Открыватели дорог

— Нонна рассказывает, что вы там чуть ли не подвиг совершили, чтобы покорить дубнинцев. Ну, от кого, от кого, а от Тропинина я такой спортивной прыти не ожидал.

— Тропинин тоже помог нам, — вяло сказал Алексей.

Он уже забыл о своей обиде. Ему хотелось спать, и было досадно, что опять придется сидеть с пустой головой в своей клетушке в институте. Но тут Михаил Борисович сказал еще более добрым голосом:

— Волоките вашу добычу ко мне, а потом я отпущу вас хоть на три дня! Вы заслужили отдых!

Алексей принялся одеваться.

Конечно, Нонна не спала и, честное слово, выглядела так, словно только что выкупалась в живой воде. Улыбка, с которой она открыла дверь, была милой и предупредительной, кофе, который она подала, был сварен не хуже, чем это делал сам Алексей, и снимки она разглядывала с не меньшим интересом, чем отец, как будто и не сидела три часа назад за просмотровым стендом. Впрочем, за этот интерес Алексей теперь был ей благодарен. Ведь он тоже разглядывал «добычу» с особым удовольствием, тем более что многие отпечатки видел впервые: там, в Дубне, положился на лаборанток. Они привыкли отыскивать ту или иную траекторию частицы среди тысячи снимков даже и не по эталону, а всего лишь по теоретическому расчету, по возможному углу рождения или рассеивания…

Добыча была действительна велика. И по горящим глазам Михаила Борисовича было понятно, что он не только доволен, но и сидит за этими снимками что-то такое, что еще невидимо Алексею. Но о том, что он там, в дали дальней видит, Михаил Борисович молчал.

Они совместно пронумеровали экспозицию, отобрали самое «доказательное», и Михаил Борисович, взглянув на часы, воскликнул:

— Пора! Пора в институт! А вы, Алексей Фаддеевич, отдыхайте! Можете отдыхать хоть день, хоть два… — Трех дней он уже не предлагал.

Но едва отец ушел, Нонна утомленно зевнула, и, хотя Алексей был убежден, что она сделала это нарочно, ему пришлось распрощаться.

Он вернулся домой. Теперь он мог отсыпаться хоть двое суток. Но сон его был коротким и беспокойным.

А давно ли ему думалось, что нет ничего лучше покоя! Весь этот месяц он спал урывками; засыпал мгновенно; мог упасть на продавленный диван в своей институтской клетушке и словно провалиться; мог задремать на заседании, особенно если ораторствовали велеречивый Кроха или Подобнов, но сегодня ему не было ни сна, ни покоя.

Алексей вертелся на своем диване-кровати, курил, думал. Итак, работа завершена…

В полдень, махнув рукой на отдых, он пошел в институт.

Он не удивился, увидав в вестибюле Чудакова и Коваля; эти успели выспаться. Но возле большого зеркала стояла Нонна. И все четверо, не сговариваясь, пошли в клетушку Чудакова.

Михаила Борисовича в институте не было. Нонна сказала, что он подвез ее и поехал в академию.

Чудаков многозначительно взглянул на Алексея, но ничего не сказал. И немедленно углубился в снимки, привезенные из Дубны.

После недолгих споров отобрали самые эффектные и устроили из них тут же, в кабинете Чудакова, что-то вроде выставки, развесив снимки на все четыре стены.

Нонна, рассмотрев экспозицию, произнесла свой высокий приговор:

— Великолепно! Алеша, вы заслужили награду!

Слова ее прозвучали так многозначительно, что не только Алексей, но и Чудаков с Валькой вытаращили на нее глаза. А Нонна, отвернувшись от них, раскрыла свою сумку и что-то доставала оттуда.

— Бутылка коньяку, чесс-слово! — догадался Коваль. — Ох, и нагорит нам, если мы ее тут раздавим на радостях!

— Коробка шоколадных конфет! Для маленьких детей и старых пенсионеров! — поддразнил Ярослав.

То, что Нонна вытащила наконец из своей новомодной, похожей на дорожный саквояж сумки, было завернуто в пергаментную бумагу и оплетено во всех направлениях шелковой лентой. Внешне это действительно было похоже на большую бутылку, и Валька, прищурив глаз и чмокнув толстыми губами, определил:

— Кварта виски или большая бутылка венгерского бренди!

У Алексея вдруг часто-часто забилось сердце. Вспомнилось что-то давнее, даже прекрасное, и в то же время горькое, но он не мог еще понять, что же это захлестывает его, какая горечь и боль могут слиться так, что начинает ныть душа и трудно вымолвить слово. Ярка переводил взгляд с Нонны на Алексея, но молчал. Он, кажется, сообразил, что им обоим не до шуток. И вдруг наступил на ногу Вальке, так что тот замолк с открытым ртом, не выговорив очередной веселой догадки.

Нонна медленно сняла ленту, развернула бумагу и поставила на стол перед Алексеем бронзовую статуэтку.

— Это вам, Алеша! — тихо произнесла она.

И ни слова о том, что когда-то уже дарила эту вещь другому. И ни напоминания о том, что когда-то Алексей уже просил подарить ему эту статуэтку, что тогда она была ему нужнее. Она предпочла другого. Сейчас тот мертв, но богиня Победы жива, и вот она стоит перед Алексеем, символизируя его победу…

А может быть, она стоит на столе как переходящий приз? Мертвый не мог унести ее с собой туда, куда он ушел, победив однажды и все же потерпев поражение, И вот приз передают другому.

Нет, ты не можешь думать так плохо. Это знак. Это символ. Ника не может нести на своих крыльях ничего дурного. И Нонна думает о тебе лучше, чем ты о ней.

Он еще ничего не успел сказать, как Валька схватил статуэтку и принялся разглядывать, вертя так и этак, и от живой теплоты его рук бронза светилась все богаче и выразительнее.

— Какая чудесная вещь! — воскликнул он.

Действительно, в его руках статуэтка стала матовой, теплой, словно оживала: вот-вот затрепещут крылья и Ника взлетит с Валькиной руки, чтобы опуститься на другую протянутую руку. И верно: чуть встрепенув крыльями, она перелетела на руку Ярослава.

Ярослав рассматривал Нику задумчиво, сосредоточенно, будто надеялся прочитать что-то в ее позе, в ее трепетном, готовом к полету, кратком движении, и, когда поставил статуэтку на ладонь, Алексею внезапно показалось, что Ника и в самом деле отрывается от постамента, и он нечаянно потянулся к ней, чтобы удержать. Ярка внимательно взглянул на него и передал статуэтку, потом покосился умным глазом на Нонну и молча отошел от стола, найдя себе дело: поправить фотографию, которая спокойно висела на стене.

— Спасибо! — тихо вымолвил Алексей.

— Вы давно заслужили ее! — ответила Нонна и медленно вышла из комнаты.

— Алеша, за что Нонна так тебя отличила? — спросил неугомонный Валька.

— Он заслужил эту награду! — суховато, но твердо остановил его Ярослав. И через мгновение: — Но где я мог ее видеть, эту Нику?

— По-моему, она стояла у Нонны в комнате, когда мы еще были студентами, — неловко ответил Алексей.

— Нет, не там… — Он задумался, глаза устремились куда-то за пределы комнаты, словно усилием воли он сделал стены прозрачными. — А, вспомнил! У Бахтиярова, в номере гостиницы. Он пригласил меня как-то перед отъездом в Ленинград, уговаривал перейти к нему на строительство… — Он взглянул острыми своими глазами на Алексея, но тот молчал.