Отель «Нью-Гэмпшир»

Мы так никогда и не узнаем, чего они ждали, — какой момент должен был созреть, если бы мы не вынудили их поторопиться. Реконструировать происшедшее мы можем только по японским фотографиям, а историю они рассказывают темную.

— Что ты помнишь о Вене, Фрэнк? — спросил я у него; я постоянно его об этом спрашиваю.

Он ушел в свою комнату, побыл наедине со своими мыслями, а выйдя, протянул мне кусочек бумаги:

1. Фрэнни с медведицей Сюзи.

2. Покупка твоей чертовой штанги.

3. Проводы Фельгебурт до ее дома.

4. Дух мышиного короля.

— Конечно, было еще и многое другое, — сказал Фрэнк, вручая мне листок, — но я не хочу в это вдаваться.

Я понимаю, и я, конечно, тоже помню, как мы ходили покупать штангу. Мы пошли все. Отец, Фрейд, Сюзи и мы, дети. Фрейд пошел, потому что он знал, где находится спортивный магазин. Сюзи пошла, потому что Фрейд мог помочь ей вспомнить, где находится спортивный магазин.

— Мы проехали больничный склад на Мариахильфер? — кричал ей Фрейд в трамвае. — Теперь второй или третий поворот налево.

— Эрл! — говорила Сюзи, выглядывая из окна.

— Надеюсь, это безопасно, — предостерег Фрейда кондуктор штрассенбана. — Медведь не на привязи. Обычно мы их без привязи не пускаем.

— Эрл! — сказала Сюзи.

— Это умный медведь, — сказал Фрейд кондуктору.

В спортивном магазине я купил штангу, триста фунтов насадок-блинов и две гантели со сменными грузами.

— Доставьте это в отель «Нью-Гэмпшир», — сказал отец.

— У них нет доставки, — сказал Фрэнк.

— Нет доставки? — удивилась Фрэнни. — Но мы же не можем все это утащить!

— Эрл! — сказала медведица Сюзи.

— Веди себя хорошо, Сюзи! — прикрикнул Фрейд. — Успокойся.

— Медведю бы очень понравилось, если бы нашу покупку доставили, — сказал Фрэнк продавцу в спортивном магазине.

Но это не сработало. Уже тогда можно было догадаться, что способность медведя переломить ситуацию в нашу пользу сходит на нет. Мы по возможности распределили вес между собой. Я нагрузил гантели по максимуму — семьдесят пять фунтов на каждой — и понес их в руках. Отец, Фрэнк и Сюзи боролись со штангой и оставшимися ста пятьюдесятью фунтами. Фрэнни открывала двери и расчищала дорогу, а Лилли вела Фрейда: на обратном пути она выступала его медведем-поводырем.

— Господи Иисусе! — сказал отец, когда нас не пустили в штрассенбан.

— Они позволили нам проехать только сюда! — возмутилась Фрэнни.

— Против медведя они ничего не имеют, — объяснил Фрейд. — Им не нравится штанга.

— Это вы так ее несете, что она кажется опасной, — сказала Фрэнни отцу, Фрэнку и Сюзи.

— Делал бы ты зарядку, как Айова Боб, — сказал я отцу, — мог бы тогда нести штангу один, и она не казалась бы такой тяжелой.

Лилли отметила, что австрийцы пускают в трамвай с медведем, но не пускают со штангой; и добавила, что австрийцы ничего не имеют против лыж. Так, может быть, нам купить лыжный чехол и положить туда штангу? Тогда кондуктор подумает, что это не штанга, а просто очень тяжелые лыжи.

Фрэнк предложил, чтобы кто-нибудь сбегал за «мерседесом» Шраубеншлюсселя.

— Он никогда не бывает на ходу, — сказал отец.

— Мог бы наконец и поехать, — сказала Фрэнни. — Эта жопа который год уже его чинит.

Отец вскочил в трамвай и отправился домой за машиной. И как мы тогда не поняли по быстрому отказу радикалов, что около нашего отеля стоит бомба? Но мы восприняли это просто как очередную их грубость и потащили наши тяжести дальше.

В конце концов я вынужден был оставить всех вместе со штангой около Кунстхисторишес-музеум 30 . В музей со штангой нас тоже не пустили, равно как и с медведем.

