Открытая дверь
Шрифт:
Молоток Лауры опустился, давая сигнал к открытию торгов. Первые пять лотов ушли за цену, лишь ненамного превышавшую нижнюю границу. Ненадолго Майк отвлекся и увидел, что в дверях появилась знакомая фигура. Профессор Гиссинг… Ректор Художественного училища тоже увидел Майка и кивнул ему в знак приветствия. Теперь, когда до выхода в отставку профессору оставалось всего ничего, у него, похоже, появилось свободное время, которое он мог посвятить предварительным просмотрам и аукционам. Аукционный зал Гиссинг рассматривал с недовольным, почти угрюмым выражением на лице. В отличие от Аллана, который просто сожалел о том, что многие картины уходят в руки частных владельцев, профессора процесс распродажи произведений искусства неизменно приводил в состояние, близкое к апоплексическому удару. Не раз и не два он демонстративно
Два следующих лота так и не сумели добраться до низшей отправной цены и были сняты с торгов, что только подтвердило его опасения. Майк знал, что иногда торговцы картинами сговаривались между собой, заранее разграничивая сферы интересов, чтобы не конкурировать друг с дружкой и не вздувать цены. В этом случае цены оставались на довольно низком уровне, если только в торговлю не вмешивался какой-нибудь коллекционер.
Майку показалось, что у Лауры покраснела шея и порозовели щеки. Между лотами она все чаще откашливалась и, сделав глоток воды, окидывала взглядом зал, с надеждой высматривая в публике проблески энтузиазма. В зале между тем становилось душновато, словно из воздуха постепенно исчезал весь кислород. Раздувающиеся ноздри Майка ловили запахи паркетной мастики, пыли от древних картинных рам и плотной шерстяной материи. Одновременно он пытался вообразить себе историю каждого полотна — путь, который оно проделало от замысла до наброска, от наброска до холста, прежде чем было вставлено в раму, выставлено и продано; как оно переходило от владельца к владельцу, как передавалось по наследству или, будучи сданным за гроши в лавку старьевщика, пылилось среди никому не нужного хлама, пока не было замечено и выкуплено подлинным ценителем живописи, чтобы снова засиять первоначальными красками. Каждый раз, когда сам Майк приобретал то или иное полотно, он внимательно исследовал обратную сторону холста в поисках подсказок, которые могли бы раскрыть историю картины: сделанных мелом расчетов размера рамы, штампа или ярлыка с названием галереи, где картина впервые была выставлена и продана. Листая старые каталоги, он пытался проследить, в чьих руках побывала картина, прежде чем попасть к нему. Так, его последнее приобретение — натюрморт кисти Монбоддо — было написано автором во время путешествия на Французскую Ривьеру, привезено обратно в Великобританию, выставлено вместе с произведениями других художников в муниципалитете Мэйфера, а продано лишь несколько месяцев спустя какой-то небольшой галереей в Глазго. Первым владельцем натюрморта стал потомок известного табачного фабриканта, после чего картина еще несколько раз переходила из рук в руки, пока Майк не увидел ее на зимнем аукционе.
Впрочем, большую часть этих сведений Майк получил от Гиссинга, который написал о Монбоддо не одну монографию.
Украдкой он поглядел на профессора. Гиссинг стоял, скрестив руки на груди, и мрачно смотрел вперед, где возникло какое-то замешательство. Оказалось, Чиб Кэллоуэй поднял руку, чтобы поторговаться за очередной лот, и Лаура спросила, есть ли у него номер.
— Я что, похож на скаковую лошадь? — отозвался Кэллоуэй, вызвав смех в публике.
Лаура, еще больше порозовев, извинилась и объяснила, что в торгах могут участвовать только зарегистрированные покупатели, но если джентльмен желает, он еще может это сделать.
— Ладно, проехали… — отмахнулся Чиб.
Этот небольшой инцидент, казалось, заставил публику проснуться, и дальше дело пошло живее. На торги была выставлена одна из картин Мэтьюсона — «Овцы в снежный буран», конец XIX века. На предпросмотре Лаура намекала, что за эту работу возможна небольшая драчка, и действительно, два телефонных покупателя некоторое время шли ноздря в ноздрю, заставляя зал пристально следить за державшими трубки телефонными операторами.
