Отныне и вовек

— Мне… — начал я, — мне страшно.

Даунс и Смолл отступили назад:

— Мы можем идти, мистер Рэдли?

— Нет! — вскричал Рэдли. — Господи прости, он и вас ослепил. Как мне открыть вам глаза?

— День-то прошел, Рэдли, глаза скоро закрывать пора, — сказал Смолл.

— Но я вас заставлю видеть, черт побери! Я иду к капитану. Прямо сейчас. Не хотите стоять рядом со мной — стойте позади. И услышите все из его собственных уст.

— Это приказ, сэр?

— Да.

— Раз так, — ответил Смолл, — есть, сэр.

— Есть, сэр, — повторил за ним Даунс.

Эти трое зашагали к трапу, и нам с Квеллом ничего не оставалось, как пойти следом, прислушиваясь к странным электронным ритмам капитана, таким близким и таким далеким.

Глава 8

— Подстрекаете к бунту, мистер Рэдли.

Впустив нас к себе в каюту, капитан остановился к нам лицом; даже не верилось, что его жуткие белые глаза ничего не видят.

— Сэр, — отозвался Рэдли, — для меня самоочевидно…

Капитан не дал ему закончить:

— Самоочевидно? Температура Солнца равна двадцати тысячам градусов. Самоочевидно, что оно спалит Землю. Так? Я не доверяю людям, которые приходят с самоочевидными фактами, а потом пророчат беду. А теперь, Рэдли, слушай внимательно. Я передаю тебе командование этим космическим кораблем.

— Капитан! — Рэдли не поверил своим ушам.

— Уже не капитан. Грядущие великие свершения будут твоей заслугой.

— Я не стремлюсь к великим свершениям, — ответил Рэдли.

— Раз ты сам это признаешь, значит, стремишься. Пришел с фактами в руках? Унесешь с собой нечто большее, чем факты. Кто из вас хоть раз видел комету вблизи?

— Никто, сэр, только вы.

— Кто дотрагивался до ее тела?

— Опять же никто, насколько нам известно.

— Что же в ней такого, что мы спешим ей навстречу с распростертыми объятиями?

— Вот вопрос, капитан.

— Вопрос! Мы забрасываем невод, как рыбаки. Мы спускаемся, подобно горнякам, в богатые, неистощимые, бездонные копи. Левиафан плывет сквозь космос, как стая рыб, сверкает, как ценнейшее сокровище всех времен. Забросим же наши сети и вытащим великое множество рыбы [27] , незамутненные слитки энергии — перед этим уловом померкнут все богатства Галилеи [28] . Отомкнем необъятную сокровищницу и возьмем, что пожелаем. У нас будет десять миллиардов алмазных жил, слепящих взгляд своим блеском. Таких черных алмазов должно хватить на всю нашу жизнь: они еженощно сыплются из космоса, но сгорают дотла. А мы станем ловить этот дождь. Сбережем самые яркие слезинки, чтобы с выгодой продать на обычных рынках самым необычным способом. Кто от такого откажется?

27

Забросим же наши сети и вытащим великое множество рыбы... — Упоминается чудо, совершенное перед призванием Иисусом первых апостолов — Симона (Петра) и Андрея. Христос «учил народ» у озера Генисаретского и, окончив проповедь, «сказал Симону: отплыви на глубину и закиньте сети свои для лова». Симон, опытный рыбак, сказал: «Наставник! мы трудились всю ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть». Закинув сеть, они поймали «великое множество рыбы, и даже сеть у них прорывалась». После этого, как повествует далее евангелист, первые апостолы «оставили все и последовали за Ним».

28

Галилея— историческая область на севере Палестины (Израиля), на границе с Ливаном. Ограничена Средиземным морем на западе, горой Кармель на юге и Иорданской долиной на востоке. Традиционно делится на Верхнюю, Среднюю и Нижнюю Галилею. Родина Иисуса Христа и апостолов.

— Как сейчас — я бы не отказался, — осторожно сказал Рэдли.

— Тогда выкачаем каждый вздох из этого огромного чудовища. Его дыхание — это водород и смеси горючих паров, которых хватит всем цивилизациям, на всю жизнь наших детей и внуков. Такая энергия, взнузданная, контролируемая, накапливаемая, хранимая, высвобождаемая, будет творить атомные чудеса для рода человеческого и принесет еще более сказочные прибыли. Едва ли банковский счет раньше времени столкнет кого-нибудь из нас в пучину безумия.

— Безумия?

— Безумия наслаждений, сытой жизни и сладкой праздности. Дыхание и тело Левиафана принадлежит вам — это будет ваш банковский вклад под проценты и кредиты. Что до меня — прошу лишь об одном: оставьте мне его душу. По рукам?

— Ну, если такой дождь сам падает с неба, — сказал Даунс, — я не прочь побегать под его струями.

— Да! Как дети бегают под весенними ливнями!

Про себя я подумал: его метафоры меня убеждают, а факты — нет.

Теперь капитан повернулся в сторону Квелла:

— Любезный Квелл, ты читаешь мои мысли. Видишь ли ты в них мягкую погодку, ласковый дождик и чеканные серебряные монеты, разбросанные среди свежей, высокой травы?

Квелл не нашелся с ответом.

— А ты, Рэдли?

— Да провалитесь вы, сэр.

— Как провалюсь, так и снова появлюсь, — парировал капитан. — Колокол спасения меня не оставит. Внимайте его звону. Смолл? Даунс? Слышите?

— Так точно, сэр! — выпалили оба.

— Квелл? Измаил? — Пауза. — Ваше молчание — знак согласия. — Капитан повернулся к Рэдли. — Ну, и где теперь твои бунтовщики?

— Вы их купили, сэр! — ответил Рэдли.

— А ты поторгуйся да выкупи обратно, — предложил капитан.

* * *

Поздно вечером, лежа у себя в койке, я сделал такую запись в дневнике: «Мы бежали от старых радиоголосов, обошли стороной затерянные луны с затерянными городами, отказались разделить доброе вино и душевное веселье с истосковавшимися астронавтами, отмахнулись от достойных священников, что искали своих пропавших сынов. Длинен список грехов наших. О боже! Значит, надо слушать космос, чтобы предвидеть, какие встречи он сулит и какие еще преступления мы можем совершить по неведению».

Отложив тетрадь, я включил местную радиоточку. Вначале слышалось только равнодушное потрескивание, но потом зазвучала музыка — более удивительной симфонии я еще не слышал.

Я сделал погромче и, закрыв глаза, стал слушать.

От звуков музыки Квелл заворочался во сне. Я выключил радио, но до меня донесся настойчивый голос Квелла:

— Включи немедленно.

Еще раз нажав на кнопку, я вернул музыку. Она была невероятна — реквием по живым, которых оплакивают, как мертвых.

Я понял, что Квелл погрузился в эту мелодию с головой, потому что его сознание охватило мое.

— Только не выключай, — шептал он. — Слышишь? Музыка из моего далекого мира.

— Из твоего мира? — переспросил я. — За миллиарды миль отсюда? Уму непостижимо!

— И правда, уму непостижимо, — согласился Квелл. — Музыка, что создавалась в моей галактике, а то и в более далеких пределах. Повесть о страданиях и смерти отца моего отца.

Из динамика лились звуки, торжественные и скорбные.