Отходняк после ящика водки

– А в Чечне уже тогда было такое дееспособное правительство практически независимой страны?

– Да. Во главе с Дудаевым. Осенью 1992 года он уже был президентом. Я, правда, с ним не разговаривал, даже по телефону. Он несколько раз посылал ко мне людей, но я считал, что это не мое дело – общаться с лидерами самопровозглашенных государств. Я себе поставил одну-единственную задачу. Мне было важно во что бы то ни стало остановить конфликт.

– Но следствием этого конфликта, ты же знаешь, было то, что огромное количество ингушей стали беженцами. И они не могут вернуться до сих пор.

– Да, когда я прилетел в Осетию, там горели ингушские дома.

– А как это происходит: наступают ингуши, осетины берут оружие и с оружием в руках защищают, как они считают, свою землю? Можно долго спорить, чья это земля, уйти далеко в историю, но, так или иначе, осетины были готовы проливать кровь за свою землю.

Но вот произошли события в Беслане. Напали и убили их детей, что еще более чудовищно. Никакой реакции со стороны осетин – ни военных действий, ни призывов к оружию. Не дай Бог, конечно! Но чем это объяснить? Ведь прошло уже больше двух лет. Насколько это отсутствие реакции кажущееся? Или это та самая пресловутая стабильность?

– Думаю, да. У них было ощущение, что, если они сами себя не защитят, этого не сделает никто. Сейчас бытует представление о том, что есть власть, пусть она и разбирается. Русский крестьянин образца 1918 года и 1928-го – один и тот же человек, но в 1918-м он твердо знал, что его никто не защитит, если он сам не возьмет винтовку, а в 1928-м уже так не думал.

– Еще вопрос: Грачев ведь твердо, до каждого патрона и автомата, знал, сколько оружия он передал чеченцам?

– Во-первых, он не знал до автомата. Какими бы документами сегодня ни размахивали разные граждане, никаких войск в тот период там не было. Считалось, что там были воинские части. Это только из Кремля Горбачеву или, позже, Руцкому казалось, что у него там есть армия. Но это были несколько офицеров с женами и детьми, которые якобы охраняли склады с оружием.

На эти склады регулярно производились нападения, которые, разумеется, не могли отразить несколько офицеров. Нападавшие брали оттуда оружие, боеприпасы, бронетранспортеры и так далее. Ну сидят там три человека, а приходят 500 вооруженных боевиков. И что они будут делать, эти несчастные офицеры?

После этого Дудаев поставил туда свою охрану. Она подчинялась исключительно ему. Они совместно охраняли эти склады с нашими офицерами, с тем чтобы оружие не попадало в руки вообще неизвестно кого. На самом деле ситуация такая: формально стоит полк, а на самом деле никакого полка нет – стоит отряд чеченцев плюс несколько офицеров, которые хорошо если успели перебросить семьи куда-то в Россию.

– Но тем не менее меня интересует вопрос: Грачев прекрасно знал, сколько оружия в Чечне – и по данным военной разведки, и по впечатлениям и рассказам этих самых офицеров. Он не мог не знать, сколько примерно человек может поставить под ружье Дудаев. Уровень их боеспособности он тоже знал не понаслышке. Откуда это упорное убеждение Ельцина, что одного воздушно-десантного полка достаточно, чтобы взять Грозный? Зачем в 1994 году ему нужна была эта война?

– Грачев не был сторонником войны. Энтузиастами были другие люди. Ключевую роль играл заместитель председателя правительства Николай Егоров, бывший глава Краснодарского края. Вот это самое страшное, когда на ответственное место ставят храброго, энергичного дурака. Желательно гражданского. Он действительно был готов брать на себя ответственность, принимать решения. И в ситуации, когда никто не хотел брать на себя ответственность, он кричал: «А дайте мне! Я им покажу!» Можно вспомнить знаменитую фразу другого ключевого автора решения по Чечне, единомышленника Егорова, секретаря Совета безопасности Лобова. Когда его спросили, как он оценивает возможность партизанской войны в Чечне, он сказал: «Мы ее не допустим. И вообще, партизанская война не в традиции чеченцев». Ему, наверное, казалось, что они фронтальную любят, позиционную, с окопами и колючей проволокой.

