Отечество без отцов
Шрифт:
Несколькими днями позже датировано еще одно письмо, которое меня потрясает.
Дорогая Ильза!
В полночь мы перешли литовскую границу. Ты не представляешь, как велика разница между Латвией и Литвой. В Латвии еще чувствуется немецкое влияние. Литва — бедная и грязная страна. Но везде рады нашему приходу. Подобно Латвии, здесь формируются литовские отряды самообороны. Русским и евреям не до смеху, с ними разговор короткий. В лесах ловят русских солдат и доставляют нам. Те даже рады попасть в руки немцев, так как бойцы самообороны с ними не церемонятся.
Снова те, с кем разговор короткий, и те, кто не церемонятся.
В
24 июня наш полк переправился под Ковно через Неман по трем понтонным мостам, наведенным саперами. По ним должны пройти в составе Великой Армии свыше 500 000 человек из всех стран Европы, а также 150 000 лошадей, 30 000 повозок и тысячи пушек. В Ковно мы увидели также и нашего императора, который взлетел на коне на берег реки и приветствовал своих солдат.
Вечер после долгого марша по пыльным дорогам в одной из безымянных деревень. Серые деревянные хаты, босоногие дети, играющие в песке, в садах женщины в белых платках. В конце деревни изрешеченная пулями повозка, рядом дом, из развалин которого поднимаются струйки дыма.
Он направился к дереву, одиноко стоявшему в чистом поле. Это была груша, как оказалось, давно отцветшая и увешанная бесчисленным множеством маленьких плодов. Из соседнего сожженного дома люди вынесли свою мебель и поставили под грушей столы и стулья, шкаф из красного дерева и кровати, накрытые голубой тканью.
Он уселся в кресло-качалку, снял сапоги и ощупал свои воспаленные ноги. Среди наваленной друг на друга мебели он нашел тазик, ковыляя, пошел с ним к колонке и наполнил его холодной водой. Сидя в качалке, он остужал свои ноги. Люди, которым принадлежала мебель, стояли у ограды сада и смотрели на него. Как быстро отдалилась война от этих мест, она обогнала их, и после нее наступила мертвая тишина. В этой тишине он теперь играл на губной гармошке, ничего определенного, просто так. Дети собрались на пригорке у дороги, чтобы послушать. Они смеялись и шушукались, обсуждая разбросанную мебель и играющего на губной гармошке солдата, который остужал в тазике свои голые ноги.
— Если пойдет дождь, то он замочит мебель, — подумал он.
У колодца с журавлем собрались солдаты, они курили сигареты, смывали пыль с лиц и отпускали шутки. Годевинд возвратился после прогулки по полям.
— Когда ты управишься со своими ногами, я тебе кое-что покажу.
Он бросился на голубое покрывало кровати и уставился на ветви грушевого дерева, в то время как Роберт Розен натягивал носки на свои голые ноги и всовывал их в сапоги.
Вдвоем они пошли по деревне. Рядом с одним из сожженных домов они обнаружили три коричневых земляных холмика.
— Сегодня утром в половине десятого эти солдаты были еще живы, — сказал Годевинд. С трудом им удалось разобрать имена на березовых крестах: Гельмут Мейер, Гаральд Нойманн, Гюнтер Гроте.
— Командование пошлет письма им домой, в которых будет много слов о фюрере, Отечестве и героической смерти, — сказал Годевинд. — И так будет происходить до тех пор, пока все наши имена не окажутся на березовых крестах.
В канаве лежали две разорванные на куски лошади.
— Ты когда-нибудь ел конину? — спросил Годевинд.
— Мы любим наших лошадей, мы не можем их есть, — ответил Роберт Розен.
По дороге шел фельдфебель Раймерс с двумя пожилыми сельчанами, каждый нес на плече лопату. Он приказал им закопать останки лошадей, чтобы не было никакого тошнотворного запаха. После лошадей следовало похоронить также шестерых советских солдат, лежавших на пригорке перед деревней. Три могилы героев, две мертвые лошади и шестеро советских солдат — так выглядела их первая встреча с кровавой изнанкой войны.
Июль 1941 года, в солнечной России
Дорогая Ильза!
Вчера мы наблюдали незабываемую картину. На поле боя стояли разбитые русские танки, огромные, разорванные на куски и сожженные. Рядом обугленные трупы и лишь несколько немецких могил. Русские удирают в полной панике. Наша пехота прочесывает лесные массивы в поисках русских солдат, отбившихся от своих частей, время от времени мы слышим выстрелы из пулеметов и винтовок.
Тем, кто сейчас находится в Германии, я могу лишь сказать во всеуслышание: «Не бойтесь, победа будет за нами!». Как прекрасно быть участником всего этого, несмотря на трудности, которые нам приходится испытывать. Население, которое в первые дни вело себя сдержанно, теперь выходит из домов и ликует, приветствуя нас. В некоторых населенных пунктах вывешены немецкие флаги, жители собираются группами и приветствуют нас. Они радуются тому, что их освободили от коммунистического ига.
Местность эта католическая. У дорог стоят кресты с изображением Христа, рядом наши могилы героев, тоже с крестами. Плодородная земля, хорошая почва, богатая известью, зерно набирает силу и начинает уже созревать. На лугах растут хорошие корма. Самое время для жатвы, но нет мужиков. Я стою перед полем, засеянным ячменем, которое вдоль и поперек перепахано танками. На душе становится тяжко.
Мои боевые товарищи отправились за покупками на рынок. Фунт масла должен стоить там одну марку. Когда они ушли, я решил посмотреть на разбитые автомобили и танки, сваленные у дороги. На пригорке лежат восемь убитых наших товарищей. Я приседаю на корточки перед крестами, читаю имена, затем просматриваю фотоснимки родных мест, которые всегда со мной. Четверо из этих убитых были младше меня по возрасту. Мой боевой товарищ Пуш возвращается с колбасой, целую связку он выторговал за пять марок и вдобавок к ней добыл еще землянику за пятьдесят пфеннигов. Мы радуемся предстоящему ужину.
Во время марша мы проходим мимо двадцати четырех расстрелянных, лежащих в придорожной канаве. Они в гражданской одежде. Это партизаны, которые должны лежать здесь не захороненными для устрашения. Совсем не радостное зрелище по такой жаре. Мы будем счастливы, когда весь этот смрад останется позади нас.
Пока мы не можем пожаловаться на нашу жизнь. Сегодня на обед был горох со свининой: хорошие, аппетитные порции, как у моей матери. После обеда я гулял по садам и восхищался цветущими кустами жасмина. Пытался найти общий язык с местными жителями. Кажется, у них старые германские национальные корни. Дети здесь голубоглазые и светловолосые. Все жители настроены дружелюбно и приветствуют нас возгласами «Хайль Гитлер», особенно дети.
В последнюю ночь враг сбросил в западной части Германии фугасные и зажигательные бомбы. Среди гражданского населения было много убитых и раненых. Жилые кварталы и общественные здания пострадали больше всего в Мюнстере и Билефельде.
Суббота была ее самым любимым днем. В полдень она закрывала магазин, складывала деньги и деловые бумаги в маленький настенный сейф, подметала помещение, украшала витрину, выстраивая там метровую пирамиду из консервных банок, а бутылки с соком ставила полукругом рядом с пакетами, наполненными овсяными хлопьями. Реклама приветствовала прохожих: смеялся человечек, расхваливавший молотый кофе марки «Катрайнер». Сигареты «Юно» — «толстые и круглые» — завлекали своим видом. Вывесками светились стиральные порошки: «Ими», «Ата» и «Персиль».