Отныне я – странник

Все кто был в землянке, озадаченно смотрели на вернувшуюся группу егерей. От них веяло морозом, но не только им одним — что-то сильно потрясло бойцов и от этого они были сами не свои.

— … Тут это… — Снова заговорил Рябов. — Мы наткнулись на деревню, в которой хозяйничали вражеские фуражиры… Эти курвы, не просто обирали селян. — Они убивали и насильничали: не щадя ни детей ни стариков. Не пощадили и местных карелов … В общем, мы порешили их всех. А нескольких насильников подрезали так, чтобы они подольше подыхали.

В подземном убежище повисла гнетущая тишина. Все обдумывали только что услышанную историю. А Николай, помолчав, снова заговорил глухим голосом:

— Командир? Ведь я прав? Ведь нельзя этих антихристов пускать в наши селения.

Светловолосый юноша первый раз за время его монолога, посмотрел в глаза своему командиру — в ожидании ответа на свой вопрос.

— Я уверен, что все согласны с тобой. Поэтому отныне ни один обоз не должен дойти до наших селений. Федя, передай это всем — немедленно. А что с селянами? Среди них кто ни будь, выжил?

Говоря это, Юрий старался выглядеть как можно спокойнее: хотя это давалось ему не очень легко. Он чувствовал, как сильно «зачесались кулаки» в желании как можно скорее поквитаться с противником за его злодеяния. Но поддаваться эмоциям, было самым последним делом. Поэтому Гаврилов успокаивал себя как мог.

— Юрий Витальевич, тут наши на связь вышли! — Неожиданно выкрикнул связист, включив рацию.

— Тогда передай им мой приказ — об уничтожении всех караванов и недопущении их к нашим селениям.

— Это не то, командир. На связи полк. — Фёдор замолчал, прислушался к тому, что говорили в наушниках и ответил невидимому собеседнику. — Вас понял, передам.

Не вставая из-за рации, повернулся к Гаврилову и доложил:

— Полк, прибыл на место ещё три дня назад. Сейчас инженеры занимаются укреплением позиций, а остальные выставили дозоры и работают над благоустройством лагеря. Также докладывают, что на марше потерь не было — если не считать троих заболевших пневмонией и десяток с обморожениями различной тяжести. Медики утверждают, что скоро почти всех вернут в строй.

— А они что, на позициях одни?

Связист повторил вопрос — передавая его в эфир. И выслушав ответ — пересказал его Гаврилову:

— С ними только псковские стрельцы. Ни обещанных драгунов, ни полка иноземного строя ещё нет.

— Передай подполковнику Йикуно, чтобы выделил людей в помощь инженерам. Пусть делают засеки и копают рвы. Затем посмотрел на Рябова, так и стоявшего со своими товарищами посреди землянки.

— Коля, так что с селянами? Есть выжившие?

— Да командир, но, к сожалению, спасли немногих — одни бабы, девки, да дети малые. Остальных всех сгубили — ироды. Мы убитых в братской могиле схоронили, выживших, с собой взяли: нельзя их одних оставлять — помрут без своих мужиков.

Все присутствующие смотрели на своего командира — ожидая, какое он примет решение. С одной стороны — в глубине души, он радовался, что его воины так переживали за судьбу спасённых ими гражданских лиц. Но с другой стороны — для их охраны, нужно было выделить, кого ни будь для их сопровождения. А людей для выполнения поставленной задачи и без того не хватает. Куда не ткнись — везде жо…

— Значит, поступим так. — Юрий неспешно осмотрел всех присутствующих. — Насчёт гражданских — всем, кому это требуется, оказать необходимую помощь. Накормить людей горячей пищей. Загрузить обоз едой — с запасом. Коля, твоя группа, должна окольными путями довести караван до нашего полка: там передадите селян на попечение медиков. Всем твоим бойцам, необходимо….

