Отношения под запретом
Шрифт:
«Учитывая, что яхта стоит на приколе уже больше восьми лет, ждать тебе, Аманда, морской прогулки до седых волос».
Подав Аманде руку, я помог ей спуститься на пристань. Забросив на плечо ремень сумки, журналистка обернулась посмотреть на золотые буквы поперек темно-синего корпуса.
– «Лейлани Мэй», – прочла она вслух. – А в честь кого названа яхта?
Я ей подмигнул.
– Простите, интервью окончено.
Грант – 15 лет назад
Я не мог отвести от нее глаз.
Снег валил густой пеленой. Новенькая кружилась
Лили.
Как лилия. Нужно где-то достать этих лилий и узнать, чем они пахнут. Я не был таким дураком, чтобы верить, будто Лили будет пахнуть лилией, но отчего-то не сомневался, что ее запах будет лучшим на свете.
Я смотрел из окна во двор с болезненным, сосущим стеснением в груди. Логически под ложечкой могло заныть от горячих сэндвичей с сыром и томатного супа, которыми мама кормила нас за обедом, но я понимал, что настоящая причина в другом. Даже в четырнадцать лет я знал, что такое любовь. Еще час назад не знал, пока в дверь не позвонили, зато сейчас уже не сомневался.
Лили.
Лилия.
Лилия Гранта.
Даже звучит красиво, правда?
Грант и Лили.
Лили и Грант.
Если у нас будут дети, они тоже получат цветочные имена – Роза, Мелисса… Стоп, Мелисса – это вроде не цветок? Ну и ладно.
Разберемся.
Я буквально прилип к окну отцовского кабинета. На стекле возникло мутное пятно от моего дыхания, и я вытер влагу рукавом толстовки. Это движение привлекло внимание Лили. Она перестала кружиться, приставила к глазам ладони козырьком и вгляделась. Надо было отпрянуть от окна, чтобы она меня не заметила, но я застыл столбом, по уши очарованный этой девчонкой.
Она что-то прокричала, но я не расслышал через закрытое окно. Поэтому я отпер шпингалет и чуть отодвинул створку.
Мне пришлось откашляться, чтобы голос снова начал повиноваться.
– Ты что-то сказала?
– Да! Я спрашиваю, ты что, подглядывать любишь?
Черт, только этого недоставало! Теперь она точно сочтет меня с приветом. Сначала я пулей вылетел из комнаты, когда моя мать знакомила Лили с нами, а теперь новенькая застала меня за таким занятием. Надо остаться хладнокровным и не подавать виду, что я смутился.
– Нет, – заорал я в ответ. – Мне просто интересно, когда ты отморозишь пальцы на ногах, они почернеют и отвалятся? Ты что, не смотрела «Послезавтра»?
Лили помотала головой.
– Я никогда не ходила в кино.
Я вытаращил глаза.
– В кино не ходила?
– Не-а. Моя мать не любит кино и телевизор. Она говорит, телевидение зомбирует.
– А вот если бы посмотрела «Послезавтра», ты бы обулась.
Она улыбнулась, и мое сердце перестало биться нормально – оно будто сделало мгновенное сальто в тот момент, когда сверкнули ее жемчужные зубы. Я потер грудь слева, хотя там вовсе не болело.
Глядя на Лили, я крикнул:
– Эй, сделай так еще раз!
– Что сделать?
– Улыбнись!
Ошибки не было – сердце вновь начало вытворять непонятные штуки.
Лили огляделась.
– Ты слышал?
– Что?
– Звон бубенцов.
Неужели мы оба фантазеры?
– Да нет, все тихо.
Она
пожала плечами.– Вдруг это Санта проехал? Говорят, что вы, богачи, верите в Санта-Клауса лет до тридцати, будто он вам подарки на Новый год приносит!
Вдруг на крыльце загорелся свет, и я услышал мамин голос:
– Лили? Что ты тут делаешь? Скорее в дом, простудишься!
– Да, миссис Лексингтон. Я просто вышла посмотреть на снежные хлопья. Я еще никогда не видела снега.
– О Господи… Иди скорее в тепло. Нужно тебя одеть. У Кейт найдутся лыжный костюм и ботинки, которые придутся как раз впору… И шапка.
Лили подняла голову и еще раз улыбнулась мне.
Сердце у меня замерло в третий раз.
Черт… Ну кто мог знать, что любовь способна принести столько боли?
На следующее утро я нигде не мог ее найти. В первый день мама обычно отправляла новеньких со мной на автобусе, а потом я провожал их в кабинет, где мама, закончив все формальности, уже говорила со школьным психологом.
Я насыпал хлопьев в тарелку и достал молоко из холодильника, но когда ставил пакет обратно, из-за двери в гараж послышался гулкий удар. Отправив в рот ложку «Голден грэмс», я с тарелкой в руке пошел посмотреть, что там происходит.
Открыв дверь, я чуть не поперхнулся.
– Что ты делаешь?
Лили посерьезнела, будто искренне смутившись моему вопросу.
– Рисую. Ты не видел, как люди рисуют?
– Больше похоже, что ты себя раскрашиваешь.
Лили стояла перед мольбертом, густо покрытая разноцветными каплями. На ней была длинная футболка, прикрывавшая задницу (правда, там же и заканчивавшаяся), и я не мог отвести взгляда от ее ног, где было меньше краски, чем на верхней половине туловища. Ноги были удивительно длинными и гладкими – я еще не видел такой длинноногой девчонки. Мне вдруг захотелось подхватить Лили на руки и проверить, сможет ли она скрестить ноги за моей спиной.
Я спохватился, только когда она сказала:
– У тебя капает.
Я вытаращил глаза.
– Чего?!
Она улыбнулась и кивнула на мою тарелку. Оказывается, я держал ее криво, и молоко капало мне на обувь.
– Блин, – я поспешил выровнять тарелку.
Лили засмеялась. Господи, какая красивая девчонка! Длинные черные волосы, загорелая кожа – посреди зимы-то! – и огромные карие глазищи. И еще Лили была высокой, всего на несколько дюймов ниже меня. С восьмого класса, когда за лето я вырос на четыре дюйма, большинство девчонок не доставали мне даже до плеча, а Лили доставала. Отчего-то это казалось правильным, что она такая высокая, будто она и должна была выделяться из всех девчонок в школе.
Встряхнув головой, чтобы привести в порядок мысли, я спросил:
– А моя мать знает, что ты тут рисуешь? Автобус через пятнадцать минут!
Лили сморщила нос:
– Какой автобус?
– Ну как же, школьный! Уже семь часов!
– Утра?
Тут уже я растерялся.
– Ну а чего же еще? Или ты думала, сейчас ночь?
– Да. Значит, я рисовала всю ночь и забыла о времени… – Лили пожала плечами. – Со мной бывает.
Я переступил порог и обошел мольберт.
– Ты сама нарисовала?