Отель «Нью-Гэмпшир»

— Тогда все убирайтесь отсюда, — сказала Лилли. — Мне надо работать, — сказала она взволнованно.

Мы все пошли к Фрэнку, чтобы устроить отцу праздник.

— Отцу — ни слова, — сказала Фрэнни. — Пусть ни о чем не догадывается.

Отец, насколько я знал, и так почти никогда ни о чем не догадывался. Но у Фрэнка мы узнали, что он пришел наконец к какому-то решению. Имея перед собой миллиард возможностей, отец, как сказал бы Айова Боб, не мог составить план игры; он так до сих пор и не знал, чем бы хотел заняться. Везение было чем-то, доселе не знакомым моему отцу. Но когда мы в праздничном настроении пришли к Фрэнку, отец наконец-то принял мини-решение.

— Я хочу одну из этих собак-поводырей, — заявил отец.

— Но у тебя же есть мы, пап, — сказал ему Фрэнк.

— Всегда есть кто-то под рукой, кто мог бы отвести тебя куда угодно, — заметил я.

— Это не совсем то, — сказал отец. — Я просто хочу, чтобы рядом со мной было животное.

— О господи, — сказала Фрэнни. — А почему бы не нанять Сюзи?

— Сюзи должна покончить со своей медвежьей жизнью, — сказал отец. — И не переставайте убеждать ее в этом. — Мы все выглядели немножко виноватыми, а Сюзи просияла; конечно, отец не мог видеть наших лиц. — И кроме того, — сказал отец, — Нью-Йорк — совершенно не подходящее место для медведей. Боюсь, что медвежьи дни закончились, — вздохнул он. — А вот старая добрая собака-поводырь — другое дело, — сказал отец. — Видите ли, — сказал он, немного смущаясь тем, что ему приходится признать свое одиночество, — у меня будет кто-то, с кем я смогу поговорить. Я хочу сказать, что у вас у всех своя жизнь, уже есть или будет, — сказал отец. — Я просто хочу собаку, правда. То, что она будет поводырем, на самом деле не так уж и важно. Я просто хочу хорошую собаку. Могу я себе это позволить? — спросил он.

— Конечно, папа, — сказал Фрэнк.

Фрэнк поцеловал отца и сказал, что мы подарим ему собаку на Рождество.

— Так скоро? — удивился отец. — Я думаю, не следует так торопиться с собакой-поводырем. Ну то есть с плохо выдрессированной собакой-поводырем не оберешься неприятностей.

— Нет ничего невозможного, — заявил Фрэнк. — Я займусь этим сам.

— О, ради бога, Фрэнк, — взволнованно сказала Фрэнни. — Если ты не возражаешь, мы все займемся собакой.

— Еще одно, — сказал отец.

Медведица Сюзи положила свою лапу мне на руку, как будто даже Сюзи знала, о чем пойдет речь.

— Только одна вещь, — сказал отец. Мы все очень тихо ждали, что он скажет. — Она не должна быть похожа на Грустеца, — сказал отец. — У вас есть глаза, так что собаку будете выбирать вы. Только убедитесь, что она не напоминает Грустеца.

Лилли написала необходимую сказку, и мы все сыграли наши роли. Мы все были великолепны. В последний рабочий день перед Рождеством 1964 года Фрэнни набрала воздуха и позвонила Чипперу Доуву в его «фирму».

— Привет, это я! — бодро сказала она. — Мне просто необходимо встретиться с тобой, жуть как надо, — сказала Фрэнни Чипперу Доуву. — Да, это Фрэнни Берри, и ты можешь заехать за мной в любое время, — сказала Фрэнни. — Да, в «Стэнхоуп», номер четыреста один.

Лилли тут же выхватила у Фрэнни трубку и раздраженно, как могла бы сказать сердитая сиделка, сказала Фрэнни достаточно громко, чтобы это мог слышать и Чиппер Доув:

— Кому это ты еще звонишь, а? Тебе нельзя больше звонить!

Лилли повесила трубку, и мы принялись ждать.

Фрэнни пошла в ванну, ее там вырвало. Когда она вернулась обратно, то была в полном порядке. Она выглядела ужасно, но она и должна была выглядеть ужасно. Две специалистки из «Мастерской Вест-Вилидж» наложили Фрэнни грим; они могли творить чудеса. Они взяли прекрасную женщину и уничтожили ее; они дали Фрэнни безжизненное, белое, как мел, лицо, они дали ей рот, напоминающий рану, они дали моей сестре иголки вместо глаз. И они одели ее во все белое, как невесту. Мы беспокоились, не окажется ли сценарий Лилли чересчур театральным.

