Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Берти, чувствуя себя хозяйкой дома, председательствует за столом. Она посадила старшего механика слева от себя, потому что он симпатичный малый, и Феликса справа, потому что она продолжает им пользоваться. В глубине зала Альфред корчит рожи. Фигаро умирает от ревности. Я буду удивлён, если он не подхватит желтуху до конца круиза. Видя, как тот злится, Берю, совершавший обход ресторанного зала, чтобы пожелать «приятного аппетита» всем своим гостям, шепчет ему на ухо:

— Не делай траурную рожу, Фредо, ты же знаешь, что в глубине души она предпочитает тебя!

— Господа, — произносит Феликс сразу же после супа с бычьим хвостом и ушами, — я поздравляю всех нас с тем, как быстро мы провели это расследование. Представьте, с тех пор как мы покинули Канны, не прошло и двух суток. — Он скрещивает свои узловатые руки и продолжает: — Нам остаётся выяснить вопрос с убитой парой. Я предлагаю действовать по следующему плану: Пункт «а» — найти трупы; пункт «б» — раскрыть убийцу. В том, что касается первой части плана, было бы желательно, как я думаю, разобраться с фактором времени. Я полагаю, господа, что по этому пункту вы стали жертвой массовой иллюзии, и вы совершаете ошибку, утверждая, что эти два трупа были похищены за несколько секунд. Невозможно за такой короткий промежуток времени извлечь два тела из сундука и перенести по коридору в каюту, даже если она находится вблизи от данного сундука. Тем более, господа, что некроклептоманы не могли знать, что вы бросите сундук во время транспортировки. Предположим, что они шли за вами так, что вы этого не заметили, и они воспользовались предоставившейся им возможностью. Можно ли допустить, что они располагали тайником в непосредственной близи с лифтом? Я не могу принять такую версию, господа! Моё врожденное картезианство не позволяет мне этого! И ещё: эти таинственные личности знали, что вы несли покойников в морг. Если бы они захотели забрать останки, они могли бы это сделать в своё удовольствие позже, им никто не помешал бы в этом пустом помещении. Следовательно…

Чтобы лучше усвоить вышесказанное, капитан Берюрье опускает тарелку, которую уже поднёс ко рту.

— Следовательно, ты продолжаешь нам морочить яйца, Фелиск, — говорит он. — То, что ты нам рассказываешь, мы об этом уже говорили, не в сослагательных наклонениях, но всё же. Дело как раз в том, что тут вообще нет никакого объяснения! Мы не ошиблись насчёт времени. У нас, может быть, и не слоновые хоботы, но мозги в порядке, как у взрослых, приятель! И они у нас варят как надо. И если говорить про объяснение, Фелиск, оно может быть только одно. Не тридцать шесть, не три, не два, а одно! Вот только мне не по нутру пришивать его к делу, дорогой мой…

В один голос все сидящие за столом вскрикивают! Все хотят знать гипотезу Толстяка. Он не имеет права скрывать её от нас.

Берю опустошает свой бокал, отрыгивает, будто испускает вздох и говорит:

— В какой-то момент я считал, что только негритос мог всё это сделать. Вытащить сундук, открыть иллюминатор, достать жмуров, бросить их в воду, снова закрыть… Ничего подобного! Даже если он очень сильный и очень быстрый, он не смог бы, потому что аргентинец не пролез бы в окно. И потом, люминаторы привинчены. Так что остаётся одно: вы с Альфредом уволокли мертвецов и заныкали в гардеробе каюты, где вы занимались своим постыдным бизнесом!

Снова в один голос все сидящие за столом вскрикивают:

— Альфред и учитель спрятали трупы? Но зачем, о боже?

Берю ударяет ножом по бокалу, требуя тишины.

— Если вы чуть-чуть прихлопнете рты, мсье-дамы, я вам докажу, что я уже давно это чувствовал! Я не принимаю эту версию как единственно правильную! Но, как говорит мой друг Мельба, другой не дано! Дверь их каюты находилась рядом с сундуком, и они там были вдвоём! Так что ставим точку на этом вопросе и переходим к другим.

Как можно перейти к другим вопросам после таких слов?

Два уличённых полны возмущения, но их голоса звучат неубедительно.

Наконец перед нашим молчанием они давятся и умолкают.

«Большой развлекательный вечер»

Так записано в бортовом журнале. Начало в двадцать один час в большом салоне. Знаменитый факир Тюмла Скура с уникальным номером. Единственный факир, который является настоящим индусом, исполняет летающий узел, турецкую саблю при луне, волшебный занавес и мгновенное прорастание. Мы решили сходить поаплодировать этому феномену. Под предлогом развлечь Мари-Мари. На самом деле мы не знаем, куда себя деть между жрачкой и сном, и все средства хороши, чтобы занять время. Да и после того, как Берю заявил о своём подозрении в адрес двух интимных приятелей Берты, в наших рядах небо затянулось. Мы избегаем взглядов друг на друга. Говорим тихо, короче, чувствуем себя иудами и стыдимся этого.

