Открытая дверь

— Что с тобой, Лейла?

— Ничего.

— Я позову маму…

— Не зови никого, — еле слышно ответила Лейла. — У меня живот разболелся.

— Дать тебе чаю?

Лейла кивнула. Джамиля бросилась в кухню.

Лейла на цыпочках подошла к двери и тихонько выскользнула из квартиры.

Лифт прошел мимо снизу вверх. Она проводила глазами спускающийся противовес. Лейлу, словно магнитом, тоже тянуло вниз. Она почти легла на перила. Руки стали слабеть…

— Лейла! — услышала она сзади себя.

Джамиля схватила ее за плечо.

— Лейла! Ты с ума сошла!

Лейла молчала. Она вдруг ощутила озноб…

— Не оставляй меня, Джамиля, — попросила она.

Когда они вошли в гостиную, Ассам разговаривал с Махмудом. Лейла хотела незаметно проскользнуть в свою комнату, но Махмуд окликнул ее.

— В городе пожар, ты знаешь? — спросил он Лейлу.

— Да, знаю, пожар… — машинально повторила она, чувствуя, что на нее кто-то смотрит…

И вдруг до Лейлы дошло значение этих слов.

— Пожар? Что горит? Где? — испуганно воскликнула она.

— Они подожгли кинотеатры на улице Фуад. Весь город горит, — произнес Махмуд.

— Подожгли город? Зачем? Зачем они это сделали? — В голосе Лейлы стояли слезы.

Махмуд будто не слышал сестры. Джамиля безразлично сидела на краешке тахты, все время помня о своем новом платье.

Ассам тоже молчал. Ответил Лейле Хусейн:

— Люди вышли, чтобы выразить протест против резни в Исмаилии. А королевский дворец и реакционеры, пользуясь благоприятным моментом, решили расправиться с ними.

Махмуд дрожащими пальцами размял сигарету.

— Это предательство. Мы его чувствовали и там, на канале. Пожар — это тоже дело их рук, их последнее слово… Это значит конец всему, за что мы сражались на канале… Это конец!

Лейла положила голову на стол. В большом зеркале отражались красные лучи. Что это — закат или пламя? Она смотрела на алые отблески… В зеркале плясали языки пламени. Они притягивали, зачаровывали девушку. Как будто издали она слышала голос Хусейна:

— Нет, Исмаилия не сдастся! Город станет военным лагерем. Он будет бороться до конца. Конечно, и там найдутся капитулянты, которые захотят поднять белый флаг, но большинство умрут, но не сдадутся!

— А что толку? — спросил Махмуд. — Что толку проливать напрасно кровь?

Лейла оттянула ворот платья, словно он душил ее. Глаза ее не отрывались от зеркала… Кровь и пламя. Она мечется между кровью и пламенем, ощупью ищет дорогу, пытается спастись… Кровь окружает ее, кровь и пламя…

А Джамиля в своем белом платье сидит и молчит. «Предательство, предательство» — звучит все время в ушах Лейлы. А пламя окружает город, приближается… Она уже чувствует его жар на лице… Задыхается от дыма…

Лейла бросилась к дверям — скорее на крышу! Увидеть пожар! Пламя, окружившее город… Она должна его видеть!

Джамиля вскочила с места:

— Она побежала на лестницу! На лестницу!..

Волнуясь и сбиваясь, она рассказала, что Лейла только что чуть было не покончила с собой.

Махмуд кинулся наверх, Ассам и Джамиля за ним.

Хусейн поднялся в лифте и раньше всех оказался на верхнем этаже.

Лейла упала грудью на парапет. Пожар уже стихал. Лишь кое-где поднимались красные языки пламени. Над городом висели клубы черного дыма. Они не рассеивались. Дым будто давил на город.

Хусейн осторожно коснулся локтя Лейлы. Она испуганно вздрогнула и выпрямилась.

Он стоял спиной к парапету и ласково смотрел на девушку.

— Что с вами? — участливо спросил Хусейн.

— Неужели хорошее начало должно иметь такой печальный конец? — вздохнув, сказала Лейла, глядя на густые клубы черного дыма.

Хусейн сел на парапет.

— Нет, это не конец, Лейла. Кончать будем мы — я, Махмуд, вы, все, кто по-настоящему любит Египет.

Лейла нервно засмеялась.

— И я тоже?

В голосе ее прозвучало такое презрение, будто она говорила о своем злейшем враге.

Хусейн взял ее за плечи, повернул к себе и с мольбой и нежностью повторил:

— Поверьте мне!

У Лейлы от этого участия теплее стало на сердце. Но услышав приближающиеся шаги и различив голос Ассама, она еще ниже опустила голову.

— Я никому теперь не верю, — угрюмо сказала она.

У дверей Лейла столкнулась с Ассамом, за ним стояли Махмуд и Джамиля.

Ассам провел пальцами по ее лицу, погладил волосы. Лейла замерла. Потом спокойно отвела от себя руки Ассама и подошла к Махмуду.

— Пойдем, — холодно сказала она и, тяжело ступая, прошла мимо Джамили, застывшей в дверях, подобно белой статуе на фоне дымного зловещего неба.

Вечером Махмуда арестовали.

Лейла изо всех сил старалась скрыть от окружающих то, что творилось у нее в душе. Она говорила, смеялась, отдавала приказания служанке, словом, вела себя так, будто ничего не произошло. Но, оставаясь вечером одна в своей комнате, чувствовала себя подавленной и усталой, как актриса после трудного спектакля. Лежа в постели, она ощущала тяжесть во всем теле, не боль, а именно тяжесть, словно ее избили… Мать в таких случаях говорила: «Все тело разбито». Да, тело Лейлы было разбито, и не только тело, но и душа. У нее было такое ощущение, будто она, подняв непосильную тяжесть, надорвалась.

А разве не сама Лейла виновата во всем этом? Она пренебрегла традициями, бросила вызов условностям. Мечтала, видите ли, вырваться из затхлого мира на свежий воздух, на свободу. Хотела построить с Ассамом новую жизнь, в которой все было бы ясно и правдиво. И чего же она добилась? Что увидела вместо этого? Следы кофе на ковре и… грязь, грязь, от которой хотелось бежать.

А Махмуд? Он тоже бросил вызов обществу, тоже хотел бежать от грязи… А вернулся с обломанными крыльями… С оплеванной душой… Собирался увидеть солнце, а увидел зловещие клубы дыма, которые заволокли весь город, весь мир… Солнечный, светлый мир, к которому он стремился, оказался мрачной тюрьмой, еще более тесной, чем их дом, откуда он когда-то бежал… Нет, Махмуду нечем гордиться, так же как и ей. Гордиться в этом мире может только Джамиля…

— Правда, хороша столовая, Лейла? — с гордостью спросила Джамиля. Впрочем, она и так знала, что Лейла ничего подобного никогда не видела. Мать Лейлы, будто крестьянка, впервые попавшая в Каир, от восхищения лишилась дара речи. Отец молчал, пытаясь подавить смущение.

Лучи солнца через широкое окно падали на огромный красный ковер, отражались в зеркальных стеклах резного буфета. За окном зеленел сад, но оконные стекла от солнечных бликов на красных гардинах казались красными.