Отпускаю прошлое

(тяжело сглотнула; молчу)

– Закрой глаза.

(игнорирую; противлюсь)

– Да, я лезу не в свое дело. Да, я - тебе никто. И завтра тоже буду никем. И через год. И уже через пару часов забуду. Но не мне это нужно - а тебе. Тебе. Так что давай, закрывай глаза - и крикни, что есть силы, что есть духу, что есть обиды на них: "Прощай"...

(тягучие мгновения сомнений, за и против - и, проиграв бой сама себе, делаю шаг навстречу: закрываю глаза)

Вот-вот наберется достаточно воздуха в легкие - и я прошепчу... прошепчу любимому в лицо такие противные, но такие... нужные слова.

"Прощай..."

– Громче, - вдруг слышится эхом не то голос Зобова, не то Никиты.

"Прощай!"

– Громче.

– Прощай! ПРОЩАЙ! ПРОЩАЙ, МАТЬ ТВ*Ю!!!
– что было мочи, завизжала я на все горло, давясь собственно слюной и слезами. Горькие рыдания, словно гейзер, вырвались из меня, из самых недр души, порождая отчаянный, дикий визг.

И ни стыда, ни страха, ничего - кроме таявшей обиды, боли... И за то что ты меня здесь бросил одну...
– прощаю... Прощаю, Никита. Люблю, и прощаю.

Я ухожу.

Вдруг меня кто-то обнял. Не сразу поняла, отдернулась - но удержал. Прижал к себе - поддаюсь. Повисла у него на груди, каждый раз вдыхая свежий воздух - как первый раз... Первый, за долгое время...

***

– Какого х*я вы тут вторите?!
– рычал нам вслед старый мужчина, грозя палкой.

А мы лишь, пристыжено, улыбаясь с Зобовым.... быстро шагали по тропинке между могил.

– Да все, уходим, дед. Уходим, не нервничай. А то давление поднимется.

– Я тебя сейчас, с***н сын, поднимусь!
– еще больше замахал нам вслед мужчина. Но вдогонку не последовал.

– Понаезжает блатных и наркоманов - и начинается. То могилы роют, то орут, как сумасшедшие...

***

Но после всего, Николай совсем не спешил возвращаться обратно к нашим, на лужайку.

И пусть страх уже не овладевал мною, не бросало больше в лихорадочную дрожь, все же замешательство и легкое негодование сковывало мою душу.

– Да не бойся, больше я тебя в такие жуткие места не поведу, - вдруг заулыбался Зоба и вновь стал сбрасывать скорость. Проехаться между тонкими стволами высоких мачтовых сосен - и замереть, практически, у самого пляжа.

Заглушить мотор - выбраться наружу.

Последовала примеру.

Тишина. Море, практически, спало. Едва покачивающиеся волны больше напоминали рябь озера, чем дыхание такого великого зверя, коим оно являлось.

Снять обувь, пройтись вперед и сесть на границе, давая шаловливо окутывать воде и мелкой пене стопы.

Взгляды устремить вдаль.

– А теперь взгляни на эти звезды...

Подчинилась. Подняла взор, неспешно скользя по темному покрывалу.

– Почувствуй, что они светят. Вновь светят. И вновь поют птицы... Скоро рассвет - и наступит новый твой день. День, в котором начнется новая жизнь. Новая... с чистого листа. А прошлое - будет в прошлом.

– И ты его так же отпустил?

(решаюсь на слова; мой голос на удивление (даже мне самой) был впервые за долгое время уверенный; не тихий, и не полный боязни, а ровный и мерный)

– Кого?
– уставился на меня.

– Прошлое, - поддаюсь игре. Глаза в глаза. Выдерживаю взгляд.

Криво улыбнулся.

– Не всё...

Отвернулся. Взор на свои скрещенные руки.

– Некоторое, проще оставить в закромах, чем его пытаться принять или понять.

– Что это? Или кто?

Удивленно вздернул бровями (взглянуть не удосужился).

Догадалась, о чем подумал.

– Раз ты знаешь мои тайны, разве... я не могу попросить чего-то взамен?

Ухмыльнулся.

Короткий взгляд на меня, а затем вдаль, за горизонт. Тягучие мгновения внутренних сражений..

– Я был женат. У меня есть сын. Ему десять. А я его вижу раз в полгода, а то и реже. И дело не в том, что мне моя... бывшая запрещает. Нет. И люблю я пацана, как самое важное, что случилось в моей чертовой жизни. Просто... просто, вот так. Ни много, ни мало. С натяжкой. Все это - ... больно. И, ... каждый раз, когда я смотрю в его счастливые (от того, что увидел меня) глаза, как он пытается мне подражать в те дни, пока мы вместе, - я... чувствую себя ничтожеством, что так поступаю. Что не могу измениться. Что не могу поменять... Что не хочу... поменять свою чертову жизнь. У нее уже есть новый муж. У пацана - отчим. А я... все еще волочусь где-то между прошлым и настоящим, словно...

– Чемодан.

– Что?

Уставился на меня в удивлении.

– Словно не прошлое - чемодан. А мы - тупой, пошарпаный, но мыслящий все еще, чемодан. Который пора давно выбросить, но никто не смеет в этом нам помочь. Мы - якорь для наших близких, тормозя их во всем - и заставляя страдать, плакать, из-за того что мы - бессмысленные, безвольные, тупые оболочки сознания.

Вдруг рассмеялся болезненно. Взгляд около, а потом на меня. В глаза.

– Жестоко, но правда.

Закивала головой.

– Тупые... безвольные... пустые оболочки, - вдруг повторил за мной.
– А знаешь, как я иногда пытаюсь втолковать себе, что все еще живу, и способен - жить?

Несмело улыбаюсь, качаю головой.

Вдруг протянул руку:

– Пошли.

Подчиняюсь.

Схватить свою обувь - и поспешить за ним в машину.

***

Удар по газам.

Помчались.

Кому-то позвонил, о чем-то договорился... Еще немного - и выехали на утес.

Выйти из авто. Быстрые, резвые шаги наверх, на холм, по крутой дороге.

Бухта...

Замерли возле странного приспособления.

– Снимай обувь, - вдруг скомандовал Зоба.

Короткие за и против - и тут же подчиняюсь.

– Кто первый?

– Она, - ядовито заулыбался Николай.

Что-то бегло объяснил незнакомец (что я невольно пропустила мимо ушей, а переспросить не решилась).

Взгляд мой прикипел к лицу Коли, который с каждым мгновением становился мне все роднее и приятнее ... Роднее, чем кто либо еще в этом чертовом мире...

– Жди потом внизу. Я за тобой, - приказное Зобова.

Разворот, шаги вперед - и только сейчас пробило пелену тумана осознание предстоящего.

Мы стояли на огромной скале. Нечто жуткое, замудренное, сродное тарзанке... Я, держась лишь за одну перекладину, должна буду спуститься резко вниз на тросе до конечной точки, а затем вовсе грохнуться в воду с некислой высоты.

И права на ошибку нет.

– Готова?

Заледенело все внутри. Стою, не шевелясь, жадно выпучив глаза.

– Инга, хватит спать. Пора жить, кричать и ругаться. Пора... улыбаться.