Открытый путь [сборник]

— Там же было два меча, — вяло напомнил Оливер. Весь этот бред не производил на него впечатления, именно потому, что он, в отличие от Вальтария, соприкоснулся с Силами, действовавшими в Заклятых землях. Не говоря о Селии.

— Так у двери две стороны, верно? Один меч, стало быть, открывает, другой закрывает. Нужно было только узнать, который.

Оливер вздрогнул, услышав предпоследнюю фразу Вальтария. При чем тут мечи? «Смерть открывает дверь, а жизнь…» Он пропустил что-то из монолога бывшего наводчика, а тот продолжал болтать.

— И вот что он удумал. Вот этот меч… — он мотнул головой, указуя на меч, торчащий из-за плеча Селии, — лучшего в руки Козодою не попадало. С рыцаря-иоаннита снял, занесло, бедолагу, на свою голову, к Эрдскому Валу… Щербину на рукояти видел? Там великое было сокровище — частица Животворящего Креста.

— Куда же она подевалась? — хмуро спросил Оливер. — Цены бы мечу тогда не было…

— Угу. Только не для целей Клода. Ведь он собирался идти к Силам Тьмы. Святая реликвия прогнала бы их, а то и уничтожила. Поэтому, собираясь к Пустой Чаше, он вырвал реликвию из рукояти.

«Недурно звучит. Немытый, злобный, мерзкий мужичонка, убивающий беззащитных путников, — в роли богоборца».

— Зачем ему это нужно было?

— Я же объяснял — чтобы сила Креста не мешала совершить то, что он задумал.

— Я не про то. Зачем ему вообще нужно было открывать эти врата? Ведь, судя по тому, что оттуда вырвалось, там — сущий ад. Или он в это не верил?

— Еще как верил. Именно потому и хотел. Он был разбойник, грабитель. Но таких много. На одном Валу — десятки. А если бы он выпустил на волю те Силы, он бы переплюнул всех. А если бы он еще и добыл правильный меч, Темное Воинство бы его не тронуло. Может, он даже смог бы призывать и изгонять их обратно по собственной воле.

— Зло и свобода… — пробормотал Оливер.

Вальтарий глянул с недоумением:

— Ты о чем?

— Так… И если бы Козодою удалось то, что он задумал, он получил бы власть более императорской. Что же ты сбежал от такой удачи?

— Потому что он в это верил, а я — нет. Никто никогда не мог найти Пустую Чашу.

— А искали?

— Ну, не искали… А раз не искали, значит, незачем было. И даже если бы он нашел… За тысячу лет любое оружие рассыплется в прах, его съест ржа… Уж настолько-то моего здравомыслия хватает. И я был прав. Пусть мне не повезло в Скеле, но я жив, а Козодой, похоже, не нашел ничего, кроме собственной смерти!

— Не имею ничего возразить, приятель… Перед ними, ухмыляясь, стоял Сторверк. — Ты жив, и будешь жив, и даже сыт, — но не задаром. А поскольку ты, в отличие от моих друзей, не платишь за проезд и сам при свидетелях признал себя моим матросом, иди-ка работай. Отыщи Стивена, пусть он укажет тебе, что делать.

Переподчинение Вальтария мальчишке Стивену было крайне унизительно, но, согласно здешним порядкам, вполне справедливо. Не имея никакого морского опыта, Вальтарий оказывался в самом низу корабельной иерархии.

После того, как тот подчинился, Оливер спросил у капитана:

— И что ты собираешься с ним делать? Неужели оставишь на корабле?

— Что с ним делать? — Сторверк пожал плечами. — Посмотрю. Он может пригодиться. Многое порассказал мне ночью. Он, знаешь ли, вовсе не глуп, и как ты, должно быть, заметил, не трус. А я — не брезглив. Обстоятельства не позволяют быть брезгливым. Что же до прочих его достоинств… если он попытается пустить их в ход… ну, в Старом Реуте я его в любом случае на берег не выпущу… а на Южном Мысу, куда приходят торговать мирные кочевники, помимо всего прочего, известный рынок рабов.

