Отель с привидениями
Шрифт:
Облокотившись на балконный парапет, Агнес безучастно погрузила взгляд в темную пустоту. Ее мысли обратились к несчастному, кто нарушил обет верности ей и умер в этом самом доме. Со времени ее приезда в Венецию что-то в ней переменилось, какие-то новые настроения возобладали. Впервые, сколько она помнила, сострадание и жалость были не единственными чувствами, что она испытывала при мысли о покойном Монтбарри. В ее кроткой и великодушной душе вдруг нашлось место неведомой прежде острой обиде. О пережитом унижении она думала с тем же негодованием, что и Генри Уэствик, а ведь сама же корила его, когда он оскорбительно отзывался о брате в ее присутствии. Ее вдруг охватили страх и неверие в себя. Она отшатнулась от мрачного провала с темной
После наружного мрака разлившийся вокруг живительный свет взбодрил ее. Она совсем по-детски радовалась огню.
«Так что же, — спросила она себя, — ложиться в постель? Ну нет!» Дремотную усталость, которая одолевала ее полчаса назад, как рукой сняло. Она снова занялась скучным делом — разборкой вещей, но уже через несколько минут оставила это занятие. Она села к столу и положила перед собой путеводитель. «Попробуем узнать что-нибудь о Венеции», — решила она.
Ее внимания едва хватило на первую страницу.
Мыслями ее завладел Генри Уэствик. В подробностях припоминая каждую мелочь прошедшего вечера, она неизменно видела его только с выигрышной стороны. Розовея лицом, она расчувствованно улыбалась про себя, упиваясь его чистой и застенчивой преданностью ей. Та хандра, что находила на нее в дороге, — не следствие ли она их долгой разлуки, которой еще добавляло горечи ее позднее раскаяние за суровый прием в Париже? Сознавая недвусмысленность этого вопроса, теряя почву под ногами, она убоялась несдержанности своих мыслей и тупо уставилась в книгу. Какие только поползновения к запретной нежности не укроет женский халат, когда женщина коротает ночное одиночество! Ведь если ее сердце оплакивает Монтбарри, то как же смеет она думать о другом мужчине, больше того — о любви? Какой позор, как это недостойно ее! Она снова попыталась вникнуть в путеводитель — и снова напрасно. Отложив книгу в сторону, она в отчаянии ухватилась за последнюю возможность отвлечься — снова стала разбирать багаж, намереваясь изнурить себя до последней степени, чтобы потом, валясь с ног, еле добраться до постели.
Некоторое время она заставляла себя заниматься этим однообразным делом — носить вещи из сундука в гардероб. Часы в вестибюле пробили полночь, она спохватилась, что уже поздно, и села в кресло у постели передохнуть.
В объявшей тишине ей сделалось неспокойно. Неужели она одна не спит до сих пор? Надо скорее исправляться. С нервозной поспешностью встав, она разделась. «Я потеряла целых два часа отдыха, — думала она, укладывая волосы на ночь и хмурясь своему отражению в зеркале. — Хороша же я буду завтра!»
Она погасила ночник, задула свечи, оставив лишь одну — на столике с другого края постели. Спичечницу и путеводитель на случай бессонницы она положила рядом со свечой, задула ее и опустила голову на подушку.
Постельный полог был подобран, чтобы легче дышалось. Повернувшись к столу спиной, она лежала на левом боку и в смутном свете ночника различала кресло. На его бледно-зеленой ситцевой обивке цвели розы. Торопя сон, она принялась их считать. Дважды ее сбивали посторонние шумы: сначала часы пробили половину первого, потом наверху с хамским безразличием к близким, чему быстро научается человечество в отеле, кто-то с грохотом выставил в коридор свои сапоги. Агнес все продолжала считать розы, пока наконец не сбилась совсем, хотела еще переждать и начать снова, но уже глаза слипались и тяжелела на подушке голова, и, прерывисто вздохнув, она провалилась в сон.
Она не знала, сколько длился этот первый сон. Потом она будет вспоминать, что проснулась неожиданно.
