Отголосок

Девушка сумасшедшая и не в своём уме, и я тоже, раз хочу её. Ничто не может отрицать силу, которая тянет меня к ней, даже в моих самых жалких мыслях меня всё еще тянет к ней.

– МакКиннон!
– кричит Лаклан.
– Тащи свою задницу сюда. Поехали!

Спускаясь по лестнице, я спрашиваю:

– Что случилось?

– Она в Эдинбурге. Расположение автомобиля неточное, но оно достаточно близко.

– Одну секунду, - говорю ему, прежде чем бегу в свою спальню, чтобы схватить пистолет.

Адреналин проходит через меня, как молния, я быстро перемещаюсь по дому, а когда выхожу на улицу и прыгаю во внедорожник Лаклана, моё сердце выходит из—под контроля.

– Скажи мне, где она?

Он протягивает мне телефон с открытой картой, и вдруг, мой оптимизм оттого, что можно узнать, где она, превращается в страх.

– Нет никаких шансов. Он слишком населен, - говорю я.

– Нам придется над этим поработать. Вот где находится машина.

– У нас есть расположение его машины, но мы не знаем, где он сам, - говорю я, рассматривая карту Эдинбурга.

– Кому ты звонишь?
– спрашивает он, когда я вытаскиваю свой телефон.

– Ей. У него есть её телефон.

 После одного гудка вызов соединяется, но ничего не слышно, только тишина.

– Скажи мне, где ты находишься?

Мое требование вызывает у этого мудака отвратительный, зловещий смех, прежде чем он мне отвечает:

– Почему я должен тебе сказать это?

– У меня есть деньги, о которых ты просил, - вру я.

– Очень хорошо, но я не хочу забирать их. Я дам тебе личную информацию о счете, на который ты должен будешь перевести деньги. Как только я получу подтверждение, что деньги были переведены, я отправлю тебе сообщение о том, где я собираюсь выбросить эту суку.

– Я хочу сначала поговорить с ней.

– Я не знаю, настроена ли она сейчас говорить.

– Мне плевать на это!
– кричу я.
– Дай ей трубку или сделка отменяется. Я могу забрать или оставить эту суку, так что решать тебе!

Мои слова — ложь.

Наступает тишина, прежде чем он отвечает:

– Я так не думаю. Видишь ли, мне плевать на то, что ты чувствуешь к девчонке. Я имею в виду, что не собирался лгать, я хотел использовать её, но она не единственная зацепка, что у меня есть на тебя.

– И что же это?

Его следующие слова наполняют мои вены ледяным страхом.

— Беннетт Вандервол.

Дерьмо.

— Что он сказал? — робко спрашиваю я, услышав, как Ричард сказал Деклану, что если он не может использовать меня в качестве рычага, то он использует Беннетта.

— Похоже, ты говорила мне правду, — сказал Ричард

— Что ты имеешь в виду?

— Похоже, Деклану на тебя наплевать.

Я знала это. Знала, что, если меня заставят дать ответ, я никогда не стану эти ответом. И теперь я сижу здесь, полуголая, избитая и изнасилованная, пока остатки моего сердца превращаются в пепел.

Давай, сделай глубокий вдох, ведь я наконец—то готова унестись в небытие.

Теперь я знаю, моя ложь действительно разрушила все то, чего я никогда не хотела разрушать. Я знала, что Деклан был в замешательстве, я чувствовала это в его прикосновениях. Но я надеялась, что была часть его, желающая меня, несмотря на все мои грехи.

Я закрываю глаза, и зеленый встречается с синим, когда Деклан смотрит на меня так, как он смотрел в Чикаго. Он никогда не будет смотреть на меня с обожанием, как раньше. Я все испортила для нас. Теперь я осталась с этой болью, разрывающей меня изнутри. Но это не боль разбитого сердца, поскольку я уже потеряла его. Моего сердца больше не существует. И это не может быть моя душа, потому, как и ее тоже больше нет.

Но боль, которую я чувствую, реальна. Она исходит откуда—то изнутри меня, из места, о существовании которого я и не подозревала, и причиняет глубокую боль. Больно так, как никогда раньше. Это настолько невыносимо, что мое тело не может бороться с этим, поэтому оно отключается от меня. Я безжизненна, плоть и кости, ослабевшие мышцы в моей груди медленно бьются, накачивая, как я надеюсь, яд в мои вены.

Я больше не хочу этого.

— А что, если он тебе врет?

Держа глаза закрытыми, потому что одного его голоса достаточно, чтобы утешить меня, я ложусь, положив голову на колени Пика, и он нежно кладет руку на мое распухшее лицо.

— Нет, — шепчу я ему в ответ, — Моя гибель вышла далеко за пределы возможностей прощения.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

Я слышу лай Ричарда, но не обращаю на него внимания и полностью сосредотачиваюсь на Пике.

Пик — это все, что мне сейчас необходимо. Он — константа, которая всегда была в моей жизни. Он никогда не отворачивается от меня, никогда не перестает утешать меня, никогда не перестает заботиться и любить меня.

Мое лицо морщится от отчаяния, когда я изо всех сил стараюсь держать себя в руках.

— Я не могу перестать скучать по тебе.

— Я тоже не могу перестать скучать по тебе.

Пик чувствует, что борьба с эмоциями заставляет мое тело дрожать, когда говорит:

— Хочешь поиграть в игру?

Я киваю.

— На этот раз можешь выбрать сама.

— А как насчет завтраков?

— Ладно.

Мы с Пиком всегда играли в эту словесную игру, когда были детьми и меня запирали в шкафу. Это был его способ отвлечь меня от той ужасной реальности, в которой я оказалась. Мы часами развлекались так посреди ночи, пока он сидел по другую сторону двери. И в этот момент, в своей смерти, он никогда не перестает заботиться обо мне.

— Панкейк, — говорю я, играя свое первое слово.

— Английская булочка.

— Батончик "НутриГрейн".

— Рисовые криспи.

Мы продолжаем играть словами, пока он проводит пальцами по моим волосам, осторожно, чтобы не повредить струпья, которые все еще остаются на моем затылке. Я никогда не открываю глаз и, в конце концов, прежде чем объявить победителя, засыпаю.

Холодный металл, приставленный к моему лицу, будит меня. Мои усталые глаза фокусируются, как только я отдергиваю голову от пистолета Ричарда. Я смотрю на него, его лицо бледное, а волосы растрепаны, как будто он нервно теребил их руками. Он нервничает, стоя на коленях рядом со мной, и я понятия не имею, произошло ли что—то, пока спала, чтобы вызвать изменение в его поведении.