Отель

— Вы весьма оригинальный гид — не только сообщаете факты, но еще и философствуете!

— О, я по уши напичкана и тем и другим. Вам интересны факты? Тогда посмотрите на крышу. — Оба одновременно подняли вверх глаза. — Как видите, она нависает над верхней галереей. Это местная, луизианская, интерпретация греческого стиля. Большинство здешних старинных зданий так построено — и неспроста: в условиях жаркого климата такая крыша дает тень и прохладу. А галерея большую часть времени — самая жилая часть дома. Там протекает жизнь семьи, там люди беседуют, общаются друг с другом.

— «Семья и домашний очаг — удел добродетельных, и дается им в форме абсолютной и самодовлеющей».

— Кто это сказал?

— Аристотель.

Марша кивнула.

— Он бы одобрил галереи. — Помолчала и добавила: — Отец многое здесь реставрировал. Сейчас дом куда лучше, чем прежде, чего нельзя сказать о том, как мы им пользуемся.

— Должно быть, вы очень любите свой дом, — проговорил Питер.

— Я ненавижу его, — сказала Марша. — И ненавидела всегда, сколько себя помню.

Питер с любопытством взглянул на девушку.

— Конечно, — продолжала Марша, — совсем другое дело прийти просто посмотреть на него, ведь приходят же сюда люди и платят пятьдесят центов за осмотр, когда дом открывают на время Весенней фиесты. Будь я на их месте, я тоже восхищалась бы им, хотя бы из любви к старине. Но совсем другое дело — жить здесь постоянно, особенно тоскливо бываете наступлением сумерек, да еще когда ты одна.

— Кстати, уже почти стемнело, — заметил Питер.

— Да, вижу, — ответила Марша. — Но сейчас совсем другое дело. Потому что вы рядом.

Они пошли назад к дому. Впервые Питер подумал о том, что вокруг слишком уж тихо.

— А другие гости без вас не соскучились?

— Какие другие гости? — Марша искоса лукаво посмотрела на него.

— Вы же мне говорили…

— Я говорила, что будет званый ужин. Он и будет. В вашу честь. Если вас волнует отсутствие третьего лица, то у нас есть Анна.

Беседуя, они вошли в дом. В высоких комнатах было темно и прохладно. Откуда-то из глубин дома появилась маленькая пожилая женщина в черном и закивала, улыбаясь.

— Я рассказала Анне о вас, — сказала Марша, — и она одобряет мою затею. Отец доверяет ей безгранично, так что все в порядке. А кроме того. Бей тоже дома.

Слуга-негр, неслышно ступая, вошел вслед за ними в небольшой, уставленный книгами кабинет. Он взял с одной из полок поднос с графином и рюмками для хереса. Марша отрицательно покачала головой. А Питер взял рюмочку хереса и теперь задумчиво потягивал вино. Марша жестом предложила Питеру сесть рядом с ней на диванчик.

— Вам часто приходится оставаться одной? — спросил Питер, подсаживаясь к девушке.

— Отец бывает здесь в перерывах между разъездами. Все дело в том, что поездки его становятся все длиннее, а перерывы все короче. Я бы скорее согласилась переехать в уродливое современное бунгало, лишь бы это было живое место.

— По правде говоря, сомневаюсь.

— Уверена, что переехала бы, — твердо сказала Марша. — Если, конечно, я жила бы там с действительно дорогим мне человеком. Впрочем, отель бы тоже сошел. Разве у управляющих нет своих номеров — на верхнем этаже отеля, где они работают?

Питер в изумлении взглянул на Маршу — девушка улыбалась.

Через какую-нибудь минуту слуга-негр тихо объявил, что ужин подан.

В соседней комнате маленький круглый стол был накрыт на двоих. Огоньки свечей, поблескивая, отражались в столовых приборах и деревянных панелях. Над каминной доской из черного мрамора висел портрет сурового старца — он смотрел вниз, и Питеру показалось, что предок критически разглядывает его.

— Пусть вас не смущает прадедушка, — сказала Марша, когда они уселись за стол. — Это он на меня хмурится. Дело в том, что он однажды написал в дневнике, что хотел бы основать династию, а видите, что получилось: его надежда погибнет со мной.

По мере того как шел ужин и слуга незаметно менял блюда, беседа между ними становилась все непринужденнее. А какая великолепная была еда! На горячее подали отлично приготовленное жаркое из дичи с рисом, а затем душистое крем-брюле. Питер вдруг понял, что получает от всего этого подлинное удовольствие, хотя ехал сюда не без опасений. С каждой минутой Марша становилась все оживленнее и очаровательнее, а он чувствовал себя все менее скованно. Впрочем, подумал он, этому особенно нечего удивляться, поскольку разница в их возрасте не такая уж и большая. К тому же, в этой комнате, освещенной теплым светом свечей. Марша была особенно хороша.

Интересно, подумал Питер, аристократ-француз, построивший этот великолепный дом много лет назад, тоже ужинал здесь со своей возлюбленной. Или эта мысль — лишь плод воображения, рожденный обстановкой, в которой он оказался?

— Кофе будем пить на галерее, — сказала Марша, когда ужин был окончен.

Она быстро встала из-за стола — Питер любезно отодвинул ее стул — и инстинктивно снова взяла своего гостя под руку. Не испытывая на этот раз неловкости, Питер вышел вместе с девушкой в холл, откуда они поднялись вверх по широкой изогнутой лестнице. Там просторный коридор, расписанный с трудом различимыми в полумраке фресками, вывел их на открытую галерею, которую они видели, когда рассматривали дом из сада, теперь уже погруженного в темноту.

На плетеном столике стоял серебряный кофейный сервиз и маленькие чашечки. Сверху падал неровный свет газового фонаря. Захватив с собой кофе. Питерец Марша уселись на мягко качнувшиеся, выложенные подушками балконные качели. В ночном прохладном воздухе чувствовалось легкое дуновение бриза с залива. Снизу, из сада, долетало мерное жужжание насекомых, а со стороны авеню Сент-Чарльз, находившейся в двух кварталах отсюда, доносился приглушенный рокот уличного движения. Питер остро ощущал присутствие Марши, молча сидевшей рядом.

— Вы вдруг что-то притихли, — нарушил молчание Питер.

— Да так. Все ломаю голову, не знаю, как сказать.

— А вы скажите, как есть. Иногда так лучше получается.

— Хорошо. — Голос Марши прерывался от волнения. — Я решила, что хочу стать Башен женой.

На какие-то секунды, показавшиеся Питеру бесконечно долгими, он остолбенел, даже качели замерли в воздухе. Затем он осторожно поставил чашку с кофе.

Марша закашлялась, потом разразилась приступом нервного смеха.