Переход от сна к яви она совершила, если можно так выразиться, одним прыжком и уже сидела в постели неведомо зачем, неведомо к чему прислушиваясь. В голове у нее был сумбур, сердце бешено стучало. За
время ее сна кое-что произошло — впрочем, мелочь: погас ночник — и ее окружала абсолютная темнота.Она нащупала спичечницу. В голове еще был туман, и она не спешила зажигать свечу. Сейчас ей было приятно помешкать в темноте.
Немного приведя в порядок свои мысли, она задалась естественным вопросом. Что пробудило ее так внезапно и так странно ее возбудило? Дурной сон? Но ей ничего не снилось; во всяком случае, она не могла припомнить, чтобы ей что-то снилось. Эту тайну она не могла постигнуть, и темнота стала угнетать ее. Она чиркнула спичкой и зажгла свечу.
Желанный свет разлился по комнате, и она, щурясь, повернулась на другой бок.
В ту же минуту ужас ледяной хваткой сковал ее сердце.
Она была не одна!
Рядом с нею в кресле, выявленная светом, полулежала женщина. Откинув голову на спинку, уставив в потолок закрытые глаза, она словно была объята глубоким сном.
У потрясенной Агнес отнялся язык, она не знала, что делать. Чуть оправившись, она потянулась с постели и заглянула в лицо неведомо как попавшей в ее комнату ночной гостьи. Сразу узнав ее, она отпрянула с изумленным воплем: то был не кто иной, как вдова Монтбарри, сулившая ей новую встречу — и не где-нибудь, а в Венеции!
Гнев, которым она закипела в присутствии графини, вернул ей самообладание.
— Проснитесь! — окликнула она. — Как вы попали сюда? Как вы вошли? Уходите, не то я позову людей!
Последние слова она выкрикнула в полный голос. Они не произвели никакого впечатления. Еще подавшись вперед, она отважно схватила графиню за плечо и стала ее трясти. Но и эта попытка не пробудила спящую. Все так же она лежала в кресле, ничего не слыша, ничего не чувствуя, как мертвая. Да точно ли она спала? Не обморок ли это?
Агнес вгляделась — нет, не обморок. Спящая тяжело и шумно дышала; порой страшно скрежетала зубами; ее лоб густо усеяли бисерины пота. Медленно поднимались с колен и опускались сжатые в кулаки руки. Ее терзает кошмар? Или она чует какое-то тайное присутствие в этой комнате?
От этой мысли Агнес стало не по себе. Она решила разбудить ночную прислугу.
Шнурок звонка был с другой стороны, над столиком.
Она села прямо и потянулась к звонку, мельком подняв глаза. И обмерла. Рука бессильно упала. Задрожав, она повалилась на подушку.
В комнате был еще один гость.
Отделившись от потолка, над ней нависла словно ножом гильотины отрубленная голова.
Ни знак, ни звук не предварили ее появление. Она объявилась неслышно и вдруг. Ничего сверхъестественного не произошло и не происходило в комнате. В кресле безмолвно страдала женщина; за изножием постели темнело окно, за окном чернела ночь; на столе горела свеча — все оставалось на своих местах. И только прибавился один этот невыразимо страшный предмет. Только это и произошло — ни больше и ни меньше.
Она хорошо видела эту голову, залитую желтым светом. Оцепенев от ужаса, она не могла отвести от нее глаз.
Высохшее лицо, потемневшая, как у египетских мумий, сморщенная кожа. На шее она была светлее, в тех же буроватых крапинах, что пятно на потолке, которое перепуганная детская фантазия приняла за пятно крови. По остаткам выцветших усов на верхней губе и бакенбард в провалах щек можно было заключить, что это мужская голова. Смерть и время произвели свою опустошительную работу. Веки были сомкнуты. Волосы также выцвели и местами выгорели. Раздвинувшиеся сизые губы ощерили весь оскал. Совершенно неподвижная, когда она увидела ее, теперь голова стала медленно спускаться на простертую Агнес. И так же медленно стало заполнять комнату то сдвоенное зловоние, которое члены комиссии обнаружили в подвале палаццо, а Фрэнсис Уэствик, рискуя здоровьем, вдыхал в спальне нового отеля. Неостановимо снижаясь, эта жуткая невидаль остановилась совсем близко от Агнес и медленно обратилась к запрокинутому лицу спавшей в кресле женщины.