Отравленный отпуск

Не так просто сидеть и ожидать вестей из реанимации, заранее догадываясь об их содержании. Венька все же — мой друг. Жирный, ехидный, отбивший любовницу, но — друг.

Поэтому мне тоже не мешает отвлечься.

Поднялся, ободряюще тронул за плечо Крымову и двинулся по больничному коридору, осматривая облупившиеся двери палат и развешанные на стенах медицинские рекомендации… Травы при желудочных заболеваниях, при простуде… Средства от головной боли… Гимнастические упражнения…

А в голове барахтаются, хватаясь друг за друга, три версии. Две — солидных и одна — хлипкая, в которую я не верю. Которая оставлена больше для порядка.

Послать бы телеграмму в Козырьково. Так и так, выручайте, хлопцы, проверьте некую проводницу купейного вагона поезда Москва-Кисловодск, который отправился с московского вокзала такого-то числа. Где и с кем живет, как дышит, имеется ли на неё компромат?

Представляю себе, какой взрыв смеха вызовет дурацкий запрос отпускника, какие шуточки посыпятся в мой адрес. Провинциальный Шерлок Холмс появился… Мегре из Козырьково… Нет, от запроса пока воздержусь!

А как проверить Ларина?

Вообще-то с ним намного проще. Попаду в санаторий — самолично прощупаю подозрительного блондина. Никуда не денется. Заставлю расслабиться, разговориться. Главное, вспомнить где, при каких-таких обстоятельствах я мог познакомиться с ним.

Ночной коридор пуст. Иногда проковыляет по направлению туалета сгорбленная фигура больного. Придерживая рукой разлетающиеся полы халата, пробежит женщина. Прошагает дежурная медсестра с ванночкой, в которой лежат укутанные в марлю шприцы…

Заканчивается коридор дверью, забитой крест накрест досками. Ведет она, судя по всему в некое подобие больничного парка… Второй, черный выход! Впрочем, зачем мне нужны ночные коридоры, обшарпанные палаты и ковыляющие больные? Оклемается Венька, сядем втроем на пригородный поезд, доберемся до большой станции и там переберемся в родной экспрес, который доставит нас до блаженного отдыха в Пятигорском санатории.

А если не оклемается?

Подспудно я был уверен — не оклемается. Отравление — слишком каверзная болячка, запустишь, не вытряхнешь во время из организма заразу — конец…

Погулял я по коридору, бесцельно поглядывая вокруг, и вспомнил — давно не курил. Последний раз баловался сигаретой в поездном тамбуре вмете с блондином. Потом было не до табачного дымка. Сейчас, как принято выражаться, уши опухли от долгого воздержания, голодная слюна перегрузила рот.

Туалет не в конце коридора — почти посредине, неподалеку от вестибюля. Соответственно, место для курящих. Подумал я, поколебался и решительно открыл заскрипевшую дверь.

Конечно, никто не упрекнул бы меня за курение в коридоре. Не больной же и не сотрудник больницы — случайный человек, которому сам Бог велел вести себя расковано, не связывать свое поведение с какими-то инструкциями. Просто сработала больничная обстановка со стонами, доносящимися из палат, специфическим запахом, табличками, прикрепленными рядом с дверьми… Палата номер…кабинет врача… процедурная. Курить здесь — будто стоять в церкви, не снимая шапки.

Туалет — двухкомнатный. Так и вертится на языке профессиональное — двухкамерный. Первая «камера», размером с одиночную палату нормальной больницы — умывальная. С двумя текущими кранами и покарябанным зеркалом. К услугам курильщиков — немудрящая лавочка. Типа той, возле которой судьба-злодейка подарила мне знакомство с ангелочком без крылышек. После того, как Ленка переметнулась к жирному бизнесмену, я стал относиться к подобным лавкам с подозрительностью и отвращением.

На туалетно-больничной лавчонке сидит, окутанный табачным дымом, кряжистый мужик лет сорока с хвостиком. Лицо изрублено морщинами, левая рука загипсована и бинтом подвешена к шее. Из под расстегнутой до пупа рубашки тоже выглядывают бинты, заковавшие грудь. Сам я далеко не слабенький — постоянные тренировки накачали мускулатуру, но по сраванению с этим больным — слабак. Передо мной — настоящий богатырь, Илья Муромец.

Я почтительно присел рядом, достал из нагрудного кармашка пачку «явы» с вложенной туда зажигалкой. Закурил. Струйки дыма от двух сигарет причудливо переплетались. Словно обнюхивались и сравнивали достоинства и недостатки.

Совместное курение всегда сближает, подталкивает к более близкому общению.

— Катастрофа? — участливо кивнул я на загипсованную руку.

— Авария, — охотно отозвался богатырь, выбросив выкуренную «приму» и заменяя её новой. — С машиной, гвоздь ей в колесо, столкнулся.

— И как машина? — довольно ехидно осведомился я. — В лепешку? Ремонту не подлежит?

Есть люди, от которых любые шутки — и добродушные, и злобные — отлетают, не вызывая никаких эмоций. Именно к ним принадлежит новый мой знакомый.

— Что ей, машине, сделается? Чай, железная… Вот я малость пострадал…

Еще одна особенность в облике партнера по перекуру поразила меня. Великан из»ясняется на добротном русском языке, без непременных матюгов, нелепых сравнений, идиотского посмеивания. Одно это расположило меня к ночному собеседнику.

— Давно лежите?

— С неделю. Стасик завтра пообещал выписать. Жена дома долечит — она у меня умелица. Что пошить, что сготовить, что лечить — все спорится…

Богатырь разговорился.

Оказывается, «столкновение» с машиной не обошлось переломом руки — пострадали ребра, нарушилось что-то в работе внутрених органов. Работает Дмитрий обычным грузчиком, два месяца — без зарплаты — вот и решил подкалымить у местного торгаша. Подкалымил, называется! Много ли отхватишь по больничному листу? Если вообще уплатят… Даже на зарплату денег, твердят, не хватает, на разные отпускные, больничные, компенсации — тем более не найдут.

Все это высказывалось без обиды и злости — раздумчиво, с пониманием трудностей так называемого «переходного» периода.

— Такая уж горемычная наша Русь. Нмкогда нормальной жизни не знали ни прадеды, ни деды, ни отцы — одни переходы. То от капитализма к социализму, то от обычного — к развитому, после — с каким-то человеческим лицом… Нынче попятились назад к треклятому капитализму, прах которого отряхнули… А мне что поп, то батька. Обзови как угодно, но за труд плати, не толкай на проезжую дорогу с ножом или кистенем!

Мужика можно понять. За его спиной — жена, дети, дом. Ему обрыдли постоянные обещания, жесты в сторону расцветающих государств Запада и Востока.

— Давай закончим — про политику. Надоело. До того докатился — увижу по телевизору нашего президента либо премьера и вхожу в безумие. Хочется запустить в экран что потяжелей…

— Признаюсь, мне тоже осточертела беспросветная болтовня. Программы, одни программы, а на поверку — пшик.

— Во-во, точно сказал — пшик… Откуда ты взялся в Майском? Ежели — местный, видел бы в поселке… Значит, приезжий.

Откровенность всегда требует равнозначного ответа. Не пойдешь на неё — погаснет только-что рожденный огонек беседы. А мне этого не хочется. Разговор с грузчиком отвлекает от мыслей о Веньке, которого сейчас потрошат в реанимации, о его жене, которую «потрошит» медицинская яга. Поэтому я выложил случайному знакомому историю отравления друга… Не все, конечно, — утаил придуманные версии, некоторые подробности. Естественно, умолчал о том, что жена Крымова — бывшая моя любовница…