Откровения людоеда

— О, Папочка! — заорал он во весь голос. — Теперь, да, кончаю — о! — теперь!

Прежде чем он на самом деле смог кульминировать, я сильно ударил его по голове деревянной рукояткой линейки и он тотчас же осел.

Когда это произошло, я подумал: Manzo Gordiano dei Piaceri del Dolore [183]

Manzo Gordiano dei Piaceri del Dolore

1 ³/ ₄фунта (800 грамм) превосходной плоти, взятой у того, кто скончался

от удовольствий боли, порезанной на 8 больших кусков

4 жидкие унции (120 миллилитров) оливкового масла

2 луковицы шалота, мелко порезанного ДЛЯ МАРИНАДА:

3/4 бутылки «Кьянти»

2 столовые ложки винного уксуса

1 луковица, мелко порезанная

2 головки чеснока, очищенные и порезанные

1 побег свежего чабреца, свежего розмарина

1 лавровый лист

1 маленький кусочек оранжевой приправы

Смешайте вместе все ингредиенты для маринада и оставьте в получившейся смеси плоть не менее чем на 24 часа. После этого профильтруйте мясо, овощи и травы, и сохраните жидкость.

Пожарьте мясо несколько мгновений на обеих сторонах в оливковом масле. Добавьте шалот, порезанные овощи и травы. Прожарьте чуть подольше, затем перенесите на жаростойкую глубокую тарелку и полейте жидкостью маринада. Готовить на нижней полке духовки при температуре 150oС/300oF, указатель рукоятки на 2 порядка, 3 ¹/ ₂часа.

183

Молодая Говядина «Гордиево Наслаждение от Боли» (фр.).

Блюдо, которое я подал Amici di Germania,было настолько сенсационным, что я даже не ожидал этого, учитывая действие плоти Герра Штрайх-Шлосса и склонности братства.

— Маэстро Орландо! — восторженно завопил лысый последователь с бычьей шеей, — небесный вкус! Еще, еще! Принесите нам еще!

Так я и сделал, и они ели с беспощадным аппетитом, губы лоснились соком, сочная мясная жидкость стекала по их подбородкам, глаза увеличились как при воспалении щитовидной железы, а щеки раздулись, как будто они проглотили, не жуя, сочное наслаждение необыкновенно преобразованного тевтонского извращенца.

— Как жалко, что Отго нет с нами, — в конце концов, сказал кто-то.

Голос через стол заметил:

— Я полагаю, он уехал с нашим дорогим Генрихом в тур по провинции.

— О, Боже, как много он потерял!

Я не смог отказать себе в удовольствии и осторожно самодовольно улыбнулся.

Медленно, постепенно ускоряясь, безумие начало охватывать их: они перестали просить еще Manzo Gordianoи развалились на стульях, их тела раздулись, а души насытились эмоциональным жаром, который мое творение разожгло и снабдило топливом; негромкие стоны вырывались из их открытых ртов, пузыри слюны появлялись и лопались на их губах; дрожание век было единственным заметным движением на их покрасневших остолбеневших лицах. Затем, когда эндогенное истощение стихло, давая путь апвеллингу, [184] который вскоре распустился из оживающей заинтересованности, через аппетит — к болезненному голоду и, в конце концов, к ненасытному желанию, они начали трогать друг друга через столики — кончики пальцев, умудряющиеся занять нужное место, руки, хватающие и срывающие, глаза, назначающие любовные свидания. Некоторые из них цеплялись за свои воротнички, срывая с себя галстуки и расстегивая пуговицы; их голоса становились более громкими, жалобными, неприличными, окрашенными нервным предвкушением; затем они начали кричать.

184

Подъём воды из глубины в верхние слои океана.

— Я думаю, — заметил я Жаку, — что нашим гостям уже пора. Полагаю, они страстно желают продолжить свои личные — мероприятия —в конце вечера.

На самом деле они буквально сражались за то, чтобы добраться до двери. Некоторые из них уже держались за руки, явно разделившись на пары для поклонения богине боли.

— Маэстро, как мы можем отблагодарить вас? — закричал один из них, сжимая мою ладонь в своей, потной и жирной.