Он и в самом деле не брезглив, достойный наследник мудрого ярла Бреки Безногого. Хотя бояться Сторверка после всех этих месяцев было бы глупо. Любопытно, что по этому поводу думает Селия.

Он оглянулся и увидел отчужденное, замкнутое лицо. Вспомнил — после того, как Вальтарий завершил песню, она вышла из разговора. И вряд ли ее сейчас занимало, предаст ли их Сторверк в конце концов.

…И настал день, когда они вошли в Реутский залив. Берега здесь были опасны, возле них нашли могилу под волнами многие моряки, однако этот путь все равно оставался оживленным, так как скалистое побережье затрудняло также и сухопутное передвижение. В тот день привычное уже ясное небо затянула пелена, и над водой плавала дымка тумана, но Сторверк полагался на опыт Датана, а также на свой собственный, и надеялся, благополучно обойдя Клыки — предательскую гряду скал, назавтра прийти в Старый Реут. Так он сказал Оливеру, а тот — Селии, когда нашел ее у борта.

— Завтра мы будем дома… и я не знаю, хорошо это или плохо. По крайней мере… — Он не договорил, заметив, что впервые за все время, что Селия носила меч Козодоя, он не был закреплен у нее за спиной. Она держала меч в руках и не смотрела на него. Вообще ни на что не смотрела. — Что-то случилось?

— Нет. — Угол ее рта слабо дернулся, то ли горько, то ли насмешливо. — В том-то и дело, что не случилось.

— Погоди… — До него начало доходить. — Тебя расстроила эта история с мечом?

— Можно сказать и так… — медленно выговорила она. — Я не знаю, можно ли найти Пустую Чашу, не уверена, что в той песне про мечи есть хоть доля правды… хотя она очень старая, старше империи… Но если бы я знала, для чего предназначался этот обесчещенный меч…

— Ты бы не взяла его?

Она не сразу ответила.

— Я хотела выбросить его за борт… эту отмычку. Но удержалась. Слишком уж красивый получился бы жест — меч, исчезающий в волнах. Это был бы не мой поступок. — Она посмотрела в глаза Оливеру, и он понял, чей это был бы поступок. — Пусть этот меч лишился реликвии, пусть он побывал в грязных руках — ты добыл его честно, и он, как было справедливо замечено, стоит порядочных денег. Когда будем в Реуте, продай его.

Оливер поразмыслил.

— Если бы мы собирались странствовать дальше, я бы стал возражать. Но надеюсь, что в Старом Реуте тебе больше не нужен будет меч.

— Я тоже.

Она произнесла это без всякой радости. Но Оливер ее понимал. Целый год она ни на день не расставалась с оружием. Тут поневоле привыкнешь, будь у тебя хоть ангельский нрав.

Реут был построен в те легендарные времена, когда здесь проходила граница, и потому лишь именовался теперь Старым, а не по наличию где-то в пространствах Реута Нового. Главной заботой тогда была прочность городских стен, буде же кочевникам удавалось прорваться, узость и путаница многочисленных улиц отлично служила целям обороны, и всадники, теснившиеся между нависавшими домами, каменными, — деревянных строений в городе было мало, — из нападавших вскорости обращались в жертвы. Но граница давно ушла далеко на юг, а город, построенный на склонах гор и в долине у залива, остался. Город, никогда не блиставший красотой, с мощными, подставленными ветру укреплениями из дикого серого камня, с далеко выступавшим от пристани молом — навстречу Клыкам, губительным для кораблей, но не раз спасавшим порт от нападений с моря.

В то утро от вчерашней сумрачной погоды не осталось и следа, и солнце ощутимо припекало — климат в Реуте также не отличался постоянством, и жара, изнуряющая до обмороков, сменялась леденящими ветрами. Датан, прекрасно знавший залив, не стал дожидаться местного лоцмана, и вскоре «Холле» уже приближалась к пристани, распугивая рыбацкие фелюги под полосатыми парусами. Рыбаки, понятное дело, Сторверка не интересовали. Он выглядывал купеческие суда, прикидывал возможных конкурентов, составлял в уме будущие сделки. Потом спустился к Оливеру и Селии, которые, собрав свои вещи, стояли на палубе.