Откровение

–  Знаете, - перебил У., - а ведь я в детстве и впрямь видел то, что происходило совсем в других местах. Например, папа падает замертво в вестибюле «Метрополитан». Или дядя Уриил целует почтальона за стеной сада.

–  Да ну? У тебя был дар? Куда же он пропал?

–  Вылечили. Взяли в оборот, когда мне было семь.

–  Ага, ясненько… Но послушай, выходит, у тебя есть личные впечатления, от которых можно оттолкнуться, и это важно… да, доктор Гро?

Гро, наученный горьким опытом, смолчал. Тем временем Иншалла с У. разнообразными сложными способами пожимали друг другу руки, обещая скоро, ну очень скоро увидеться опять.

Покидая вместе с Иншаллой больницу, Гро сказал что-то о дружбе, в которую, возможно, выльется эта встреча. Иншалла замотал головой.

–  Не-не-не, хлопот невпроворот. Чувачок славный, но вожжаться с ним некогда. Я пишу, стажируюсь в офисе сенатора Ферста, поступаю в Джорджтаунскую юридическую школу, а ночью нужен своей женщине. Вы про наш треп, что ли? Да это ля-ля. Пустые разговоры.

Прежде чем они расстались, Гро полюбопытствовал, бывал ли когда-нибудь Иншалла в жилмассиве Анакостия. Тот, нимало не смутившись, ответил:

–  Всего раз. Шмаль покупал. Давно, в черную полосу. Хотя меня и тогда ломало тусить с тамошними перцами. Они ведь, типа, боевики-смертники. Им одного надо: отвалить на тот свет - и прихватить кого-нибудь с собой.

–  Зачем же вы утверждали, что родились там, если это не так?

–  Для понта, - терпеливо, будто несмышленышу, объяснил Ин-шалла.
– В этом мире без понтов никуда. Каждому нужна легенда. Жизнь, типа, такая штука, которую сочиняешь сам.

–  Полагаю, семинар следует вести вам, а не мне, - вырвалось у Гро в приступе чистосердечия.

–  Нет, тоже некогда, - и Иншалла укатил на новеньком жемчужно-сером БМВ, полученном от папочки.

После свадьбы и медового месяца Горшин вернулся из Вегаса, несколько недель изображал женатого человека, а потом опять стал захаживать в «Погребок».

Сперва он приводил с собой жену (в действительности ее звали Де-лией); Гро она показалась излишне благоразумной для того, чтобы ужиться с Горшином. Затем Горшин начал оставлять ее дома. Гро догадался: в новой ячейке общества что-то прогнило.

–  Обрыдло целыми днями выслушивать треклятых психов, а по ночам - супружницу, которая тычет тебе в нос твои недостатки, Росс, - сознался Горшин, в два глотка звучно приканчивая бокал «Мондо россо».

–  Недостатков у тебя уйма - даме есть над чем работать.

–  Вдобавок она склонна к насилию. Позавчера мы отправились за покупками в бакалею, и я сказал Делии: ты самый вопиющий случай фаллической зависти в моей практике, а она давай швырять в меня консервами!

–  Держись подальше от супермаркетов… Как там У.?

–  Кто?

–  У.Пирсон Клайд. Парень с драконышем. Он выписался из больницы, вернулся к занятиям и…

–  Ах, этот. Отказался от моих услуг. Ходит к Кришнамурти. Конечно, я уважаю право больного выбирать себе лечащего врача, но вряд ли можно преодолеть такую широкую культурную пропасть, если речь идет о деле столь интимном, как психоанализ.

–  Милый способ намекнуть, что Кришнамурти не разобраться в проблемах У. Белый есть белый, цветной есть цветной - друг друга им не понять…

–  Никогда не был расистом. Никогда!
– с предельной убежденностью заявил Горшин.

Между тем рассказ У. совершенствовался - не в деликатной тиши кабинета, но под градом уничтожающей критики сокурсников. Девять рвущихся в литературу читали творения своих товарищей и, преодолев начальную робость, разносили их в пух и прах со свирепостью, которая, владей они английским чуть лучше, была бы истинно оксфордской.

Трое бросили семинар, не в силах терпеть этот балаган; кое-кто (и не одни девицы) отбыл домой в слезах. Зато тексты уцелевших, хоть и не потрясали, приобретали все большую связность и вразумительность.

Особенно лютовал Иншалла. К середине семестра хипхоперский журнал с воинственным названием «Получи!» купил его рассказ, заставил урезать четыре с половиной тысячи слов до полутора тысяч и переименовал в «Рэп ниггерской окраины».

Когда агент Иншаллы начал подыскивать договор на книгу, Ин-шалла на занятиях вконец осатанел и оделял окружающих своим мнением с такой верой в собственную непогрешимость, что, пожалуй, проняло бы и его святейшество папу Бенедикта XVI.

Благодаря поддержке нового психотерапевта У. в этой бодрящей атмосфере выжил и даже процветал. Джейми Кассандра мало-помалу обретал черты подлинного литературного героя. Джейми превратился в человека, который бежит от хаоса своей юности и в то же время, судорожно цепляясь за пробужденное экстрасенсорными способностями предчувствие катастрофы, силится заставить недоверчивый мир прозреть.

Последней загвоздкой для У. стал поиск ударной концовки. Однажды ночью она ему явилась. В таинственном сне под багровым небом раскинулись необозримые бесплодные просторы. У. вскочил с кровати и печатал до зари, едва не доконав компьютер. Гро, зная, сколь губителен для ночных видений свет дня, приступил к чтению нового финала с опаской - которую вскоре как рукой сняло.

Джейми Кассандра, отчаявшись предостеречь человечество, решил отправиться за бывшей женой, Челси, в Калифорнию, где та укрылась в ашраме у своего гуру. Следуя на запад дорогой солнца, империи и сумасбродов всех мастей, Джейми добрался до Мохавской пустыни и заночевал в крохотном захудалом мотельчике.

У. потрудился на славу, стремясь передать пустынное величие Долины Смерти: звенящая тишина; вкрадчивый шепот-шорох песка под ветром; палящий зной в дневные часы, когда мир состоит наполовину из солнца, наполовину из камня; холод ночи, в которой комнатка Джейми будто оторвалась от земли и парила среди звезд.

–  Недурно, - нехотя признал Гро, дочитав до этого места.
– Давно были в пустыне?

–  Вообще не был, - ответил У.
– Но это так здорово, что, пожалуй, съезжу.

Там, в Долине Смерти, под пылающим великолепием полночного неба шагал Джейми, погруженный в мечты о драгоценном камушке в пупке у Челси и о другой, большей драгоценности, спрятанной в ее теле ниже первой, в укромном местечке, там, пока мозг Джейми грезил о любви, чудовищный толчок внезапно сотряс пустыню и швырнул молодого человека на пыльную каменистую землю.

Он поднял голову. Вдали, серые в свете звезд, взбухали и стремительно катились к нему, как волны - предвестницы шторма, огромные сухие валы. Мотель вдруг погрузился во тьму и рассыпался фольгой и щепками. Машина Джейми встала на дыбы и нырнула в почву на манер песчаного червя Фрэнка Герберта.

За много миль от Джейми, в сердце долины, оболочка планеты треснула, и из бездны явилось исполинское сооружение, подобное приплюснутому Эвересту. Оно неудержимо поднималось: клин черноты, вгоняемый в Млечный Путь. Из свидетелей чудовищного рождения - пустынных крыс, рогатых гремучих змей и тарантулов - один Джейми знал, на что смотрит: на яйцевый зуб драконыша!