Тюмла Скура вопреки обычаю оказался не толстячком из Роморантена, который тюрбанит балдабешь, чтобы спрятать свою плешь. Сразу чувствуется, что этот парень — натуральный индус. Он не мажет рожу коричневой краской и не вставляет серёг в уши. Он не приклеивает острую бородку с помощью древесной смолы. Не носит прикида свободного покроя, штанов а-ля сортир-не-нужен, чтобы ныкать там свой магический курятник.

Это высокий красивый парняга, статный, как говорили в ваше время, на нём фрак тёмно-синего цвета безукоризненного покроя. У него нет ни бороды, ни серёг. Его внешние данные достаточно натуральны, чтобы дать ему аккредитацию. Тёмный цвет лица, горящие глаза, «мясистые» брови, как заметил Берюрье, это ли не фабричные марки? Иномарки, одним словом!

Он работает без ассистентки; но ему помогает маленький мальчик из его страны, который вышел из книги Киплинга. Из одежды на нём только белые шорты. Он подаёт инвентарь мэтру. На проспектах, которые раздали до начала представления, сообщается, что факир — сын магараджи! Стихия уничтожила его дворец, его белых слонов, смела его священные деревья, убила прислужников. Этот маленький мальчик — это всё, что у него осталось после землетрясения. Его владением был магараджахра Накарданахар, с левой стороны, когда выезжаешь из Бомбея, можете посмотреть на карте, он ещё указан на изданиях до тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Лишившись всего, вице-магараджа воспользовался своим талантом дипломированного факира университета ковров-самолётов Дассо [116] , чтобы зарабатывать на жизнь. Его цель — восстановить прародительский дворец. Вот только цены на розовый мрамор и на килограмм белого слона так выросли, что он ещё не скоро отойдет от своих бед.

116

Дассо — авиапромышленная группа во Франции. — Прим. пер.

Вся эта преамбула понадобилась для того, чтобы объяснить вам, что между факиром и публикой сразу же пробежал ток симпатии. Люди очень любят разорившихся принцев, кающихся путан, писателей-хулиганов и генералов-спасителей! Эти явленные чудеса помогают им держаться на пути христианства.

Тюмла Скура начинает с захватывающего номера: дождь из роз! Я не знаю, может быть, это малышка Тереза, сестра Иисуса-ребёнка, передала ему эту технику или же, наоборот, эта славная святая применила технику Тюмла Скура, но зрелище безумно феерическое. Скура вытягивает обе руки: сжимает кулаки; раскрывает; пчоф: падает роза. Те же вытянутые руки — и вновь сжимаются кулаки, а когда он их разжимает, две новые розы падают на пол. И так повторяется десять раз, пятнадцать. На полу целый ворох цветов. Зал аплодирует. Все довольны, всех влечёт к магии. Тем более что шторм прекратился, и мы снова плывём в оливковом масле. Следующий номер — такого же калибра. Тюмла Скура делает нам поочерёдно: левитацию на воздушной подушке, горизонтальный шиброк, исчезающих голубей, когда наконец второй молодой (первый заступил на вахту) мэтр-затейник объявляет, что нам будет показан самый ошеломляющий номер всех времён: а именно двойное исчезновение на расстоянии! Представляете, какая халва, мои пташки!

Номер заключается в том, что на сцену ставят сундук. Открывают. Два зрителя, которых предварительно выбирают наугад и которым платит дирекция, становятся в кабины с чёрными занавесками по разные стороны от сцены. Занавески задёргивают. Факир произносит заклинание (поскольку я говорю на санскрите с очень сильным акцентом, вы меня простите за то, что я вам его не воспроизвожу), и «шпрутззз», оба типчика покидают кабины и перемещаются в сундук!

Последний выносят. Большой, тяжёлый и красный!

— Это же наш, — бормочет Пинюш, — это же наш! Тот, что был утром! Точно!

— Верняк, — подтверждает Берюрье. — Вообще-то, если помнишь, мы его прихватили за кулисами театра.

Меня гипнотизирует этот огромный, обитый железом сундук. Ведь не так давно он был катафалком для двух несчастных…

— Хорошо, что я снял колёсики, когда ставил его на место, — говорит Толстос, — иначе мы бы ему испортили трюк.

Факир на сцене работает. Он приглашает двух привычных добровольцев, заталкивает их в кабины в форме труб, которые в темпе водрузил его помощник.