Открытый научный семинар: Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011
Шрифт:
Чеснов Я.В.: Олег Игоревич, я предлагаю Вам вступить в коммуникацию с Ольгой Михайловной.
Генисаретский О.И.: С Ольгой Михайловной? Я вообще-то не некромант.
Чеснов Я.В.: Нет, но Вы же коммуницируете с Аристотелем?
Генисаретский О.И.: В данном случае мы к Вам обращаемся: с Вами — как с кем?
Чеснов Я.В.: А я что? Я хочу сказать по поводу Ольги Михайловны Фрейденберг, которая это делала с высочайшим профессионализмом. Но почему-то этот профессионализм многие не переваривают до сих пор. Вспомним Сергея Сергеевича Аверинцева, светлая ему память. В начале 80-х годов я пришел в Институт мировой литературы. Мы были знакомы и толковали там. Сергей Сергеевич [Аверинцев] был, как вы знаете, какой-то светоч интеллигентности, воспитаннейший человек. И я ему задаю вопрос о менталитете и позициях Ольги Михайловны. И вдруг
Овчинникова Т.Н.: Он был ученым, поэтому и не мог.
Чеснов Я.В.: Супер-ученым. Но в последние годы, когда он преподавал где-то в Австрии, в Вене — его лекции, изданные богословским университетом, у меня есть, — он уже стал уделять внимание этому контексту, этим почесываниям, чиханиям, всему розановскому материалу. В одной беседе я вижу вдруг, что и Сергей Сергеевич [Аверинцев] об этом почему-то заговорил. Но, жизнь коротка и он, светлая ему память, ушел из жизни. Вот что я хочу сказать по поводу того, кто это («выворачивание») умел делать.
Генисаретский О.И.: Еще вопросы пока?
Сафронов А.: Спасибо за интересный доклад! Как представителю сообщества этнологов и антропологов, я задам Вам такой вопрос. Вот работает сообщество этнографов, поднимает пласты архаических структур, на сегодня есть какой-то их набор, комплекс. Если мы сравним тот комплекс, который дошел до наших дней и в нашей жизни еще живет, с тем набором структур, который был когда-то, то, по-видимому, сегодняшний спектр этих структур будет меньше. А поскольку всякое архаическое действо есть поддержание целостности, то возникает ощущение, что мир идет к все меньшей целостности. Прав ли я в этом? И если я прав, то не могли бы Вы подробнее об этом рассказать? Комплекс архаических структур человеческого сообщества уменьшается, меняется, и чем это все закончится?
Чеснов Я.В.: С моей точки зрения, это не закончится. Но есть и более алармистские точки зрения, в частности, руководителя нашего семинара, Сергея Сергеевича Хоружего. Его точка зрения алармистская. Он говорит об антропологическом кризисе, о том, что мы достигли края антропологической границы, мы исчерпали себя. Но когда я смотрю на конкретный материал — на пирсинг, всякие татуажи молодежи, то, да, конечно, эта молодежная культура — агрессивная, но это еще, по-моему, не конец света. Времена-то были у человечества и похуже. Мне кажется, что жесткая позиция Сергея Сергеевича Хоружего связана с тем, что он строит синергийную антропологию, и ему нужно как-то дифференцироваться. А в творчестве другого нашего руководителя Олега Игоревича [Генисаретского] более мягкая методология. Он не отторгает это. Он ввел замечательное понятие антропологемы. Это продуктивно. Без этих антропологем мы шагу не ступим, и через них, может быть, и выживем, как сообщество, как корпоративное сообщество, как страна, имеющая некий топос, некий центр и периферию.
В структуре антропологической границы у Сергея Сергеевича [Хоружего] есть интересный момент — момент виртуальности нашего бытия. Виртуальность и виртуалистика понимается по-всякому, но что-то тут есть общего между нашей группой, которую сейчас здесь представляет М. Пронин и я, и пониманием Хоружего. Мне кажется, что мы еще плохо научились жить в виртуальном мире. Это проблема критическая, но это не означает, что здесь не будут действовать стабильные, я их называю устойчивыми, виртуалы. Устойчивые виртуалы — это родина, женщина, мужчина. Я традиционный человек и не понимаю кое-чего, но есть куча таких устойчивых виртуалов.
Сафронов А.: А в современных явлениях культуры, в перформансах и т. д. — там разве архаические структуры не просматриваются?
Чеснов Я.В.: Александр, в перформансах есть много здравого — в теории перформанса.
Сафронов А.: Нет, я имею в виду, в общем. Я сказал, что наш мир объединяется живой архаикой. А может быть, как раз не объединяется?
Чеснов Я.В.: Существует прорва этого материала, и мною опубликованного, в том числе. Есть у меня одна статья, что-то о культуре тинэйджеров, о колдунах и еще о чем-то. Немножко я этим позанимался — тем, что они творят. Эти фенечки, тайные общества. Фенечки — знаки их принадлежности, какие-то предметики. Общество колдунов, архаических структур, — они сроду не знали этого. Но тинэйджерские компашки себя организуют таким образом. Все то же самое: закрытость, отталкивание от чужого и некое изменение
телесности, абсолютно то же самое, что и в архаике, хотят они или не хотят.Дубко Г.Е.: В первую очередь спасибо за интересный рассказ. Вопрос такой: можно ли дать формулировку сущности архаического мышления? Второй вопрос: если можно противопоставить архаическое мышление и художественное, то каким образом? Чем они отличаются и чем похожи?
