Отождествление О
Шрифт:
По щеке Принцессы катилась слеза.
На следующий день он отвёз рукопись в редакцию. Ещё через день в дверь к ним позвонили двое невысоких мужчин в мягких серых шляпах и мягких серых плащах.
[Защитная речь обвиняемого]
«Господа, я и не предполагал, что мой роман закончится так быстро, так печально. Мастер Платон говорил, что есть некая память о будущем. Поэтому я знаю, что завтра мир с лёгкостью и при вашей внимательной помощи, господа, отнимет у меня Принцессу, отнимет Зайца. И всё это мне нужно будет пережить, как настоящему поэту. Я вижу ваши улыбки – это сейчас не модно, даже стыдно – поэт. Но кто сказал вам, что поэт – это обязательно богема, шляние по девкам и пристрастие к спиртному? Поэт беседует с Ангелами. Как может грязное, неочищенное животное с затуманенным разумом прикоснуться к словам,
Вы цинично улыбаетесь, господин судья. Вам будет нелегко понять, что я не обижаюсь на вас, на этот смешной приговор. Я знаю, что ваша душа, как и души всех здесь присутствующих, – это чудный и чистый ребёнок. (Волнение, шёпот в зале.) Просто этот ребёнок скрыт невежеством, порой варварством, суевериями, тряпьём предрассудков, ложью, гневом, похотью и жадностью этого земного раздельного существования. Просто ваша память слаба, ваши чувства направлены на самоудовлетворение, не на дарение, а на захват, ваши сердца направлены не на любовь, а на знание того, как сделать другому больно. (Возрастающий шум в зале.)
Простите, простите меня, господа. Я увлёкся. Ещё две минуты. Этот мой роман… это всего лишь повод… высказаться. Не вините меня слишком строго. С той поры, как все мы оторвались от Неба, полное непонимание стало нашим бичом. Но почему мы так жестоки к тем, кто зовёт нас вернуться обратно? Или это постыдное существование уже стало вашей настоящей природой? Но, как и вы, я бессмертен. И приговоры ничего не меняют в кукольном театре. Я остаюсь, я буду видоизменяться по временам, странам и лицам. Мы снова и снова будем играть с вами, правда, в других одеждах, господа. Это заблуждение, что вы можете что-то отнять у меня. У меня ничего нельзя отнять: ни этого мира, ни цветка, что умер вчера, ни Принцессы, ни Плюшевого Зайца. Я принимаю ваш приговор… с благодарностью ко всем действующим лицам, с любовью и пониманием того, что вы не можете иначе. (Шум в зале.)
Все орбиты давно расчерчены, и все мы движемся, хотите вы того или нет, к одному великому Постижению, где все мы, тёмные и светлые, плохие и хорошие, сольёмся в Сознании единственной Радости Всеблагого Существования.»
– Принцесса, тебе не страшно жить?
– Нет, любимый. Пойдём, я сварила гороховый суп. Ты должен попробовать.
Отождествление О
Эо проснулся с совершенно чёткой мыслью о том, что ему совершенно нечего делать в этой вселенной. И уже потом, стоя у зеркала и не видя собственного отражения, обнаружил своё полное отсутствие. А он всего лишь хотел посмотреть, как выглядит его ум через двадцать прошедших лет. Зато где-то в глубине зеркальной глади он заметил странно одетого человека, читающего что-то с листа перед двумя воронами. Прислушавшись, Эо разобрал лишь окончание: «…а поскольку обстоятельства не благоприятствовали предметам важным, то и задумал я сложить похвальное слово Глупости…»
То, что Планета есть одно Целое, Эо знал давным-давно: если кто-то сходит с ума в каком-то месте, последствия наблюдаются даже в пустыне. Что ж, мудрые говорили, что все проявления трёх миров сансары – это обманчивые мысли одного-единственного живущего и ничего более. Возможно, что и всё написанные ранее, и последующие строчки – просто видимость. Здесь только кажется, что ты живёшь.
Фрагмент из «Чаши Быка»:
«Ты только почувствовал жажду творить, а перед тобой уже готовое произведение. Может быть, это поэма длиной в жизнь, трагедия или мгновенная драма. И всё твоё знание пойдёт на укорачивание и правку текста, оттачивание мелочей до мелочей, от длинных к коротким эпизодам, словам, буквам, запятым, многоточиям, точке. От пауз к молчанию, чистому звуку. О Поэзия!
Я плаваю среди потоков мысли, в эфире тонком, что насквозь пронизывает мирозданье это, и он имеет свойство сохранять всё сказанное, самый лёгкий помысел, что длилось, думалось, прошло. Прав написавший «весь я не умру» и тот, что «рукописи не горят» сказал. Ум видит свечение чужих потоков – течений мысли живших здесь умов, – протоки и ручьи, они везде в воздушном океане, рядом, в неброском томике стихов, – войди, как в дверь, в забытое столетье, в сплетенье букв лазейку отыщи в мир чувствований и предметов того, кто жил, кто думал и дышал. Сосредоточься, руку протяни – и с белого листа качнутся кисти акаций, станет слышен грохот зелёных волн чужой Александрии, и встанет солнце над Пелопоннесом, а в феврале остынет Петергоф.