Фрэнк стоял у окна в черном гимнастическом трико и желтовато-зеленом приталенном халатике. Он немного подвел губы помадой, и все.

— Не знаю, — обеспокоенно сказал Фрэнк, глядя в окно. — А что, если он не придет?

Тут же находились две Сюзины подруги, травмированные женщины из «Мастерской Вест-Вилидж». Это мужчины травмировали их, сказала нам Сюзи. Ту, что была черной, звали Рути, и она казалась точной копией Младшего Джонса. На Рути были безрукавка из овчины, надетая на голое тело, и ярко-зеленые расклешенные брюки, над которыми подрагивала складка живота. Длинная серебряная заколка толщиной чуть ли не с железнодорожный костыль была воткнута в ее буйные волосы. В одной из своих больших черных рук она держала длинный кожаный поводок, на конце которого была привязана медведица Сюзи.

Этот медвежий костюм был шедевром искусства имитации. Особенно, как уже говорил Фрэнк, пасть; особенно клыки. Их влажный вид. И печальное безумие в глазах (на самом деле Сюзи смотрела через рот).

Когти были тоже шедевром; они были настоящими, как гордо заметила Сюзи, вся лапа была настоящей. А для пущей реалистичности на Сюзи надели намордник, который мы купили в зоомагазине, когда искали собаку-поводыря; самый настоящий намордник.

Отопление было включено на максимум: Фрэнни все время жаловалась, что ей холодно. Сюзи сказала, что ей нравится, когда жарко, что она в большей степени чувствует себя медведем, когда потеет, и мы могли с уверенностью сказать, что в этом медвежьем костюме пот катился с нее градом.

— Я никогда не чувствовала себя настолько по-медвежьи, — сказала нам Сюзи, вышагивая на четырех лапах.

— Мы, Сюзи, сегодня все медведи, — сказал я ей.

— Сегодня, Сюзи, из тебя выйдет твой медведь, — сказала ей Лилли.

Фрэнни сидела на кушетке в подвенечном платье, на столе рядом с ней тошнотворно горела свечка. Свечи были зажжены по всему номеру, а все занавески на окнах были задернуты. Фрэнк поджег немного фимиама, так что запах в номере был действительно ужасным.

Вторая женщина из «Мастерской Вест-Вилидж» была бледной, простоватой на вид, совершенной девчонкой с соломенными волосами. Она была одета в форму горничной, точно такую же форму, какую носили все горничные «Стэнхоупа», и лицо ее выражало совершенную скуку, отвечающую ее нудному занятию. Ее звали Элизабет, но в Вилидже она была известна как Стерва. Это была лучшая актриса, которую когда-либо выпускала «Мастерская Вест-Вилидж», она была королевой на представлениях в парке Вашингтон-Сквер. Она могла научить крикотерапии хоть кротов в огороде; она могла бы научить кротов кричать так громко, что черви сами выпрыгивали бы из земли. Она была, как говорила Сюзи, первоклассной истеричкой номер один.

— Никто не может изобразить истерию лучше, чем Стерва, — сказала нам медведица Сюзи, и Лилли написала для Стервы роль первоклассной истерички. Стерва просто сидела в номере и курила, безжизненная, как бомж на парковой скамейке.

Я стоял посреди гостиной и поигрывал штангой. Фрэнк и Лилли с ног до головы обмазали меня маслом. Я пах салатом, но благодаря маслу мои мышцы выступали особо рельефно. На мне было старомодное борцовское трико в обтяжку, напоминающее дедовский купальник.

— Не расхолаживайся, — наставляла меня Лилли, — но и не перенапрягайся. Работай со штангой, чтобы вены все время были вздувшимися. Я хочу, чтобы, когда он сюда войдет, твои вены прямо выпирали из-под кожи.

— Если он сюда войдет, — огрызнулся Фрэнк.

— Войдет, — тихо сказала Фрэнни. — Он уже совсем близко, — сказала она, закрывая глаза. — Я знаю, он очень близко, — повторила она.

Когда зазвонил телефон, все в комнате вздрогнули — все, кроме Фрэнни и первоклассной истерички номер один по кличке Стерва; они даже глазом не моргнули. Телефон продолжал звонить. Лилли вышла из ванной в отглаженном халате медсестры и примерно на четвертом звонке кивнула. Фрэнни подняла трубку, но не сказала ничего.