Отравленный сад

— Мне говорили об этом. И, разумеется, именно поэтому я взяла его на службу.

«А еще, — добавила про себя Елизавета, — поручила присматривать за тобой». Она едва заметно кивнула Дженксу, и в следующий миг они разом пришпорили лошадей, оставив Беатрис позади, пока той не пришло в голову поинтересоваться, кто давал Неду рекомендации.

Но от Би, как от пиявки, не так-то легко было отделаться, когда она успевала поймать жертву и присосаться к ней.

— А он рассказывал вам, почему взял себе прозвище Топсайд? — усмехнувшись, спросила Беатрис, словно не заметив, как ее осадили. — Потому что зевакам на его выступлениях пришелся по душе хвастунишка капитан с таким именем, который утверждал, что всегда оказывается сверху: если в море — то над ватерлинией, если в постели — то над девицей [8] , — сообщила она и опять расхохоталась.

8

Здесь игра слов: английское слово topside означает «палуба», «часть корабля над ватерлинией» и «сверху», «в главенствующей роли».

Елизавета отчаянно боролась с собой, чтобы не повесить Беатрис Поуп на ближайшей петле лозы, под которой они проезжали. И дело было не столько в глупой болтовне Би, сколько в предостерегающем письме Сесила, в котором, как ей казалось, главенствующая роль отводилась именно миссис Поуп.

Пропасть! Как жаль, что перед отъездом ей не удалось перечитать письмо еще несколько раз. Но поездка из Лондона в Стамфорд и обратно отняла у Дженкса много времени. Перед тем как сжечь послание, Елизавета успела всего дважды пробежать его глазами, но смысл написанного врезался ей в память раскаленным клеймом.

«Sui bono», — написал и подчеркнул ее хитроумный юрист, ибо письмо было от начала до конца на латыни. Это не имело значения. Она прочла бы его по-итальянски, по-французски, по-испански и по-гречески. Хотя первой учительницей принцессы была Кэт Эшли, Елизавета много лет оттачивала свои познания под опекой двух блестящих ученых, даже когда не жила при дворе. Sui bono было латинским юридическим выражением, означавшим «Кому выгодно», «Кто останется в выигрыше». Так юристы выискивали мотив преступления. Sui bono — холодно и расчетливо, но умно. Подобным образом ей придется действовать, чтобы спастись и занять престол, а потом призвать таких людей, как Сесил и Гарри, к себе в советники.

«Всегда (semper), — писал и также подчеркивал Сесил, — ищите, кто получит выгоду, будь то деньги, политические симпатии или даже страсть в сердечных делах, в том числе мщение».

«Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» [9] , — вспомнилось Елизавете библейское предостережение. Но ей встречались сотни христиан, которые в это не верили, в том числе и ее сестра, королева Мария.

Так или иначе, писал Сесил, в случае с этим так называемым заговором отравителей он пришел к выводу, что супруг Марии Тюдор, король Испании Филипп, а также его приспешники, его католическая Церковь и его страна получат наибольшую выгоду, если Елизавета умрет. По крайней мере, Сесил не дерзнул пойти на государственную измену и не упомянул о том, что королева Мария может оказаться главным кукловодом за кулисами этого заговора. Однако во тьме ночи в темных уголках своей души Елизавета больше всего страшилась именно этого — и понимала, что это самый правдоподобный вариант.

9

Послание к римлянам апостола Павла, 12:19.

В качестве возможных подозреваемых Сесил перечислил испанцев, которые сейчас находились у власти, но рисковали лишиться всякого влияния, если на трон взойдет Елизавета. Первым значился граф де Фериа, испанский посол, за ним шли другие, имена которых принцесса не успела зазубрить.

Однако Сесил написал и подчеркнул, что, поскольку жертвами заговора являются Болейны, лучше в первую очередь искать тех, кто может многое потерять сейчас, но также связан с Екатериной Арагонской — своего рода двойное sui bono. Таким образом, второй подробный список включал кое-кого из окружения королевы Екатерины. Хотя некоторые из этого списка умерли, у них остались либо дети, либо слуги, фанатично преданные королеве-католичке, дочери испанской королевской семьи.

