Отравленная страсть

Я злился на Женю. Но эта злость больше походила на обиду маленького ребенка на свою маму. Втайне я знал, что оправдаю и прощу. Нет, даже не так. Я сам буду просить прощения у нее за сегодняшнюю раздражительность и грубость.

Почему она такая? Ведь до встречи с Калининым она была обыкновенной скромной девушкой. Я же помню ее стеснительность и пунцовые щеки в школе, когда одноклассники бравировали похабными словечками. А сейчас она совсем другая. Почему? И какие ни подбирал я варианты ответов, все сходилось на влиянии Калинина. Это он со своим навязанным адюльтером сделал ее циничной, развратной и лживой. Я мысленно произнес эти три слова и ужаснулся. Светлый, нежный, прекрасный образ любимой девушки испачкало старое чудовище – мерзкий Папик Калинин.

Вот кто виноват в моих бедах, и кому надо мстить! Я вспомнил про бумаги с компроматом. Калинин гордо отказался от сделки. Ну что же, посмотрим, как он будет выглядеть, когда приедет комиссия из Москвы, чтобы разобраться в его грязных махинациях.

Я быстро принял решение. Папку с бумагами надо отослать в Москву в ЦК партии. Пусть там разбираются.

Я успел на почту к самому закрытию. Оформил заказное письмо, в качестве отправителя написал имя Андрея Воробьева. Приемщица посмотрела на адрес, серьезно предупредила:

– Уйдет только завтра, молодой человек.

– Хорошо, понимаю.

Я расплатился, сотрудница почты положила конверт в небольшую стопку на край стола.

– Пора закрывать, – устало сообщила она коллегам, вышла из-за стойки и заперла за мной расшатанную дверь.

Дело сделано. Я переступил черту подлой мести.

ГЛАВА 31

Я брел по вечерней улице. На воле одиночество ощущалось острее, чем в камере. Попадались влюбленные парочки, я им завидовал. Вот и Сашка сейчас наверняка обжимается в сумраке кинозала с Карповой.

Рука толкнула постылую дверь общежития. Петли скрипели как-то особенно гнусно, под стать моему настроению. В холле распускался бодрящий аромат свежезаваренного чая, вахтер Франц Оттович заступил на дежурство.

– Заколов, добрый вечер. Присаживайся, чаю попьем.

– Здравствуйте, Франц Оттович, – я охотно сел рядом со стариком. В пустую комнату возвращаться не хотелось.

– Ты чего такой грустный?

– А разве заметно?

– Еще бы. Тебе покрепче? – Вахтер наливал заварку в граненый стакан. – У меня с травами.

– Давайте покрепче.

Я смотрел, как осевшие на дне чаинки взметнулись вверх под струей кипятка, льющейся из только что отключенного электрического чайника.

– Извини, подстаканнику меня один, – сообщил старик. – Тебе сколько сахара? Впрочем, сам справишься. Вот ложка.

Он придвинул баночку с сахаром-песком. Я еще немного погонял чаинки, размешивая сахар, подул на горячую поверхность, пальцы обхватили утолщенный ободок стакана.

– Рассказывай. – Франц Оттович, хлебнув чая, лукаво взглянул на меня.

– О чем?

– Вижу, что маешься. Давай угадаю… Размолвка с девушкой? Так?

– Даже не знаю. Вроде того.

– С Евгенией?

– Все-то вы знаете.

– Один раз видел – навек запомнил. Знаешь, созерцать красивых женщин – отдельное удовольствие в жизни мужчины. – Он грустно вздохнул. – Жаль, что с годами оно переходит в разряд единственного.

Франц Оттович нарочито долго шуршал бумажным пакетом.

– Вот, у меня еще сухари есть. Я их размачиваю, а ты и так можешь.

Мы похрустели сухарями, я – звонко, вахтер – мягкими осторожными щелчками. Паузы заполняло звучное всасывание чая. По-другому пить обжигающий напиток было невозможно.

– Что у тебя с ней приключилось? – вежливо поинтересовался старик.

– Да не знаю… Ничего такого… Но… Она не одна.

– Замужем?

– Не совсем. Она в гражданском браке.

– Постоянно сожительствует?

Я поморщился. Казенное слово «сожительствует» мне не понравилось. Оно принижало прекрасный образ Жени.

– Нет. Он приходит. Женя говорит, что у них гостевой брак.

– Ишь ты, чего придумали, – усмехнулся вахтер. – В наше время это по-другому называли.

Я вопросительно посмотрел на старика. Франц Оттович пару раз искоса взглянул на меня, словно решая, говорить или нет. Потом вздохнул:

– Любовница она.

Он выдержал паузу, ожидая реакции. Я молчал. Горечи не было. Я и сам много раз мысленно называл ее любовницей Калинина. Если быть объективным, ей даже шло это вызывающее слово, как яркий наряд невесте.

Вахтер успокоился, глотнул чай:

– Евгения красивая. Этого у нее не отнять. – В его голосе сквозила мечтательность.

– Вы ее видели?

– Конечно, разве ты забыл?

– Ах да, она приходила.

– Но если бы даже я ее не видел, я все равно с уверенностью сказал бы, что она красавица.

– Почему?

– Я не встречал некрасивых любовниц, молодой человек.

«Любовница, чужая любовница», – опять неприятно заскребло в душе. Я поморщился, нет, много раз повторять это слово незачем.

Скрипнул сдвинутый стул. Франц Оттович придвинулся ко мне и зашептал, как заговорщик:

– Не печалься, парень. Чужую любовницу увести несложно. Можно иметь меньше денег, можно иметь, – вахтер лукаво сощурился, – меньше пенис. Но! Самое главное, надо иметь больше свободного времени. Любовница – это, прежде всего, ожидание. Каждый вечер она сидит и ждет, найдется ли время у мужчины для встречи с ней. А в праздники? Он дома с семьей, а она одна. Представь себе ее состояние! Вечное одиночество и вечное ожидание. Ты должен заполнить ее пустые вечера. Поверь мне, рано или поздно женщина это оценит. Свободный мужчина всегда имеет шанс увести чужую любовницу.

Я удивленно пялился на вахтера:

– Заполнить пустые вечера?

– Да. Вот что она сейчас делает?

– Не знаю. Домой пошла.

– И одна там! Ты должен быть рядом! Легко сказать, а если мы поругались?

Словно угадывая мои мысли, вахтер продолжил:

– Настроение девушек переменчиво. Извинись, если даже не виноват. Надо уметь уступать любимой.

И правда! Конечно, надо извиниться. Она же спасла меня от тюрьмы, а я… Тут же захотелось встать и идти к Жене.

– Чай допей, – строго посоветовал Франц Оттович, перехватив мой внутренний порыв. – Не выливать же? Не люблю я этого, чтобы продукты выбрасывали.