Отражение звезды

– Медведь, говоришь? – Мирон расхохотался. – Медведь у нас не проскочит. Сейчас позову казачка одного. Игнатея. Он те места как свои пять пальцев знает. Покумекать надо, где острог строить.

Он открыл сундук и достал карту. Сдвинув тарели и бутылки в сторону, разложил на столе. Широкая синяя лента – Енисей – разрезала ее пополам. По берегам – елки да остроконечные горы, а троп совсем мало. Затерялись они среди дикой тайги и неприступных вершин.

– Вот здесь острог ставить, – пятерня Германа накрыла карту в том месте, где Енисей вырывался из горной теснины. – Царь Петр сам означить то место.

Мирон покачал головой.

– Думать надо, как туда подобраться. Эй, Захар, – крикнул он в открытую дверь, – кликни Игнатея да Овражного позови на совет.

– Овражный оставаться тут, – быстро сказал Герман. – Острог охранять.

– Ничего себе! – нахмурился Мирон. – Я на него рассчитывал.

– Ты справиться без Овражный, а я – нет! – сжал тонкие губы Бауэр. – Ты здесь – свой, а я пока – чужой. Нем-чу-ра!

Герман с трудом выговорил последнее слово, откинулся на спинку стула и захохотал, показав крупные, желтые от табака зубы. Просмеялся и сообщил с важным видом:

– Государь Абасугская волость учинять. Я буду волость править. А ты пойти воеводой в Краснокаменск. От Сибирский приказ уже грамота готов. Но… – выдержал паузу и изрек: – Сначала острог построить и ясак собрать. Быстро ясак – быстро воевода! – И удивленно уставился на Мирона. – Ты не радоваться? Потшему?

– А чему радоваться? Тот острог срубить нужно, защитить крепко и уцелеть при этом, если получится. У нас тут день прожил – уже счастье!

– Государь велеть все силы бросить на новый острог. Цинский зольдатен вот-вот на Алтай заступать, а тут совсем рядом.

– Цинский зольдатен мало каши ел, – улыбнулся Мирон. – Пусть сунется…

Стукнула дверь. На пороге возник Овражный. Стянув шапку, перекрестился на образа. Затем спросил, смерив немца угрюмым взглядом:

– Звали?

– Проходи, – кивнул Мирон.

Атаман быстрым шагом пересек светлицу, сел на лавку возле окна. Окинул внимательным взглядом стол, карту на нем. Но промолчал, не стал задавать вопросы при госте. А вдруг покажутся лишними?

Следом в избу ввалился Игнатей, с красным, распаренным лицом, на лбу – листок от березового веника.

– С полка прям Захарка снял, – произнес он сконфуженно. – После драки надобно душу от скверны отскрести!

– Проходи давай, – махнул рукой Мирон и перевел взгляд на Овражного. – Подсаживайся к столу. Разговор долгий предстоит.

– А што тут? Опять куда-нить идти потребно?

Игнатей оперся локтями о столешницу. Расправил степенно усы, провел ладонью по бороде. Приготовился слушать.

– Дальше на юг пойдем, – пояснил Мирон. – Новый острог ставить. То государев указ: до холодов крепость возвести.

– Однако, – покачал головой Андрей, – а если Тайнашка вернется?

– Мы его крепко поломали. Долго не очухается, – улыбнулся Мирон. – Тут другая беда на носу. Богдыхан зашевелился, войной угрожает.

– У богдыхана сила великая, – вздохнул Андрей. – Потому правильно государь думает. Надо новый острог ставить на мунгальских сакмах [32] .

– Гляди, Игнатей, ты в этих краях бывал, – Мирон обвел пальцем то место, на которое указал ему Бауэр. – Как думаешь, мыслимо здесь острог построить?

32

Здесь – тропы.

– А што? – Игнатей почесал за ухом. – В самый раз местечко.

И, склонившись над картой, принялся водить по ней корявым пальцем со сбитым ногтем.

– Смотри, шивера тут. Чинге называется. И прижим тесный. Волна крутая бьет. На лодках не пройти. А выше, по кручам отвесным, тропа хорошая идет. Плитняком уложена. Саженей этак в пять шириной. Местные башлыки сказывали: то ли орда Чингиса, мунгальского хана, по ней шла, то ли караваны купецкие с Китаю. Закрыть ее надо, непременно. В скалах там печеры намеренно вырублены, видать, для ночевок, а може статься, для караульщиков. А на каменьях – письмена кудесные. Люди, звери, кибитки татарские…

– О, Чингисхан! Великий мунгальский царь! – Герман поднял палец и обвел всех многозначительным взглядом. – Я слыхать, он научить свой народ сеять пшеница, устраивать каналы, как это? Для орошать земля. Придумать молочная водка, кумыс, табак…

– Слава господи, что убрался Чингиска в мир иной! – широко перекрестился Игнатей. – С ним нам не сладить бы.

– Что ж, пора расходиться, – Мирон поднялся из-за стола. – Неделю даю на сборы. Игнатей, ты со мной за старшего пойдешь. Возьми в помощники Петра Новгородца, Никишку, он себя неплохо показал, Захарку…

– А я? – с ревнивой обидой посмотрел на него Овражный. – А мои казачки?

– Ты на остроге остаешься, – вздохнул Мирон. – Такова воля государя, нам ее выполнять…

Овражный и Игнатей ушли. Герман же, перед тем как попрощаться, странно замялся, отвел взгляд в сторону и с мрачным видом сообщил:

– Отец твой невеста велеть тебе сказать, что Эмма замуж выходить за Герхард фон Штиллер, курляндский барон. Свадьба играть в ноябре.

– Эмма? Замуж? – удивился Мирон. – Быстро она собралась!

– А ты, глядеть, слезы не лить? – усмехнулся Герман.

Мирон пожал плечами.

– Разве я вправе ее осуждать? Может, не один год пройдет, прежде чем вернусь в Москву. И вернусь ли?

Ночью князь долго не мог заснуть. Известие о том, что невеста предпочла его другому, не огорчило, а скорее обрадовало Мирона. Но оборвало последнюю нить, что связывала его с Россией. Перед глазами стояли строки государевой грамоты, а не лицо Эммы. Петр Алексеевич и корил его, и хвалил, и наставлял:

«…Плыви, Мироша, по Енисею-реке да, смотря по тамошнему делу, на месте усторожливом городок сострой, откуда было бы способно следить за богдыхановыми и мунгальскими людишками, чтоб на наши Великого Государя земли не ходили и не зорили ее бессчетно. Форпосты сооруди в проходных местах, чтоб богдыханова рать скрытно прорваться через горы не могла. За торговлею и за приезжими купцами строго приглядывай, и кыргызам тем чтоб острашка была, а то живут они в удалении и нашей Великого Государя руки над собою не чуют. У купцов, кои приходят с Руси без пошлинных грамот, товаришки отнимай, а у коих грамоты есть, с тех выжимай сбор явочный, сбор поголовный, сбор амбарный да отъезжую деньгу.