30

Kunsthistorisches Museum (нем.) — Музей истории искусств. Содержит крупнейшее в мире, за пределами Нидерландов, собрание Брейгеля.

— А Брейгель не стал бы возражать, — сказал Фрэнк.

И вот им пришлось убивать время, стоя на углу. Сюзи слегка пританцовывала, Фрейд стучал своей бейсбольной битой, Фрэнни и Лилли распевали американские песни — так они и время провели, и денег немного заработали. Вена славится своими уличными клоунами — «дух мышиного короля», как говорил Фрэнк. Он обходил толпу со шляпой. Это была фуражка от формы автобусного водителя, купленной Фрэнку отцом, потертая похоронно-траурная фуражка, которую Фрэнк надевал, изображая портье в отеле «Нью-Гэмпшир». В Вене он носил ее все время, наш самозваный мышиный король Фрэнк. Мы очень часто думали о печальном артисте с его никому не нужным зверинцем, который в один прекрасный день вышел из открытого окна, разбившись вместе со своими мышами. ЖИЗНЬ СЕРЬЕЗНАЯ ШТУКА, НО ИСКУССТВО ЗАБАВА! Свое заявление он сделал ясно и недвусмысленно; он очень долго проходил мимо открытых окон, и они в конце концов его затянули.

Я потащился домой со ста пятьюдесятью фунтами.

— Привет, Ключ, — сказал я радикалу, лежавшему под машиной.

Я побежал обратно к Музею истории искусств и притащил домой еще семьдесят пять фунтов. Отец, Фрэнк, медведица Сюзи, Фрэнни, Лилли и Фрейд принесли домой оставшиеся семьдесят пять. Теперь, когда у меня были мои штанга и гантели, я мог воскресить первый отель «Нью-Гэмпшир» и старого Айову Боба, и ощущение заграничности Вены исчезло.

Конечно, нам надо было ходить в школу. Американская школа находилась в районе Шёнбрун, около зоопарка, недалеко от дворца. Какое-то время Сюзи провожала нас туда на трамвае. А после занятий встречала. Здорово было, что одноклассники видели, как нас провожает в школу и встречает после занятий медведь. Но все же отцу или Фрейду приходилось сопровождать Сюзи — в одиночку медведей в трамвай не пускали, — к тому же школа стояла слишком близко к зоопарку, и потому в пригороде к медведю относились более настороженно, чем в городе.

Позже я думал, что едва ли Фрэнку пошло на пользу наше равнодушие к его половой жизни. За семь венских лет мы ни разу серьезно не поинтересовались, что у него были за дружки; он только говорил, что это были мальчики из американской школы. Фрэнк был самым старшим из нас и лучше всех знал немецкий, поэтому он часто задерживался в школе и возвращался домой один. Жизнь во втором отеле «Нью-Гэмпшир» вынуждала Фрэнка к осторожности — так и я когда-то говорил шепотом у Ронды Рэй при включенном интеркоме. А у Фрэнни на тот момент был ее медведь, и Сюзи все уверяла меня, что с изнасилованием у Фрэнни покончено.

— Оно все еще с ней, — говорил я.

— Оно с тобой, — говорила Сюзи. — Это ты никак все не можешь выбросить из головы Чиппера Доува. А значит, и она.

— Значит, с Чиппером Доувом еще не покончено, — говорил я. — Изнасилование никуда не делось.

— Посмотрим, — говорила Сюзи. — Я же умный медведь.

А робкие души продолжали приезжать, но далеко не в чрезмерных количествах; чрезмерное количество и робкие души — вещи несовместные, а жаль: немного побольше робких душ нам явно не помешало бы. Но в любом случае книга постояльцев у нас была не такая пустая, как в первом отеле « Нью-Гэмпшир».

С тургруппами было проще, чем с отдельными постояльцами. В отдельных робких душах, по сравнению с группой робких душ, есть что-то чересчур робкое. Робкие души, которые путешествовали в одиночку, или робкие пары, иногда с робкими детьми, — их было легче смутить повседневной и еженощной деятельностью отеля «Нью-Гэмпшир», заставить почувствовать себя непрошеными гостями. Но за первые три или четыре года лишь один постоялец решился выступить с жалобой — настолько робки бывают эти робкие души.