Отличный Город

– Клэй, – услышал я голос за спиной. До свободы оставался один шаг.

Я обернулся и увидел Создателя, стоявшего в нескольких шагах от нас. Грета Сикес натягивала поводок, конец которого он сжимал в руке.

– Все кончено, Клэй. Все умерли или бежали, – сказал он. – С тех пор как я, почти мальчиком, явился сюда из-за моря и гор, мой ум разрывался от возвышенных идей. Одного я не предвидел – чем все это кончится.

Его лицо было маской смерти. Кожа обтягивала его, как лицо мумии. Не знаю, где он брал силы удерживать волчицу.

– Отпустите нас, Белоу, – попросил я. – Наша смерть уже ничего не изменит.

С минуту он рассеянно смотрел мимо меня. Потом отозвался:

– Да, мне не до вас, Клэй. Некогда. Предстоит много работы. Этой ночью я опять видел сон. Величественное видение.

Сказав это, он повернулся и ушел обратно в Город.

Когда мы выбрались за стену и вышли на широкий луг, Эа тронул меня за плечо и указал в небо над дымящимися руинами. В небе кружило что-то большое и черное.

– Стервятник? – спросил я. Он покачал головой.

– Демон нашел себе новый дом, – сказал он.

30

Те, кто пережил гибель Города, поселились в долине у слияния рек, милях в пятидесяти от Латробии. Мы назвали это место «Вено», хотя оно не было Земным Раем. Люди здесь умирают, болеют, бывают несчастными, но естественная красота местности и доброжелательность поселенцев иногда наводит на мысль о царстве блаженства.

Здесь я и заканчиваю для вас эти записки. У меня маленький домик с садиком. Эа научил меня охотиться с луком и стрелами, собирать ягоды и коренья. Я уже далеко не тот самовлюбленный глупец, каким явился в Анамасобию. Прежде всего я перестал бояться темноты и мирно засыпаю, задув свечу. Может быть, я не стал умнее, но теперь мое дурачество заставляет меня неумеренно восторгаться теплым солнцем и запахом земли. Меня больше не волнуют титулы и положение, мне приятно быть рядовым поселенцем.

Мы все помогали друг другу выжить. Память о Белоу заставила нас отказаться от правительства и не доверять никому особой власти. Споры как-то улаживаются без кровопролития, и меновая торговля установилась сама собой. Мы относимся с подозрением, возможно чрезмерным, к любым приспособлениям, облегчающим жизнь, потому что не забыли, как ради удобств пожертвовали свободой. Не знаю, долго ли это будет продолжаться в будущем.

Поселившись здесь, я часто видел Арлу, работавшую в своем саду на другой стороне поля. Они со Странником построили дом неподалеку от моего и растили там своего мальчика. Его звали Ярек, и иногда под вечер он перебегал через поле, пробирался ко мне в комнату и болтал, пока я пытался писать. В конце концов я сдавался, откладывал перо, и мы отправлялись в лес или на рыбалку.

Он расспрашивал меня обо всем, и я отвечал тем же. От Эа он много узнал о Запределье и уже тогда неплохо разбирался в травах, целебных или открывающих второе зрение. Эа убедил мальчика, что я человек большой учености, но кажется, тому всего нужнее было ощущать мою уверенность, что он замечательный парень. Хотя мой запас бумаги (я выменял его на старый плащ у вдовы министра казначейства) быстро подходил к концу, мы с мальчуганом охотно изводили его на картинки лягушат, кроликов и других лесных жителей.

Для Арлы я не существовал. Я встречался с ней иногда на тропинке и здоровался, но зеленая вуаль даже не вздрагивала в ответ. Я потратил много сил, чтобы не дать таким встречам отравить мне радость новой жизни, но, по совести, можно ли было ожидать другого? Эа иногда останавливался поболтать, и я пытался вытянуть из него рассказ о Рае. Он смеялся и рассказывал о том, как жил до своего долгого сна. Все его истории о Запределье явно должны были внушить мне, что и настоящий Вено далек от совершенства.

Однажды я спросил его:

– Да есть ли на земле настоящий рай?

– О да, – отвечал он.

– Где же он? На что он похож?

Он опустил лук на землю и положил руки мне на плечи.

– Мы идем к нему, – сказал он. – Рай всюду, где мы его ищем.

С тех пор, завидев меня в поле, он каждый раз кричал издалека:

– Уже близко, Клэй. Мы почти дошли!

За эти годы шутка стала привычной. Выходя из дома поутру, я часто находил на пороге дичь для обеда или корзинку плодов и догадывался, что заходил Эа.

Однажды ночью, три года назад, Ярек прибежал ко мне. Лил дождь с грозой, а он стучал ко мне в дверь и кричал:

– Клэй, Клэй!

Я вышел и увидел, что он совсем промок и дрожит.

– Что стряслось? – спросил я.

– Папа ушел на охоту, а ребеночек хочет выйти, – сказал он. – Мама зовет на помощь.

Мы побежали через поле. В хижине на кровати я увидел Арлу. Она корчилась в схватках. Я еще не забыл курсы анатомии и физиологии. В Академии мы изучали акушерство, так как предполагалось, что момент рождения во многом определяет физиономические черты.

Я сорвал с Арлы одеяло и увидел крошечную ножку, торчащую между ее бедер.

– Принеси нож, – велел я мальчику. Он мгновенно вернулся с каменным ножом своего отца. Лезвие было острее любого скальпеля. Я хорошо знал, что надо сделать, но не мог решиться начать. Никогда я не верил в бога, но тогда молился: только бы не изуродовать ее снова.

Должно быть, она пришла в себя, пока я стоял над ней с ножом в руке, и закричала. Зеленая вуаль билась, как занавеска на ветру. Я велел мальчику прижать ей руки; он, хотя и взглянул настороженно, поверил мне и выполнил просьбу. Я отошел прокалить клинок на огне и, как только он немного остыл, сделал разрез поперек живота. Из разреза мне удалось извлечь ребенка: темнокожую девчушку, красивую, как отец, и кроткую, как мать. Вместо кетгута пришлось использовать сухожилия недавней добычи Эа, но шов я наложил благополучно.

Признаться, никогда в жизни я не чувствовал себя таким нужным. Казалось, вся моя бестолковая жизнь, все страшные приключения и страдания стоило перенести ради того, чтобы дожить до этой минуты. Девочку назвали Цин – имя придумал отец. Она оказалась необыкновенным ребенком, потому что после ее рождения лицо Арлы, словно по волшебству, медленно стало разглаживаться. Через год жестокие следы, оставленные моим скальпелем, полностью стерлись и ей уже не нужно было носить вуаль, чтобы защитить от себя людей. Но со мной она не разговаривала по-прежнему. Если мы встречались на торгу у реки, она проходила, потупив взгляд.

Зато ко мне часто заходил Эа с Яреком и Цин. Он давал мне подержать малышку, и порой, поймав его улыбку, я задумывался, случайно ли он ушел на охоту в ту самую ночь. Если такая мысль закрадывалась мне в голову, я решительно отгонял ее. В один из таких вечеров он и сказал, что они уходят в Запределье.

От этой вести у меня подогнулись ноги, мне пришлось отдать ему девочку и сесть.

– Мы вернемся, – заверил он, – но я должен объясниться со своим народом.

– Но для них ты преступник, – сказал я. – Ты сам говорил.