«Мигель де-ла-Са был личным врачом Е. А. Он был рядом, когда ей пришлось тяжелее всего, и есть свидетельства, что он поклялся отомстить Анне Болейн и ее хищной семье. Слово „хищная“ выбрал не я, это цитата, — осторожно добавлял Сесил. — И, разумеется, будучи врачом, де-ла-Са кое-что знал о ядовитых травах. Мигель мертв, но он мог передать кому-нибудь свою ненависть и познания о травах, так что я займусь этим вопросом. Его наследники многое потеряют, если вы придете к власти».

«Де-ла-Са…» — подумала Елизавета. Да, она помнила его, дряхлого старика из прошлого, который, как и многие другие, долго не протянул при царствовании Марии. Не будь он в таком почтенном возрасте, когда Мария взошла на престол, она, вероятно, назначила бы его первым королевским врачом в память о матери. Тем не менее Мигель часто навещал королеву, и именно он объявил мертвым старого пчеловода Марии в тот день в парке Уайтхолла, когда там гуляла Елизавета. В первый же месяц своего правления королева Мария похоронила одного старого пчеловода и одного врача и заменила обоих более молодыми преданными слугами.

«Во-вторых, Джон де Скути, — писал Сесил, — который до глубокой старости жил в Лондоне, страстно болел за испанскую идею и папскую религию и в свое время служил аптекарем у королевы Екатерины, сотрудничая с де-ла-Са. У доктора Скути была дочь по имени Сара Скоттвуд — вышла ли она замуж за некого Скоттвуда или поменяла фамилию отца на англизированный вариант в целях анонимности, с уверенностью сказать не могу. Сара тоже была знакома с травами — и королевой — и после смерти отца в прошлом году бесследно исчезла из Лондона».

Елизавета сделала мысленную пометку о том, чтобы попросить Сесила подергать за нужные ниточки и разузнать, как выглядела эта Сара Скоттвуд, урожденная Скути. А также имелись ли среди наследников де-ла-Са женщины.

Сесил включил в список и другие имена, но Елизавету больше всего злил и тревожил последний пункт.

«И вам известно, не так ли, — написал юрист, — хотя я не вижу здесь никакой связи с травами, что Мария де Салинас, фрейлина королевы Екатерины, которая до последнего черного дня хранила верность госпоже и публично заявляла, что люди Анны Болейн подсыпали яд ее предшественнице, была приемной матерью Беатрис, жены лорда Томаса Поупа, всегда сопровождающей вас…»

«Не всегда, — закипая, думала Елизавета. — Би находит предлоги, чтобы навещать в Кенте сестру. Но даже поездки в близлежащий Мейдстон не мешают ей вести неусыпное наблюдение».

Таким же неутешительным было предостережение Сесила о том, что оба кентских замка — Хивер и Лидс, — в которых принцесса намеревалась опереться на родственников Болейнов, были связаны с опасными иностранцами. Он бы постарался как можно скорее сообщить ей об этом, если бы ей самой уже не было это известно.

В конце письма Гарри собственной рукой заверил Елизавету в своей преданности и верности. При мысли о дорогом кузене принцесса перестала тереть разболевшуюся челюсть и позволила губам растянуться в улыбке. Гарри объяснял, что люди, покушавшиеся на него, горланили свой проклятый боевой клич с иностранным акцентом; он был как никогда уверен в этом. Они с Сесилом обсуждали это и пришли к выводу, что произношение вполне могло быть испанским, учитывая мелодичность и кастильское присюсюкивание.

— С вами все в порядке, леди Елизавета? — снова прервала ее размышления Би. — Вы и только вы настаивали на этом путешествии, но у вас всю дорогу нездоровый, бледный вид. А ваша вспыльчивость и отказ от цивилизованного общения говорят мне, что тут дело не только в зубной боли.

— Уверена, — ответила Елизавета, глядя прямо перед собой, — что общество в Кенте заметно улучшит мое настроение. Ах… взгляните, там, между деревьями. Как я люблю эти старые особняки, обнесенные рвами. Когда-то люди знали, как не пускать врага за ворота.

Би только фыркнула, когда Елизавета пришпорила Грифона и поскакала в авангарде группы.

— Помни, Дженкс: ты мой камердинер и мы жили за границей, — сказал Нед, когда на следующий день, ближе к обеду, они вдвоем въехали в маленький городок Эденбридж. — Поскольку наши герои мало смыслят в том, что тут происходит, и направляются в Лондон, им нужно разузнать у местных, что к чему. И на этот раз не стой, разинув рот, и не хлопай меня по спине, когда я заговорю с акцентом образованного лондонца.