Говорят что лес, как и море, умеет хранить тайны. Но, как показала жизнь, это не всегда так. Вчера днём, дозорные наткнулись на сани из каравана фуражиров, ушедшего за сутки до этого за провизией. В них был только один пассажир — слегка придурковатый Ларс. Безобидный светловолосый детина, с вечной добродушной улыбкой: его знали многие и почти все, при случае не гнушались над ним подтрунивать. Добродушный обозник, всегда стоически переносил придирки — точнее, он их не замечал. Только, когда кто-то перегибал палку: он тихо бормотал себе чего-то под нос — что очень забавляло воинов. Нынче он с той же улыбкой, смотрел в небо своими остекленевшими глазами. И когда его подняли с саней — оказалось что у него в спине торчит обломившаяся стрела. Лекарь, которому было приказано осмотреть тело: извлёк обломок из раны и дал заключение. Что, скорее всего, это дело рук разорённых селян или местных ватажников — ибо на стреле не было наконечника. Её остриё было заточено и обожжено — такое оружие делали лишь нищие бандиты. И это объясняло, куда девались обозники: единственное что настораживало, это большое количество не вернувшихся фуражиров. Генералитет, которому было доложено об этом по инстанции: сразу нашёл решение этой проблемы. Охрана обозов была усилена и бандиты, вздумавшие нападать на служащих шведского короля — сами станут жертвой вооружённой охраны. Необтёсанные землепашцы, какими бы они хитрыми ни были, не смогут противостоять хорошо вооружённому и обученному воину.

Бывалый вояка Гуннар Магнуссон внешне выглядел слишком спокойно, беспечно сидел в седле и больше прислушивался — чем присматривался к проезжаемой караваном местности. Пока всё было спокойно. Если не считать одной маленькой неприятности — они пересекали небольшое замёрзшее болотце, и когда они достигли его середины, неожиданно появилась стая волков. Заметив людей, они остановились, некоторое время сопровождали обоз, присматриваясь и принюхиваясь. Они ещё боялись людей и, несмотря на голод, так и не отважились к ним приблизиться. Повыв и напугав этим лошадей, хищники отвернули в сторону и неспешно убежали прочь. А фуражиры, вздохнув с облегчением, выбрались на дорогу, ведущую в лес и, продолжили свой путь, с опаской поглядывая туда, где исчезли серые бестии.

Только Магнуссон, флегматично провожая взглядом ещё заметную стаю, с претензией на философию изрёк:

— Эти божьи твари, ещё не ведают, что человеческая жизнь уже обесценилась. Но уже чуют, что вскоре, для них будет устроен такой пир, что они ожиреют от обилия человечины и конины. И всему виной — мы сами.

— Тьфу ты. — Возмутился молодой всадник, едущий неподалёку. — Нашёл, когда об этом разглагольствовать.

Юноша и без того нервно смотревший по сторонам, стал оглядываться с ещё большей опаской.

— Не бойся Хюго. — Снисходительно посмотрев на молодого всадника: проговорил Магнуссон. — Эти бандиты нам неопасны — они пока боятся людей. А вот двуногих, остерегаться необходимо.

Гуннар немного поёжился — мороз понемногу пронимал путников и, желая ещё немного развлечься: продолжил свой монолог, предназначенный для Хюго.

— И если бы не эти дурни, — говоривший всадник, кивнул на возниц саней, — которые сдуру стали насильничать, убивать и отнимать у местных всё до зёрнышка. Мы бы с тобой не рисковали жизнью, защищая этих глупцов, от тех, кого они заставили взяться за топоры. Всего-то нужно было оставлять немного провизии, чтобы аборигены могли дотянуть до весны.

Для Хюго, это был его первый поход. И до недавнего времени, пока он не увидел Ларса и не был назначен охранником этих рекрутированных бонде: юноша грезил о том, как он совершит множество подвигов, прославляя свой род. А теперь, ему было муторно и противно. — «Одно дело честный бой, где ты видишь противника. А другое дело быть растерзанным волками, или быть убитым предательской стрелой — пущенной в спину каким-то лесным бандитом. А тут ещё этот Гуннар с его болтовнёй».

Виновник этих переживаний ехал немного впереди, и видимо ему прискучило издеваться над молодым воином, и он снова замолчал. Но тишина возникла по другому поводу. Дорога уже шла по лесу и впереди, делала крутой поворот. И подъезжая к нему, Магнуссон почувствовал чей-то недоброжелательный взгляд. Кто-то смотрел на него из лесу, и этот неизвестный наблюдатель, по ощущениям олицетворял собой смертельную угрозу для каравана. Гуннар уже собирался поделиться своими тревожными предчувствиями с товарищами, как услышал знакомый «звук смерти» — звука выстрела не было, но немного позади, вжикнула пуля, и было слышно, как она с характерным звуком вошла в чью-то плоть. Старый вояка, молниеносно прижался к шее своего коня: и скорее почувствовал, чем услышал, как нал ним пролетела ещё одна «смерть».