Чеснов Я.В.: Спасибо за вопрос. Давайте представим себе гусеницу, перед и зад. Вот она изогнула спинку, — назовем это рекурсивной петлей мысли. Вот там где у нее, скажем, зад, — это мысль восходит куда-то. А там, где у нее челюсти — сюда эта мысль нисходит. В моей концепции эта рекурсивная петля восходит в месте, которое называется топо-ментальным, достигает континуума. У Мамардашвили тут несколько терминов, я просто беру на полшага дальше. Значит, это континуум — несколько слов, понятий. И снова она опускается в локализацию, в какие-то конкретные поведенческие и морфемные акты. Так мысль идет всегда. Вот я сказал «добрый вечер», и этот вечер-то у нас идет, попадает эта мысль в то самое длинное время, Богом созданное вечное время. Вот она вернулась и посыпалась благом этого вечера, взаимного нашего общения.
Так идет нормальная мысль, но архаический человек умеет рвать эту петлю, вот посмотрите, одна вошла, он ее оборвал. И вот этот кусочек, где челюсти, а, может быть, зад, куда-то летит в тартарары. Там эта мысль попадает в лабиринты, где живут минотавры, там черт знает что творится, страшные вещи, но оттуда — благо. Понимаете, все — страшное, но зато изобильное. Миф, собственно говоря, — это изобилие. Эти люди умеют туда, в хтонос, с этой мыслью, отрывком этой мысли нырять, вытаскивать благо и закреплять. Где? В театре, в танце, в обряде, в вашем спектакле. Театром вы удерживаете это изобилие, и мы уходим от вас обогащенные. Понимаете что вы творите? Вот эту мысль оттуда — из хтоноса, из подземелья. От этого никуда не денешься.
Занимаюсь я, скажем, современным городом, только что на наших глазах родившимся Обнинском. С чего он начинается? С того, что вытанцовывает темные лабиринтные места, ищет эти темные места — где-то подземные ходы, где-то мрачная ситуация. Поликлиника, построенная, якобы, в виде итальянской тюрьмы, где-то квартал в виде трех шестерок — апокалиптического числа. Город ищет, ищет свое хтоническое подземелье, которое, кстати, у него было, только совсем не такое. А было в виде колючей проволоки. Он ищет под собой. Для чего? Для того, чтобы определиться, маркировать это ментальное место, получить это благо, право на хтоническое благо, только оттуда. Мертвые почему к нам на праздник приходят? Так они добро приносят с собой оттуда, — так считается.
У меня есть одна работа, в книжке она есть и в лекциях. Почему гость — это живой мертвый? Вот я, как этнограф, брожу по людям, и ко мне относятся как к живому мертвому, поскольку как их — меня встречают хорошо, потому что знают, что есть пословица: гость пришел, всем счастья принес, шесть оставил, одну унес с собой для размножения. Или шесть унес, одну оставил. Я этнограф, а куда меня в Казахстане клали спать? На то место, где кладут мертвого. Туда никто не ляжет, кроме меня, значит, я живой мертвый, я принес туда счастье. Вот, что такое хтонос. Обязательно все играют, и вы играете в хтонизм. А хтонизм у нас на ступнях ног вытанцовывается. Об этом хорошо сказал Павел Федосов. И он еще великие слова сказал. Он сказал, что танец — это риск и еще что-то. Это благополучие — риск, оно может ускользнуть, и надо уметь его поймать. Вы рискуете, у вас рисковая профессия. Иногда у вас получается, а иногда не получается закрепить благополучие, которое пришло оттуда.
Вопрос: Хочу сказать спасибо за Ваш метафорический язык доклада. А вопрос мой о молодежной культуре. Вы упомянули современную культуру молодежи, можно ли связать ее с концепцией нового средневековья, новым мифом о творчестве?
Чеснов Я.В.: Я занимаюсь сейчас очень много городами Калужской области, в частности, Обнинском. Удивительные вещи там происходят. В этом году пятьдесят лет исполнилось этому городу. И вы знаете, что вытворяет молодежь?
Есть такие возрастные инициации у папуасов. Мальчишку от семи до четырнадцати лет выхватывают от матери, тащат в лес, и там происходит ритуальная смерть. Ему говорят, что мы тебя убиваем, чудовище тебя съедает. На самом деле старики оттягивают кожу, дырки даже могут сделать, зубы выбить. Ну, малый пропадает, он переживает смерть. Потом ему говорят: вообще это чушь, мы, конечно, тебя напугали, а на самом деле надо быть осторожным с женщинами, от них подальше держаться и т. д. И он возвращается снова в общество, полноценным уже человеком. После инициации он имеет право убивать человека, жениться, то есть становится нормальным мужчиной у папуасов.