Цена все росла, пока не превысила предварительную оценку почти вдвое. В третий раз молоток Лауры опустился на восьмидесяти пяти тысячах, что было совсем не плохо как для аукционного дома, так и для ее личных комиссионных. Первый успех сразу придал Лауре уверенности — она даже пошутила, что расшевелило аудиторию еще больше. Чиб и тот громко хохотнул, хотя и с некоторым опозданием.Майк тем временем пролистал оставшиеся страницы каталога, но не обнаружил ничего достойного внимания. Повернувшись к залу спиной, он протиснулся мимо маклеров и обменялся рукопожатиями с Гиссингом.
— Это, часом, не тот мошенник, с которым мы в прошлый раз столкнулись в винном баре? — спросил профессор, кивая в направлении первого ряда.
— О книге не всегда можно судить по обложке, Роберт, — шепнул Майк. — У вас найдется немного времени? Я хотел бы перекинуться с вами парой слов после аукциона.
— Почему не сейчас?.. — ворчливо отозвался Гиссинг. — Пока у меня давление не подскочило…
В дальнем конце коридора виднелась лестница, ведущая на верхние этажи галереи, где были выставлены антикварная мебель, книги, украшения. Майк направился к ней, но у нижней ступеньки остановился.
— Ну?.. — спросил Гиссинг.
— Как вам нравятся торги?
— Как обычно. Совсем не нравятся.
Майк машинально кивнул. Он никак не мог придумать, с чего начать разговор. Профессор благосклонно улыбнулся.
— Мне кажется, я догадываюсь, что у тебя на уме, Майк, — проговорил он. — Всю эту неделю ты думал о моих словах, верно? Я-то видел — ты сразу понял мою правоту и готов согласиться с моим предложением.
— Все-таки я надеюсь, вы говорили не в буквальном смысле. Нельзя же, в самом деле, похищать произведения искусства. Начать с того, что Первому Каледонскому это вряд ли понравится. К тому же… что скажет Аллан?
— А давай спросим у него самого, — серьезно предложил Гиссинг.
— Нет, идея и в самом деле довольно оригинальная, — растерянно проговорил Майк. — И по большому счету я вовсе не против того, чтобы ее обдумать, но… Ограбление?..
Гиссинг, внимательно слушавший, снова сложил руки на груди.
— Я все время об этом думаю, — признался он после непродолжительного молчания. — И довольно давно, если начистоту. Неплохое упражнение для серого вещества, кстати. — Он ухмыльнулся. — «Первый К», конечно, не подойдет; в банке слишком серьезная система безопасности. Но что бы ты сказал, если бы нашелся способ спасти несколько картин, которых никто не хватится?
— Вы имеете в виду банковское хранилище?
Гиссинг покачал головой:
— Боюсь, это тоже не для нас. — Он похлопал себя по выступающему животу. — Разве я похож на налетчика?
Майк тоже усмехнулся.
— Мы ведь рассуждаем теоретически, правда? — спросил он.
— В общем и целом — да.
— Тогда просветите меня, где можно украсть картины так, чтобы этого никто не заметил?
Гиссинг еще немного помолчал, потом нервно облизнул губы.
— В Национальной галерее, — промолвил он наконец.
Майк несколько секунд удивленно смотрел на него, потом не выдержал и фыркнул.
— Я так и думал.
Он вдруг вспомнил Кэллоуэя. «Никто не пробовал сюда вломиться?» — спросил гангстер.
— Напрасно смеешься, — возразил профессор.
— Значит, мы просто придем туда, возьмем, что нужно, и никто ничего не узнает?
— Примерно так. Если тебе интересно, можно пойти куда-нибудь выпить, и я все объясню подробно.
Некоторое время двое мужчин пристально смотрели друг на друга. Майк моргнул первым.
— Вы, я вижу, уже все обдумали.
— Я размышляю над этим уже больше года. Должен же я прихватить что-то с собой, когда выйду на пенсию? Что-то такое, чего больше ни у кого не будет.
— И что именно? Тициана? Рембрандта? Эль Греко?
Гиссинг пожал плечами. Майк заметил выходящего из зала Аллана и махнул ему рукой.
— Похоже, Боссун, которого ты купил, был неплохим приобретением, — сказал Аллан, подходя к ним, и вздохнул. — Еще один только что ушел за тридцать восемь тысяч. В прошлом году в это же время его работы едва-едва переваливали за двадцатку. — Он внимательно посмотрел на обоих. — Что это с вами? У вас такой вид, словно вас застали на месте преступления.