Отказать Пигмалиону

– Я приглашаю вас на обед. Вы пойдете?

Впервые в жизни его волновал ответ на этот вопрос. Он встретил девушку, которая дразнила его своей несговорчивостью. Более того, он понимал, что не очень нравится ей, не нравится именно тем, чем нравился другим. И совершенно очевидно ей нравился брат. «Нет, может, она в него и не влюблена, но видит в нем этакий образец благородства. Это можно уловить из ее слов», – думал Юра и… обижался. Обижался на брата. Алю же он пока понять не мог. В этой девушке была тайна, которую она не спешила открыть, которой не спешила поделиться. Словно знала высокую цену своей загадке.

– На обед – да. Замуж – нет. – Чашка молока уже опустела, а Аля стала похожа на маленькую сытую кошечку.

Только потом, проводив ее до дверей дома, Юра сообразил, что он ни разу не опроверг эту нелепую в своем нахальстве фразу. «Боится замужества. И я ей не нравлюсь. Кто бы мог подумать!» – эта мысль крутилась у него весь долгий и беспокойный вечер.

Очень сложно было делить Алю между занятиями, Тениным, вдруг загоревшимся идеей просвещения молодых девушек, и Вадимом, который имел обыкновение наезжать внезапно и, словно неповоротливый краб с клешнями, удерживать подопечную подле себя. Если занятиями и Тениным Аля иногда жертвовала, то появление Вадима означало ее полную изоляцию. Причем эта изоляция была добровольная.

– Юра, приезжает Вадим Алексеевич, мне будет совсем некогда, – как-то однажды, в самом начале их знакомства, сказала Аля.

– А вы скажите, что встречаетесь со мной. – Он внимательно посмотрел на девушку.

– Думаю, не стоит.

– То есть мы будем Вадима обманывать? – Юра захотел воспользоваться шансом для объединения.

– Нет, мы не будем ему портить настроение. Мы будем его беречь. – Это Аля произнесла так, что желание продолжать эту тему у Юры исчезло. «Все равно как-нибудь узнает, но если она просит, на рожон лезть не буду», – Юра не мог сдержать улыбки.

Девушку он потихоньку завоевывал. Дело двигалось медленно – Аля не была падка на мужские ужимки. Для нее, выросшей в неполной семье и привыкшей видеть мать в роли обоих родителей, не имеющей никогда поклонников, поведение Юры не с чем было сравнить. Разве только с Вадимом. А Вадим олицетворял порядочность, стабильность, верность, но все эти качества были «упакованы» неброско. В Вадиме не было легкости, жизненного шика и простоты взглядов, которыми так щедро был наделен Юра. Але ближе был Вадим и по складу характера, и по манерам. Но Юра поманил ее блеском, вскружил голову поклонением, растравил душу словами лести. Вадим на этом фоне потускнел, и все, что было связано с ним, отошло для Али на второй план. Где-то в душе были сомнения и опасения, понимание неправильности или неразумности поступков, но… Аля подчинилась своей первой любви. Любви, которая, как детская болезнь, своим жаром изматывает, иссушает и неминуемо проходит.

Они попали под дождь. Случайный, который пролился из маленькой, почти шутейной тучки, зависшей над горой. Но короткий дождь упал на землю отвесной стеной и успел их вымочить. Дойти до ближайшего строения они не смогли.

– Я думала, что мы успеем. – Аля опиралась на альпеншток и вытирала лоб.

Сойдя с тропы, они стали под большую ель.

– Аля, ноги мокрые? – Юра указал на ее ботинки.

– Так, немного.

– А почему ты не надела другие, высокие?

– Тепло, погода была солнечная.

– В горах нет солнечной погоды или дождливой. В горах вообще – погода. И к ней надо быть готовым. Да еще если у тебя – голос!

Але нравилась Юрина забота.

– Так, мы сейчас делаем последнее усилие – поднимаемся наверх, затем спускаемся на фуникулере вниз и возвращаемся в город. Вот куртку мою надень. – Юра закутал Алю в длинную ветровку.

Подъем они одолели быстро, попросив горячий кофе с собой, сели в открытый фуникулер и, болтаясь на ветру в зыбкой люльке, спустились к подножию горы. Аля замерзла – нос у нее покраснел, пальцы посинели. Юра от ужаса, что неудачная прогулка скажется на ее здоровье и голосе, уже без всяких церемоний обнял, загородив от ветра. Аля сидела не шелохнувшись, вдыхая запах намокшей шерстяной одежды и одеколона. Юра держал ее крепко, борясь с желанием поцеловать в темную макушку.

