Открытие, которого не было

Костя не успел открыть рот, как девушка сказала:

– Я все поняла, Константин Пантелеевич.

Она исчезла в оранжевом свете соседней каюты, но через считанные секунды возникла вновь, уже держа перед собой большой поднос с высоким блестящим кофейником и маленькими керамическими чашками.

– А?.. – открыл рот Павел Сергеевич.

– Да, и… – начал было, обращаясь к девушке, Костя.

– Я поняла, Константин Пантелеевич. – не дав ему договорить, произнесла она, расставляя на столе чашки.

– Еще и… – снова попытался поруководить Костя.

– Сейчас все будет! За один раз я же все не унесу… Не волнуйтесь вы, Константин Пантелеевич! – строго взглянула на Костю девушка.

Соня Кальварская с упреком в глазах посмотрела на Костю.

Шторм поймал ее взгляд и отвел глаза в сторону иллюминатора, видимо, заинтересовавшись тем, что могло происходить в ночи. Но кроме бархатной тьмы в иллюминаторе ничего видно не было.

Соня подняла брови, опустила, потом вздохнула, и на мгновение подняла глаза к потолку каюты. Она не сказала ни слова. Но в воздухе отчетливо прозвучало: «Неужели ты не мог найти никого лучше этой пигилицы? Есть же серьезные взрослые женщины! А эта синица скоро тебе на шею сядет, вот увидишь, но будет поздно, потому что настоящие женщины к этому времени на тебя и смотреть даже не будут!.. Если только не извинишься!…»

– Вы тут пока кофейничайте, а мы пойдем с Аркадием парой фраз перекинемся… – сказал Костя и указал рукой на утопленную в переборке лестницу. Покрытые черной линейчатой резиной ступени вели вверх. Над пассажирским салоном располагалась капитанская рубка.

В рубке Костя оборудовал свой руководящий кабинет.

Здесь господствовал строгий кожаный стиль. Хорошей кожей были обиты просторный угловой диван, кресла и панели в половину человеческого роста. Напротив штурвала с надраенным медным ободом стоял небольшой стол. На нем помещались настольная лампа и антикварный телефонный аппарат с рожками.

На коричневом выпуклом сиденье дивана сиротливо лежал бледно-салатный воздушный предметик нижнего женского белья.

– Бросают, где попало… – недовольно заметил Константин Пантелеевич и взмахом загорелой ладони загнал невесомую вещицу в глухой угол дивана.

Залетевший в приоткрытое окно рубки ветерок на мгновение смастерил из белой занавески танцующую женскую фигуру и растворился в воздухе каюты, будто его и не было. Но каким-то образом он успел вытащить из диванного угла дамский предмет и, аккуратно расправив, распластать его на грубой диванной коже.

Костя вздернул брови, в очередной раз удивляясь упрямому женскому стремлению постоянно быть в центре внимания. Он взял вещицу в руки, сложил ее, словно носовой платок, вчетверо, поискал глазами, куда бы положить, и в конце концов, засунул ее в качестве кружевной салфетки под антикварный телефонный аппарат.

– Садись, Аркаша. – закончив с наведением порядка, указал он на освободившийся диван.

Снизу раздался громкий смех Павла Сергеевича, потом звонкая и невнятная трель Сониного голоса, а, затем, общее лошадиное ржанье.

– Коньячку? – предложил хозяин капитанской рубки.

– Зачем Галю отвлекать… Пусть она с гостями внизу управляется… – сказал Аркадий, присаживаясь на упругое, норовящее сбросить на пол, диванное сиденье.

– А зачем нам Галя? – удивился Костя. – У меня здесь все есть.

Он потянулся к зеркальной дверце в каютной переборке. Открывающаяся дверца пропела первые такты песни «Три танкиста, три веселых друга», и обнаружила за собой большой ящик с зеркальными стенками. Внутри ящика поблескивали стеклянными туловищами разноцветные и разнообъемные бутылки.

Константин Пантелеевич заглянул в ящик так, чтобы отразиться во внутренних зеркалах над горлышками бутылок. В ящике возникли и уставились друг на друга десятка полтора Штормов в капитанских кителях с галстуками в красно-синюю косую полоску. Только у зеркальных капитанов узел галстук был почему-то не приспущен, как у Шторма, стоящего перед баром, а аккуратно располагался между уголками воротничка белой рубашки. Впрочем, возможно, Аркадию так только показалось.

– А? – горделиво произнес Костя. – Как тебе мой бар? Не плохо?

– Ты мне эту лавочку уже сто раз показывал! – недовольно произнес Аркадий.

– Когда показывал? Ты когда был-то у меня последний раз? Полгода назад? Или год? А я этот бар только весной сделал!.. – обиженно сказал Костя.

Диванное сиденье упорно пыталось сбросить стокилограммовое тело Аркадия на пол каюты. Ему это надоело, он добровольно поднялся и подошел к приоткрытому окну.

За окном жила ночная река. Плескала о корму волнами. Дышала в лицо влажной свежестью, острой, как нашатырь. Покачивала вдали на фарватере одинокий огонек бакена.

– Костя, ты мне веришь? – спросил Аркадий, поворачиваясь к хозяину каюты.

– Ну, Аркадий, что за странный вопрос? – вальяжно положил ногу на ногу севший на диван Константин Пантелеевич.

– Вот, что я тебе скажу, Костя… Брось охотиться за Эдисоновым изобретением…

– Аркадий, мы же с тобой договорились! Я Толю и не ищу…

– А чего ты ночью свою шайку собрал? Обсуждаете, как хлеб лучше хранить, чтобы не черствел, да?.. Но дело даже не в этом… Понимаешь, Костя, теперь я могу тебе точно сказать, Эдисон изобрел совсем не то, что ты думаешь! Совсем не то!

– Да, как не то? Как не то? – вздернул густые брови Костя. – Он сам говорил! Да и я кое-что видел… Своими глазами… Меня же не обманешь!

От поднятых и застывших в таком положении бровей кожа на Костином лбу собралась длинными горизонтальными морщинами.

– Много видел, да мало знаешь! То, что он изобрел тебе совсем не нужно! – сказал Аркадий.

– Почему же не нужно?… Очень даже нужно!.. – достал из бара пузатую коньячную бутылку Шторм.

– Костя, поверь мне, тот, у кого в руках будет эта вещь, может получить только одно – пулю в лоб. Без вариантов.

– Аркадий, что ты меня пугаешь? – плеснул себе в бокал коньяку Костя. – Налить тебе? Это – не Пашин. Это– настоящий «Хенесси»!

– Мне-то как раз Пашин коньяк больше нравится… Я тебя не пугаю… Я вообще когда-нибудь тебя напрасно пугал? Скажи, пугал?

– Ну, раньше не пугал… – Костя поднес к лицу бокал и покрутил над ним носом.

– А сейчас вдруг стал пугать?

– Ну… Раньше такого дела не было… Универсальный взрыватель – это, я тебе скажу, вещь! Такая штука дорого стоит… Сам же сказал, что ради него лоб в два счета зеленкой намажут…