А Грачев был против. Но ему сказали, что надо. Ты понимаешь, как готовили генералов воздушно-десантных войск в советское время? Их учили управлению войсками, которые должны были десантироваться в тыл противника на основные коммуникационные узлы, пока наступают танковые войска. У них была одна-единственная задача: спуститься и продержаться 72 часа. Что будет с ними потом – не важно, что они будут делать эти 72 часа, как держаться – тоже. Занять круговую оборону и 72 часа продержаться. Все; вот тебе и тактика, и стратегия. И перед человеком с такой подготовкой ставят задачу совершенно другого уровня и сложности. И он действительно уверен, что в состоянии одним полком взять Грозный.

Кажется, как можно не сопоставить: оружие, чеченцы, которые знают территорию, хорошие солдаты, мотивация есть, а ему даже в голову не приходит, что это не просто гражданский сброд, пусть даже с винтовками, и что они способны противостоять наступающему воздушно-десантному полку.

Вот другой пример – генерал Эдуард Воробьев, первый заместитель командующего сухопутными войсками, умный, хорошо понимающий, кто и как воюет, прекрасно образованный. Будь моя воля, назначил бы его начальником Генерального штаба. Он поехал в Чечню, потому что получил приказ возглавить операцию. Посмотрел части, понял, в каком они положении, посмотрел данные разведки и сказал, что нужно как минимум два месяца на подготовку, чтобы из этого сброда сделать армию, и тогда можно начинать.

Не в том смысле, что начинать или не начинать – это не его дело, – а просто потому, что немедленно воевать нельзя. Но начальники ему сказали: «Можно и нужно». Он написал рапорт об отказе принять на себя руководство операцией.

Грачева можно упрекать в том, как велась первая чеченская война, но не в ее начале.

– Таким образом, окончательное решение все-таки принимали гражданские лица, причем глупые и безответственные?

– Да.

БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ. О ПРИВАТИЗАЦИИ

– Девяностые вызывают у меня удивительное ощущение некой бессистемности, судорожности, абсолютной разнонаправленности попыток: то год интенсивных, фантастических либеральных реформ, то многомесячный застой. Я помню, когда закончилась чековая приватизация, мы написали новую программу, послали ее в правительство, и потом полгода – вообще ничего. Я уже не знал, что делать: ну распустите нас, что ли.

Кстати, я хотел бы поговорить с тобой о приватизации. Как ты знаешь, она содержала в себе несколько ключевых элементов: во-первых, собственно приватизация за деньги, когда запускали магазины с молотка. Она шла довольно успешно и имела довольно позитивные результаты в Нижнем, Питере. Потом появилась чековая приватизация, сейчас мы ее обсудим более подробно. Параллельно, вместе с ней, шли так называемые инвестиционные конкурсы – весьма спорная вещь, а после были залоговые аукционы. И наконец, опять продолжилась денежная приватизация.

С денежной вроде все понятно: кто больше заплатил, тот и победил. Инвестиционные конкурсы – тоже понятно. Это некое интеллектуальное упражнение, цель которого – заманить к себе директуру, которая тогда имела сильный политический вес, но при этом не располагала достаточными финансовыми ресурсами. Она сразу увлеклась составлением инвестиционных программ, тем более что внутри этого механизма было заложено, что они сами пишут инвестпрограмму.

Залоговые аукционы нужны были для того, чтобы заманить олигархов. И олигархия, пришедшая в 1995 году на залоговые аукционы, всю весну 1996 года честно работала на победу Ельцина.

Чековая же приватизация тоже замышлялась как некая «приватизация для народа». Для этого народу раздавались ваучеры, что само по себе было тяжелым административным упражнением. Это только такой гений бюрократии, как Чубайс, мог провести. При полном бардаке в стране, когда уже все разваливалось, провести такое! Это было административное упражнение фантастических масштабов.

– Это сопоставимо только с тем, как Троцкий за несколько месяцев сформировал боеспособную Красную армию. Вообще организационно чековая приватизация – это перепись населения и денежная реформа в одном флаконе. Плюс собственно чековые аукционы. С организационной точки зрения это беспрецедентно сложная задача.