Отрада округлых вещей

И только тут я заметил, что вид у него довольно-таки спортивный. Это его лицо поначалу ввело меня в заблуждение. Когда он протянул мне стакан, его бицепс округлился под тканью рубашки. На шее тоже отчетливо обозначились мышцы.

— Спасибо, уже лучше, — поблагодарил я. — Это оттого, что всё так сразу навалилось… И, надо же, так изменилось. Я ведь с тех пор много переезжал. Даже в Швеции пожил.

Швецию я упомянул, поскольку очередь дошла до буквы «Ш». В прошлые выходные пришел черед букве «Ч», ее я выбрал в беседе с татуированной рептилоидкой в клубе «Тайфойд» на Рехбауэрштрассе. Чехия.

— Ах, в Швеции, — подхватил господин Шойх. — А где именно?

— Теперь здесь все по-другому, — посетовал я. — Очень жаль.

— Ну да, — отозвалась женщина, — по-другому.

— А вот это не помните? — спросил господин Шойх, указывая на старое пианино. — Когда мы въехали, оно уже здесь стояло.

— Нет, — покачал головой я. — Никогда его не видел.

Казалось, он и вправду этим немного разочарован. Может быть сейчас он, как большинство, начнет демонстрировать мне свой дом, в надежде, что какой-нибудь уголок или предмет обстановки пробудят мои воспоминания, — но нет, он лишь кивнул и продолжал:

— Ах, вот, значит как. А где в Швеции?

— В Стокгольме, — произнес я. — Но, как уже говорил, недолго. Наша семья довольно часто переезжала.

— Точно, вы об этом упоминали, — сказал мой собеседник. — Мне там всегда нравилось. В Стокгольме.

— А нельзя ли… — начал я. — То есть, нельзя ли… Вы разрешите мне посмотреть еще и сад? Вы действительно так добры ко мне.

Последовала пауза. Потом господин Шойх сказал:

— Конечно, на здоровье. Сюда, пожалуйста. Вот в эту дверь.

Он указал на высокую стеклянную дверь, выходящую на террасу. Я едва заметно поклонился в знак благодарности и вышел в сад. Мне необходим был свежий воздух, одно мгновение нужно было подышать, наслаждаясь покоем и уверенностью, а уже потом предпринимать следующие шаги. Рядом с игрушечной машинкой с дистанционным управлением в траве стояла белая лейка. А в глубине, поодаль, виднелись безобразные, усталые голливудские качели.

Когда я повернулся и хотел было пройти из сада обратно в квартиру, то внезапно столкнулся сразу с двумя мужчинами. Один из них был господин Шойх, другой — его приблизительная копия. Они были не просто похожи, они оба были одеты в одинаковые неряшливые клетчатые рубахи, но плохая копия оказалась на полголовы выше господина Шойха.

— Мой брат, — сказал хозяин дома.

— Алекс, — представился незнакомец, прижав руку к груди.

— Очень приятно, — откликнулся я. — Петер Ульрихдорфер.

— Простите, как? — переспросил брат и немного наклонился ко мне, чтобы лучше слышать.

— Ульрихдорфер.

— Ааа… — протянул он.

— Ульрихсдорфер или Ульрихдорфер? — переспросил господин Шойх.

— Без «с», — уточнил я. — Впрочем, большинство писем, которые мне приходят, адресованы лишнему «с», ха-ха.

Братья сделали вид, что вежливо улыбнулись.

Я заметил, что у Шойха по имени Алекс что-то торчит под мышкой. Это был фотоальбом.

— Ну и как, узнали что-нибудь?

— Все так изменилось, — посетовал я. — Но как мило с вашей стороны, что вы позволили мне всюду… Скажите, в саду вы многое поменяли?

— Мы хотели еще вот что вам показать, — объявил господин Шойх, махнув рукой на фотоальбом у брата под мышкой.

— Его оставила старушка Цузер, — сказал Алекс.

Братья рассмеялись.

Мы вернулись в гостиную. Господин Шойх прикрыл за мной дверь на террасу.

— Уже холодает, — сказал он. — Поди, скоро еще дождь пойдет.

— Ну, хорошо, большое спасибо, — проговорил я.

— Sorry, что опоздал, — сказал брат. — Еще раз, скажите, пожалуйста, так в какой комнате вы жили?

Он положил руку мне на плечо.

— Да там, наверху. В одной из детских. Но я уже давно злоупотребляю вашим тер…

— Нет-нет, ничего страшного, — заверил господин Шойх.

Я сердечно поблагодарил обоих братьев, кивнул в знак признательности и женщине и сделал несколько шагов по направлению к двери. Одновременно, незаметно опустил руку в карман взятого напрокат костюма и обхватил рукоятку «Станмастера-500». [21]

21

Электрошокер.

— А вот взгляните-ка на это, — стал вдруг настаивать Алекс. — Может быть, узнаете что-нибудь? Вот так выглядели ворота до того, как мы сюда въехали.

Я склонился над фотографией и кивнул.

— Да, немного похоже на то, как мне запомнилось. Впрочем, не уверен, память меня теперь иногда подводит.

— Видишь? Память его иногда подводит, — сказал господин Шойх Алексу.

— Да, старая история, — согласился Алекс и перевернул страницу. — А вот это не узнаете?

— Нет, это совсем не узнаю.

— Да уж, — протянул Алекс, покачав головой.

Со своего места я мог бы с легкостью дотянуться до его шеи, думал я. Контакты «Станмастера» уже поизносились, пришлось бы бить сильнее, а это создавало дополнительный риск. Я покосился на господина Шойха. Тот держал в руке тяжелый карниз для занавесей. Вероятно, таким можно было проломить череп носорогу. Однако господин Шойх сделал вид, будто раздосадован, что эта штука случайно попала ему в руки, и поставил его рядом с собой в угол.

— Может, присядете и еще посмотрите фотографии? — предложил Алекс, протянув мне альбом.

— Знаете…

— Впрочем, может быть, вас это слишком расстраивает?

— Нет-нет, — запротестовал я. — Это так любезно с вашей стороны.

— Он больше ничего не узнаёт, — констатировал господин Шойх.

В это мгновение ко мне подошла фрау Шойх. С тарелкой, на которой лежал кусок торта. Темножелтого цвета.

Мы сидели на диване. Я держал в руках фотоальбом, и в голове моей кружилось и вертелось одно единственное слово: «непрофессионально». Держать в руках и перелистывать фотоальбом было непрофессионально. Угощаться предложенным тортом было непрофессионально.

— Кстати, — спросил Шойх, — в какой из верхних комнат вы жили?

Я подумал и помотал туда-сюда головой, но выражение его лица не изменилось.

— Окна выходили на улицу или в сад? — стал подсказывать мне Алекс.

— В сад, — произнес я, как будто это только сейчас мне вспомнилось.

Братья переглянулись.

— Точно, вы же только что были в саду, — сказал Алекс.

— Знаете, показать вам вашу бывшую комнату будет не так-то просто, — признался господин Шойх. — Я вовсе не хочу вас обидеть, господин Ульрихдорфер, простите, Ульрихсдорфер, но дело в том, что теперь там живет Иеремия. Мы меж собой зовем его Джерри.