В машине он сразу включил тепло и музыку и тоном, не признающим возражений, произнес:

– Мы едем ко мне. Обсохнем, съедим что-нибудь горячее, а потом я тебя отвезу.

– Хорошо, – кивнула Аля.

Была бы ее воля, она в объятиях Юры бесконечно поднималась бы и спускалась на фуникулере.

Юра вел машину молча. Было страшно пустой болтовней и дешевой мужской игривостью испортить этот день. Впервые за все время он почувствовал, что Аля изгнала из их отношений призрак Вадима. Впервые за все время, а встречались они уже несколько месяцев, ее ничто не отвлекало и не смущало. Она не отмалчивалалсь, не уходила в себя. Впервые она была здесь, рядом с ним. Он почувствовал это сразу и теперь, с одной стороны, боялся неосторожностью разорвать эту тоненькую ниточку, а с другой стороны, желал того, что может желать любой здоровый мужчина, влюбленный в красивую молодую девушку.

Он привез ее отель, в котором предпочитал останавливаться во время своих долгих командировок.

– На всякий случай я сниму тебе номер рядом. До Зальцбурга ехать долго. Мы остановимся здесь, переночуем.

– Второй номер не нужен. – Аля посмотрела на него. – Разве только для репутации.

– И для репутации – тоже. – Юра помолчал и добавил: – Я даже не знаю, как себя вести с тобой. Ты словно ларец с сюрпризом. А сюрпризов я боюсь.

– Не бойся, – вдруг наклонилась она к нему и поцеловала в щеку.

Юра понял, что и для нее сегодняшний день – это не просто свидание. Это разрыв с тем, что удерживало их на разных орбитах, это прощание с простым, легким, необременительным флиртом, который не оставляет и следа в душе. Сегодняшний день – это начало сомнений, угрызений совести, сожалений по отношению к тому, кто ничего не подозревал о них.

– Но мы же взрослые люди. И мы имеем право на ошибки, – произнесла вдруг Аля, словно читала его мысли.

– О каких ошибках ты говоришь?

– О тех, которые мы с тобой совершим. Ты же сам это понимаешь.

И опять он не знал, что сказать. И опять было непонятно, что имела в виду эта девушка. Как было непонятно, влюблена ли она в него. Он устал ее расшифровывать, но в этой усталости было больше зачарованности и азарта, чем досады. Сквозь любовь к ней все чаще и чаще проступало ликование: «Она – моя. И будет моей. Вадим должен будет с этим смириться». Впрочем, о будущем они не разговаривали. Им было достаточно настоящего, сулившего немало радости и беспокойства.

«У нее до меня никого не было», – думал Юра и смотрел на Алю. В ее поведении не было даже намека на соблазнение, показную чувственность, не было того, что он привык видеть в других женщинах, – сексуальной театральности. Эта непохожесть заставляла его беспокоиться и чувствовать ответственность за происходящее.

– Ты не боишься? – только и спросил он.

Она рассмеялась тихо. В ней была женская мудрость – уметь не бояться того, что неотвратимо. Она боялась другого, но сейчас об этом думать было нельзя.

– Ты будешь моей женой, – произнес он тихо. А про себя подумал: «Назло всем. И Вадиму тоже».

Она ничего не ответила.

Приобретения и потери

Варвара Сергеевна посмотрела на себя в зеркало. Любимые бирюзовые сережки с массивными лапками совсем не подходили к ее вечернему наряду. «Ну и пусть! – подумала она, придирчиво оглядывая черное платье, отделанное кружевом, и короткую бархатную накидку. – Все-таки Юра – мой сын. Со вкусом у него все в порядке. Не каждый мужчина выберет такой наряд». До выхода из дома оставалось еще полчаса, и она села напротив зеркала. Сидеть в прихожей, в нарядном платье, с подкрашенными глазами и губами, было очень странно. Но оцепенение, которое напало на нее, как только она опустилась в кресло, было уютным. Варвара Сергеевна сидела и разглядывала себя. Морщины на лице, вялый подбородок и полноватые руки. Больше всего от времени пострадали они. Пальцы слегка опухшие в суставах, синие вены, дряблая кожа. Как ни странно, ситуацию спасали многочисленные кольца. Большие, яркие, они отвлекали внимание и делали руку частью живописного полотна – так на старых картинах изображают руки богатых голландских горожанок. Варвара Сергеевна рассмотрела свои седые волосы, скрученные в тугую «химию», и принялась считать, сколько же лет прошло с того момента, как ее муж Алексей Владимирович нетвердой рукой поставил свой портфель вот у этого самого зеркала и объявил о своем увольнении.