Отпусти синицу
Шрифт:
М и к е ш а. Какая случайность?!
К л ю к в и н а. Ну, ты знаешь… Ипполит Егорович…
М и к е ш а. Какой Ипполит Егорович?..
К л ю к в и н а. Вы в тот вечер… позавчера… Ты его… А он обиделся… Ты же слышал, как он на лестнице кричал, что припомнит! Только я не думала, что он сразу…
М и к е ш а. Что — сразу?
К л ю к в и н а. Ипполит Егорович к директору пошел… К директору универмага. Он очень обиделся
М и к е ш а. Говорил, говорил, говорил же тебе!
К л ю к в и н а. Микеша, я же послушалась, я всю сумму собрала, я шубу продала и еще кое-что, я все хотела внести… Ты бы попросил Евгения Львовича… Ну, Федорова… Микеша. Что — Федорова?
К л ю к в и н а. Он же в милиции работает, он бы мог… А я бы выплатила… Говорят, он может понять.
М и к е ш а. Что, что, что понять?..
К л ю к в и н а. А то ведь суд… Сказали — в суд передадут… Ты попроси, а? (Микеша беспомощно смотрит на мать. И вдруг, все смотря на мать, не двигаясь, плачет.)Микеша… Микеша… Ну что ты, сынок…
М и к е ш а. Не подходи… Не подходи… Сиди там!
К л ю к в и н а. Хорошо, хорошо. Я сижу. Вот видишь, я сижу. (Молчание.)Если бы Евгений Львович за меня попросил…
М и к е ш а. Нет!
К л ю к в и н а. Что «нет», Микеша?
М и к е ш а. Он не будет просить!.. Я не хочу! М-м…
К л ю к в и н а. Тебе очень больно, сынок? Он тебя сильно ударил? Дай я поправлю…
М и к е ш а. Нет!.. Нет!
К л ю к в и н а. Хорошо, хорошо. Я не буду. Я ничего не буду. (Молчание.)Микеша… Тогда меня судить будут. (Микеша отворачивается от нее, прислоняется головой к ограде.)Хорошо, Микеша… Я пойду… Я пойду, Микеша?
М и к е ш а не отвечает, К л ю к в и н а нерешительно уходит. М и к е ш а стоит, прислонившись к ограде. У него маленькая, беззащитная спина. Проступает игривая, упрощенная мелодия, приближается, звучит нелепым диссонансом. Появляется Н и н а, помахивает включенным транзистором. За ней идет Г е н н а д и й. Они не замечают М и к е ш у.
Г е н н а д и й. Выключи транзистор.
Н
и н а. Зачем?Г е н н а д и й. Лучше пойдем.
Н и н а. Ты что, боишься покойников? Мы исходили весь город, у меня ноги отваливаются. (Садится на могильную плиту, вытряхивает песок из туфли.)
Г е н н а д и й. Но тут же нельзя!
Н и н а. Что — нельзя?
Г е н н а д и й. Тут нельзя сидеть.
Н и н а. Я только песок вытряхнуть.
Г е н н а д и й. Ты сама знаешь, что нельзя.
Н и н а. Тогда у меня будут мозоли.
Г е н н а д и й. Выключи транзистор.
Н и н а. Плита теплая от солнца… А ты ужасно нудный. Ищешь Микешу. Потому что так сказал папа. А когда ты скажешь что-нибудь сам?
Г е н н а д и й. У меня здесь похоронена мать.
Н и н а. Пожалуйста, я пересяду на скамейку. Только это ложь, что я пересела, во мне ничего не изменилось. Я та же, что и на той плите. Какой-то девятнадцатый век, сплошное благородство, просто скулы сводит!
Г е н н а д и й. Надо уважать смерть.
Н и н а. Надо уважать жизнь, а не смерть!
Г е н н а д и й. Выключи транзистор.
Н и н а. Пожалуйста. (Выключает.)
Г е н н а д и й. Ты согласилась со мной первый раз за сутки.
Н и н а. Ты помнишь свою мать?
Г е н н а д и й. Немного.
Н и н а. Какая она была?
Г е н н а д и й. Летом мы выезжали на дачу, вечерами выходили на крыльцо, мать пела с хозяйкой старые песни. Деревенские бабы приходили слушать.
Н и н а. А еще?
Г е н н а д и й. Комары кусались… Но мать почему-то не трогали. Когда ловили раков, ей попадались самые крупные.
Н и н а. Еще.
Г е н н а д и й. Помню, как отец сидел в лодке, я кричал ему, что клюет, а он не слышал. Он смотрел, как мать чистит котелок. Я тоже посмотрел. У матери были белые руки, между пальцами просочилась сажа. Я не понял, почему на это можно смотреть долго, и опять закричал, что клюет.
Н и н а. У твоего отца не было другой женщины?
Г е н н а д и й. Мы не говорили об этом.
Н и н а. Напрасно.
Г е н н а д и й. Почему?
Н и н а. Может быть, он хочет, чтобы ты помог ему?
Г е н н а д и й. Я?
Н и н а. Может быть, он хочет, чтобы ты помог ему освободиться. Освободиться от прошлого, которое все равно… здесь…