— Ваше удовольствие — лучшая награда, — скромно ответил я.

Это было правдой, но, когда последний из них ушел, я был рад обнаружить, что столы были покрыты банкнотами, такими толстыми и хрустящими, и мои чувствам предстоял духовный подъем, будто снежный покров покрыл зимний ландшафт. В утилитарных сущностях этого мира даже гений — характером и таланом достаточно удаленный от всего мирского — должен быть умным, как змея.

Бисер перед свиньями

А еще, в конце, да будет вам известно, что мой основной интерес не распространялся на деньги, несмотря на крики Эгберта Свейна по телефону — нет, как и положено гению, мой интерес был сосредоточен на репутации в глазах основной публики; если мой престиж был бы защищен от нападок Артуро Трогвилла, я мог больше не откладывать столкновение лицом к лицу.

Он жил в маленькой крошечной комнатке на Виа ди Орсолин, арендную плату, без сомнения, платил один из его жирных любовников, так как я не мог представить, что его жалование могло покрыть то, сколько должно было стоить такое завидно отдаленное место — и, о, насколько жалкими казались его привычки и его личность в сравнении с этим местом! Он абсолютно ничего не знал об утонченности, или о благоразумии, или о гармонии пропорций, хотя это милое строение выделяло все эти три достоинства. В затененном фойе — вторую дверь кто-то оставил открытой — было прохладным и спокойно; тем не менее, я не предполагал, что те же особенности ожидали меня за дверью Трогвилла, в которую я теперь решительно сильно стучал костяшками пальцев.

— Это ты? — сказал он, неприветливо и удивленно. — Какого черта ты хочешь?

— Поговорить с тобой, — ответил я.

— Не думаю, что нам есть, что сказать друг другу.

— Не согласен.

Он на мгновение заколебался, затем широко открыл дверь, впуская меня.

— Хорошо, — пробормотал он, — тогда тебе лучше войти.

Во внутреннем убранстве сквозил минимализм, оно благоухало сдержанным богатством, отличный минимализм, который отличается от скудной обстановки человека, который не может позволить себе больше мебели. Основными цветами были черный, белый и золотой.

— Нравится? — спросил он презрительным тоном.

— Да. Должно было обойтись тебе недорого.

Он покачал головой.

— Не мне, старина. Яза это не заплатил ни цента.

Все было именно так, как я и полагал: Трогвилл жил на содержании, что в его возрасте было омерзительно.

Мы сели в квадратные кресла из черной замши друг напротив друга.

— Не хочу предлагать тебе освежающие напитки, — сказал он. — Не думаю, что ты задержишься здесь надолго.

— Нет. Я скажу то, ради чего пришел, а потом уйду.

— Не представляю, что ты хочешь мне сказать. За исключением…

— За исключением?

— За исключением твоих извинений.

— Извинений? — завопил я. — Какого черта я должен извиняться перед тобой?

Он подался вперед в своем кресле и пристально уставился на меня. Маленькие пучки рыжеватых волос, подрагивая, высовывались из его ноздрей.

— За ту ночь в II Bistro, — сказал он с напряжением в голосе.

— Это было несколько лет назад.

— С тех пор это преследует меня в ночных кошмарах, ты, бесчувственный ублюдок! Это был ад на земле, безумие, какофония, скотство…

— Не преувеличивай, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как обычно.

— Преувеличивать? Господи Иисусе, невозможно преувеличить то, что произошло там! ТЬі знаешь, что случилось со мной?

— Я не видел всего, что происходило, естественно — я не могу объяснить лучше, чем ты…

— Не видел? Не видел?Ты подлый лгун!

— Послушай, Трогвилл, я пришел сюда для того, чтобы…

— Я расскажу тебе, что случилось со мной: меня изнасиловал совершенно посторонний мужчина, вот что произошло! А ты говоришь, чтобы я не преувеличивал…

— В этом не только я виноват.

— Что ты сделал с нами, Крисп? Просто скажи мне, что ты сделал с нами, и я буду удовлетворен.

— Я не знаю, что сделал — во всяком случае — тебе не станет понятней, даже если я попытаюсь объяснить. Как я могу объяснить то, что сам с трудом понимаю?