Отражение стрекозы
Шрифт:
«Откуда же все-таки у Хани такие силы? Мы так и не разобрались с ними. Она как-то связана с перемещением в Михву?» — преследовали иногда меня также два других постоянно вертящихся вопроса в голове.
Для возвращения нам нужно было ещё много чего решить, и одной из проблем являлось спасение Михвы от Хэйшэ, если всё серьезно, потому что если не будет страны — не будет шанса вернуться. То, что мы оказались именно здесь, явно по воле богов. Даже Опщин как-то проговорилась об этом. Сразу вспомнились её слова: «Сам
Время правды пришло, поэтому в доме Йенгука мы созвали всех важных героев. Хани, словно протагонист исторической дорамы, заложила руки за спиной и с умным, загадочным взглядом под падение жёлтых, красных листьев клёна с лёгким ветерком направилась в беседку. Встав во главе стола, она вздохнула и с оглушительным стуком поставила руки на стол, что все дернулись от неожиданности. Добившись нужного результата, она с хитрой улыбкой сообщила:
— Ну что ж, спасём этот мир! И в этом нам поможет он. Заходи!
К нам из тени дерева начал подходить высокий, беловолосый, миловидный и, судя по разрезу глаз, скорее всего, китаец, а точнее, мамгуковец. Его тело пестрило кровавыми ранами и ссадинами, застывшими на грубой ткани рваной одежды, скорее похожей на половые тряпки.
— Кто это? — лениво спросил Шин, выдохнув пар из трубки.
— Что-то он напоминает знакомое, — размышлял Муён.
Йенгук, попивая чай, с наигранным безразличием разглядывал пришедшего юношу, а Хваён, склонив голову, усердно пыталась в нем кого-то вспомнить.
«Даже я без понятия, кто это. Главное: откуда она откопала этого парня? Я же была с ней все двадцать четыре на семь».
— Мирэ, не узнаешь его?
Я отрицательно помахала головой. Хани немного сощурилась разочарованно, но быстро вернула улыбку.
«Это её вторая новость?»
— Раз вы не можете сразу догадаться, мои «юные детективы», то тогда давай представимся! Не бойся, все хорошо.
«Говорит юные детективы, когда только мы вдвоём знаем значение слова. Хани — это Хани».
Никто, кроме Хани, не понимал, в чем дело. Все было написано на их недоумевающих лицах. Кроме Йенгука, разумеется. Он вёл себя как обычно, но то, что он пил из пустой чашки уже более десять раз, многое за себя говорило. Я наклонилась над ним и с некой притворной милотой предложила:
— Тебе подлить чайку, Йенгук-а?
Он резко повернулся в мою сторону. На секунду золотые глаза Йенгука округлились, как у оленёнка — с двойным эффектом из-за его формы глаз, — а рот приоткрылся, но спустя какое-то время он пришёл в себя и закрыл его. Опомнился, потому что дольше, чем обычно, задержал взгляд на моем лице.
— Нет… да. Да, налей.
Я взяла светлый фарфоровый чайник с росписью гор и рек и налила до краев тёплый хризантемовый чай. Йенгук будто решил на мне отыграться из-за безобидной шутки и начал специально пристально следить за моими движениями. В этот момент приходилось сдерживаться, чтобы не поддаться взгляду хищника, ждущего идеальный момент для захвата жертвы.
—
Меня зовут Ляо… Ляохуа. Это я п-пугал людей, выдавая себя за чжамчжаригви.— Что? — подавился Муён печеньем.
Хосок, как первая сплетница школы, явился из ниоткуда и, совсем не удержавшись от неожиданной новости, выдал совсем не милую фразу:
— Ну ни х-хороший себе поворот[3]!
[3] В поисках сравнений фраз я заметила, что как на русском, так и на корейском бранное слово на «х» и прилагательное «хороший» начинаются с одной и той же буквы, поэтому выходит идеальный перевод.
«Он чуть не заматерился сейчас?»
— А я тут как раз пришёл по просьбе Йенгука. — Хосок достал бумажку из запаха и помахал перед остальными. — Прочитать вслух?
«Конечно», — выражали глаза всех присутствующих, кроме Ляохуа. Тот боялся лишний раз пошевелиться.
— Госпожа Мирэ, сядьте. Мне бы не хотелось ловить вас.
— Чего? Господин-кот, вы…
Йенгук с самого утра изменился, стал надоедливым и начал следить за мной. Ещё постоянно повторял фразу: «Я же не поймаю тебя», акцентируя на глаголе «ловить». Я прищурилась и превратилась в собаку-подозреваку. Мой взгляд упал на Хани, что ответила сразу же, нервно глотая.
«Она что-то сказала ему?»
От мыслей меня выловил Йенгук, схватив осторожно за кисть. Не успела я поинтересоваться, что за дела, как он усадил меня рядом с собой.
— Не время витать над бобовым полем. — серьезно было начал Йенгук, как вернулся он привычный: — Госпожа-енот, ты так все пропустишь. Не будешь потом сожалеть?
«Хочу его стукнуть!»
— Хочешь меня ударить? Ты сможешь, но после.
— Ты… — хотела продолжить я, как заметила, что он всё ещё держал запястье. Вспомнив, где мы, осмотрелась вокруг. Всё обошлось, в какой-то мере.
Другие игнорировали наш разговор и занимались своими делами: Шин курил, стуча пальцами по столу; Муён грустно ел, видя, как Хани знакомила Хваён с Ляохуа, которые были примерно одного возраста. Хосок куда-то пропал.
Я вернулась взглядом к Йенгуку, и он покачал немного головой с ухмылкой.
— Ах, ладно. Руку только отпусти.
«А вдруг ты упадешь?»
— Я точно упаду, если ты будешь так держать, если держать, то правильно, — шепнула я Йенгуку и назло передвинула его длинные аккуратные пальцы другой рукой, соединив ладони.
В глазах Йенгука блеснули задорные огоньки, которых я никогда не замечала у него.
«Он всегда так смотрел?»
— Кхм-кхм, — прокашлялся Хосок, напоминая другим про себя.
Я достаточно легко смогла вытащить руку из-под Йенгука, пока он на секунду расстроено сощурился.
— Тогда не будем медлить, Хосок. Это нужно услышать всем. Благодаря одной душещипательной драке за сердце одной госпожи, удалось получить новую улику.
Все, кто здесь собрался, вернулись на места и, как послушные ученики, стали ждать слов учителя. Ляохуа сел с Хваён, поэтому никто не обделил его. Хосок встал во главе стола, развернул бумажку и прочитал её: