому языку с не худыми успехами», теперь просит об увольнении его из духовного звания в светское. Губернское правление решает по трафарету: «по нынешним обстоятельствам нужнейший и лучший есть вид в военной службе» и требует от указанного Яковлева поступления в ополчение. Он исполняет это «по собственному желанию». Нужно иметь в виду: все это изложено в одной и той же бумаге.

Совсем не столь податливо на увольнение в ополчение мещанское общество — оно прямо требует от уходящего, чтобы он или поставил себе заместителя, или дал бы обязательство несколько лет выплачивать налоги и подати. Мещанин ушел без воли отца — возвращают, мещанин особо предназначен в числе «двойниковых семейств» для отправления рекрутской повинности и общество не отпускает его.

Государственные крестьяне едва ли могли принимать деятельное участие в этом ополчении: они были задавлены рекрутскими наборами.

IX.

Таков был сословный состав ополчения. Милиция явилась более гибким орудием в руках правительства, чем рекрутчина. Правительство требовало именно тех, кто ему был желателен, создавая искусственно «добрую волю», или, наоборот, задерживая, пресекая искренне явившееся желание послужить отечеству. Может быть, здесь имели место и личные мотивы власть имущих. Так, был не допущен в ополчение кн. Яшвиль, один из участников переворота 1801 года. Кутузов, принимая во внимание заслуги кн. Яшвиля при формировании калужского ополчения, поручил ему отряд. Государь возмущен: «какое канальство» приписывает он к донесению главнокомандующего: «Вы сами себе приписали право, которое я один имею», пишет он Кутузову. Яшвиль был устранен. Может быть, в это время он пишет свое резкое письмо императору, где призывает его «быть на престоле, если возможно, честным человеком и русским гражданином». Другой пример, нам уже знакомый: гр. Дмитриев-Мамонов очень гордый, искренний, горячий. Отстранить его от ополчения нельзя, он лично передал государю свое желание формировать полк, но чинить ему всякие беспокойства, на каждом шагу мешать ему вполне возможно, и таким путем можно совершенно охладить его к делу ополчения. Сначала ярославский губернатор, кн. М. Голицын, всячески мешал его деятельности, и граф «воевал с ним официальными бумагами». «Мы все, однополчане, — пишет кн. Вяземский, — стояли за начальника своего». Затем он переходит в Московскую губернию, полк его нужно расквартировать в Москве, но этому препятствует Ростопчин, «личный враг графу Дмитриеву-Мамонову», пишет о нем А. Бестужев-Рюмин в своих записках. Ростопчин писал, кому следует, что от этого «возникнут снова беспорядки, жалобы, вербованье и воровство, чему уже много было примеров». Полк послали в Серпухов. Но Ростопчин недоволен и этим. «Не весьма я рад пришествию в Серпухов полка гр. Мамонова: кроме неприятности иметь дело и с ним самим, от умничества и самолюбия вербованные его могут причинить вред жителям, и я на сей случай принял все меры предосторожности». Интриги преследовали гр. Дмитриева-Мамонова и за границей, где полк его был раскассирован без его на то желания.

А. А. Жеребцов.

Но такие случаи были редки; задерживали на местах людей, действительно по службе нужных. Подобных задержек было гораздо меньше на деле, чем принуждения. Все общественные классы были вынуждены идти на войну — крестьяне помещичьи, как подданные своих хозяев, крестьяне государственные в силу того, что на них всею тяжестью ложились рекрутские наборы, чиновники и дворяне «по выбору и назначению».

Принудительный элемент в деле сформирования ополчения заставляет нас в значительной степени разжижить ту картину общего патриотизма, которую оставили нам официальные историки-генералы. В ополчении могли выразиться, конечно, и действительные патриотические стремления отдельных личностей и национальный порыв масс, затронутых войною областей. Этот порыв, однако, находил себе более реальный выход в партизанстве, но правительство не было настолько близоруким, чтобы рассчитывать только на этот патриотизм, оно оставило за собою право широкого произвола и обильно пользовалось этим правом.

Понятно далее, почему правительство ограничилось 16 губерниями — район сбора ополчения. Чем ближе к врагу, тем реальней была опасность от него, тем сильнее было чувство самообороны, рассчитывать же на удачный результат ополчения в дальних губерниях не приходилось.

X.

Ополчения, собираемые по губерниям, находились под начальством лиц, выбранных дворянами. Все ополченцы были подведомственны этим лицам; мы видим даже, что во всех случаях правонарушений ополченцы отвечают перед своим начальником.

Мы знаем, как создавался офицерский состав ополчения. Получившие назначение офицеры вместе с лекарями принимали в особо назначенных пунктах от отдатчиков доставляемых ополченцев, определяли их пригодность, посылали для испытания в лазарет. Вместе с ополченцами нужно было поставить определенное количество провианта, определенную одежду для ратника. Вот как снаряжал своего ратника кн. Ал. Голицын:

«Полукафтан казацкий — 1

Шаровары из серого сукна — 1

Сапоги — 2 пары

Рубашек — 2 пары