И потом может оказаться, что человек, который написал „Кавадрат“, и тот, который напишет „Отождествление О“, – игра двух разных причинных состояний ума, лепечущих
о великом Океане Беспричинности».Эо стоял и смотрел, как падает в Боге снег. На маленькой поляне с замёрзшими ногами он долго стоял и смотрел, как падает снег. Снег падал огромными хлопьями, медленно, как бы нехотя, чтобы наблюдатель мог полюбоваться его ленивым движением, его магическим не надоедающим танцем, чтобы каждый мог разглядеть то, что обычно скрыто суетой, – чудо, которое видишь каждый день, не обращая на него внимание, но сейчас оно перед тобой, простая магическая невозможность – белая вода, пушистая, как шуба зимы, как электрические свитеры берёз и огромные варежки на лапах елей, как неловко напяленные шапки-ушанки обомшелых пней.
Неописуемая красота входит на вдохе, и Эо, глубоко вдохнув «О», уже не хочет выдыхать.
Выходя из леса, Эо думал о том, как красота на этой земле связана с гравитацией. Нас потрясает падение листьев, снежинок, людей, падение ангелов и бомб. И хождение по воде.
Возвращаться домой не хотелось. Дома было пусто. Мир, как и обещал, отнял у Эо и Принцессу, и Снежанца, оставив, как и обещал, одиночество поэта и стену непонимания из живых кирпичей друзей, знакомых, близких и далёких. Снежанец завёл свою семью, но, когда и куда выведет её, было неизвестно. Принцесса давно разочаровалась в Эо и ушла, очаровавшись его противоположностью. Таково устройство женщин, и друг Эо, Шекспир, не раз говорил ему об этом. Но кого слушают влюблённые?.. Мысли поэта перенеслись в прошлое: «А ведь предупреждал. Года за два до случившегося. Да. Помнится, на трамвайной остановке. У него, вообще-то, всегда был трагедийный взгляд на мир. Но тогда. „Вон, – говорит, – глянь, женщина. Посмотришь: камень, лёд. Сказать двусмысленности не позволит. А в чувственных страстях буйна, как.“ Дальше была отсылка к лошадям и потёмкам ада в прекрасном переводе Пастернака. Кстати, великолепный перевод. А ты знаешь, как от переводчика много зависит? Например, „Божественную комедию“ лучше читать в переводе Михаила Лозинского, – талант, каких мало, ни одного повтора в рифмах! А как передан метафизический смысл! О. Но я отвлёкся.»
Подышав на озябшие руки, Эо вышел из рощи и двинулся в сторону дома. За городом к вечеру было пустынно. По белой дороге Эо медленно шёл навстречу неподвижному тёмному пятну, маячившему впереди. Пятно было на четырёх лапах. Человек остановился в метре от большой собаки. Собака никуда не спешила. Ей тоже нечего было делать в этой вселенной. Родственники по судьбе посмотрели друг другу в глаза, и время остановилось. Эо заплакал. Давно такая вселенская Ненужность не входила в него, не затопляла состраданием душу, вымывая мелкие обыденности, выталкивая наружу спрятанного глубоко внутри Бога. У собаки не было дома, не было хозяина, не было еды, не было ничего. Было большое чёрное тело, стоящее на зимней дороге. И эта бесцельность. И великое одиночество. И этот неизвестный человек, который может покормить или ударить. Медленно падал снег. Эти двое стояли и смотрели друг на друга. Эо вытащил из кармана кусок хлеба. Собака отвернулась. На ухе блеснул пластмассовый чип. Им не о чем было говорить, однополярные вещи не притягиваются.
Эо вошёл в тёмный коридор, закрыл входную дверь и подошёл к зеркалу на стене. Потрогал левое ухо. Чипа не было.
Краем глаза Эо проглядывал почту. Основная часть глаз наслаждалась рассветным весенним небом за окном. В Средствах Массового Запугивания активно дискутировалась тема многократного естественного происхождения бубонной чумы и обильного распространения её через места принудительного лечения.
Через несколько месяцев, дабы не видеть зла, повсеместно было объявлено свободно-принудительное ношение чёрных повязок на глазах. Во-первых, это было красиво. Унификация граждан, некая масочная соборность сближала землян и не давала им разбредаться. А во-вторых, это сильно упрощало жизнь, поскольку совершенно не надо было отвлекаться на ненужные вещи и думать. Теперь все всё прекрасно видели посредством указаний сверху. Был, правда, некий нюанс, который средства оповещения как-то обходили молчанием: это само понятие «сверху», поэтому была путаница в том, кто это или что это, и вообще сверху ли это. «Лорд Лжи лютует», – мелькнуло в голове поэта, когда он вышел в город. Громкоговорители, вытащенные из запасников последней революции, висевшие на столбах с видеокамерами, доходчиво объясняли прохожим, как правильно ходить, правильно общаться и правильно жить. Жители Земли стали похожи на детей слепого Купидона, ибо, разве он не слеп, когда безобразное кажется ему прекрасным?
Эо мог ходить без повязки на глазах потому, что его всё равно никто не видел и не мог попенять ему за столь дерзкое и неестественное в природе поведение. Тем более что все указания приходили из него самого, а указующий был где-то там, внутри, где сердце.
Однажды на базарной площади он случайно услышал негромкий разговор двух старцев. У них были чудесные имена: Гаутама и Майтрейя, и они были без шор на глазах. Они разговаривали на незнакомом языке, но Эо всё понимал, а в голове пел жаворонок. Они пропали, внезапно растворившись в пространстве, оставив на месте сидения старые потрескавшиеся очки.