Отражение

– Звонят – сказал Эзоп.

Графиня почти проснулась, спрыгнула с кровати, сразу попав ногами в свои атласные туфельки с пуховками наверху, и приняла вертикальное положение. Эзопа она не заметила в темноте, да и мерцающий свет объёмной цветной голограммы не давал возможности что-то увидеть, а лампада с иконой находились позади дворецкого.

В голограмме был граф:

– Как ты там, моя радость?

– Ничего идут дела, голова пока цела – ответила графиня, подавив гримасу зевоты преждевременного пробуждения.

– А у тебя, милый, что нового на Марсе?

– Что тут может быть «нового» без тебя, Аэлита? Всё – в красном цвете, как наша спальня…

Эзоп шевельнулся к кровати графини, звякнув хрустальным графином с шербетом, охлаждаемым микроволновым холодильником на прикроватной тумбочке…

* * *

Девушка в ответ вдруг написала: – Жду продолжения…

Завязалась переписка. До такой степени, что через месяц-другой она прислала прелестную «девичью грёзу», передразнивая его местами (как и в дальнейшем). Но его огорчило «чеховское» окончание…

Это? Будет? Весной?

Позвони мне, позвони…

(Р.Рождественский. «Карнавал»)

…Это будет весной. Да, весной. Вечером. На закате. Будут петь соловьи. Бывает в соловьиной песне и сорок коленцев, но обычно – пятнадцать или двадцать. Если появляется соловей – мастер, то другие вторят ему. Райское наслаждение – более, чем «Баунти», от которого таешь (чтоб не полнеть следует есть яблоки и творог).

Да, будет весна и соловьи. Я буду без очков. Да, без. В голубых линзах. Но без косы. С детства не нравились голубоглазые блондинки с косой. А ему – наоборот. Такая невезуха. И в школе также было, с другим, вот «вынь и положь» ему – чтобы с голубыми, и с русой косой. Но, что делать? Всё татаро-монгольское иго, вот ведь как, уже столько веков прошло, а глаза остались их – раскосые. Ну, ничего – «неприятность эту мы переживём».

Имя менять не буду. Нет. Конечно, было бы лучше стать Татьяной или Екатериной, но я уже привыкла к своему. Привыкла. Да и всё равно – ему подходят по совместимости: Ирина, Алина, Нина. Не успеть уже поменять, это так долго. До весны не успеть. Нет. Ведь сколько времени еще уйдёт на омоложение: пластика, пилинг, липоксация… Нет, не успеть. Останусь прежней. В комнате будет полумрак. Красный свет. Этот, возбуждающий чувственность красный луч. (Раньше были такие фонари, чтобы печатать – проявлять – закреплять. Надо найти, где-то валяется). Будет обязательно красный свет. Обязательно при красном свете. Я буду в чулках. Кружевных. Нет, в одном. Да, точно – в одном. Синем. Но кружевном. Красиво. И белье… обязательно кружевное. Много белья. Очень много белья. И как можно больше крючков. Как можно больше. Главное не цель, а путь к её достижению: «цель – ничто, движение – всё».

Да, цель – не главное. Её можно вообще не достигать. Это не важно. Да, не важно. Главное – поиск. И будет музыка. Непременно. Морис Равель – «Болеро». Диалектическая спираль. Эти чудесные, сказочные звуки флейты, кларнета, фагота, трубы, саксофона… Но, как жаль, все будет длиться только 14 минут 50 секунд. Главное успеть. Главное успеть. Ох, эти крючки… Всё по спирали, от закипающего молока до кипения, главное успеть. Лишь бы не подгорело. А то ведь какой запах будет. Да, ужасный запах убежавшего молока. Никакой апельсин не спасет. Духи с запахом апельсина? Надо будет капнуть несколько капель сока из цедры на красное стеклышко фонаря, запах распространится по всей красной комнате. И немного духов. Хорошо бы «Эллипс» – беспроигрышный вариант. Но их давно сняли с производства. Глупые арабы. Сняли с производства. А какой был запах. Да ладно. Будет запах «Пятого авеню». Запах «Авеню»? Боже, что за запах? У подоконника? Нет, не представляю. На столе? Представляю, но как-то… У дерева? Да. У дерева представляю. Да, хорошо. У дерева.

А может быть традиционно? На кровати? Или не традиционно? Господи, опять муки выбора. Сколько же можно. Как бы не повторить участь Буриданова ослика. Нет- нет. Все-таки я – не ослик, я – она, а он – это он. Как-нибудь сориентируюсь. Справлюсь. Да, должна справиться. Но «Ветки персика»… Как там всё сложно. Всё перепуталось в голове. Лодочки… верблюды… это невозможно запомнить. Что делать? Буду подглядывать на «Ветки» из Яндекса. Да, поставлю ноутбук рядом. Он разрешит. Я знаю. Он добрый. Он разрешит. Главное уложиться во времени. Хотя цель – не главное. А что же главное? Ничего не понимаю. Однако, всё будет хорошо. Да. Я уверена. Главное – вести себя плохо. Плохо. Это как? Да неважно. Надо будет непременно выпить что-нибудь, расслабиться. Виски? «Белую лошадь»? Лучше коньяк. Да, коньяк, не важно – какой, я всё равно ничего не пойму. Он пить не будет. Он хочет всё запомнить. А я хочу всё забыть. Сразу. Всё. «Чтобы не было мучительно больно, а было мучительно приятно». Выпью. Да… Всё было так просто. А теперь? Это невозможно. Лучше не думать. «Как только человек начинает думать, он становится одиноким». Я не хочу. Нет. Лучше не думать…

(Шутка. Может Вы шуток не понимаете).

* * *

Он прокомментировал:

Девичья грёза, как фронда.

Притянутый за уши эксгибиционизм «Спящей Венеры» (жены) Джорджоне, недопустимость некоторых «поз» в физиологии «образов любви», квалифицируя их, как унижение и извращение. Что сказать? «Женщина хочет лечь со своим избранником в постель и делает это не только потому, что так хочется ему. И когда он наконец с тобой, хоть ты уже совсем раздета, ты хочешь – для него – раздеться ещё больше». А «извращение» – «это хоккей на траве». Если двоим хорошо так, как им хорошо, то пусть им и будет хорошо – как бы и что они ни делали вместе. Об этом «Ветки персика», «Наука любви» Овидия, «Искусство любви» Вислоцкой, «Энциклопедия половой жизни» Росситера, «Искусство любить» Фромма… Как идея бога объясняет всё, так идея «образов любви» подтверждает и объясняет своё бытие, – от ветхозаветных инцест до Анны Карениной, «Леди Макбет Мценского уезда», фрейдовского либидо, сублимации, «188 дней и ночей», «Между строк» и вообще – в существовании человечества (и цивилизации с её результатами: книгами, кино, музыкой, изобразительным искусством, наукой и техникой)… Так вот, «открылась бездна звёзд полна – звездам нет счёта, бездне – дна»: у древних греков (у древних – это следует подчеркнуть) имелось 8 (восемь) видов («образов») любви:

Эрос,

Филия,

Агапэ,

Сторге,

Мания,

Людус,

Филаутия,

Прагма.

На самом деле, их приблизительно 7 млрд. – сколько людей на Земле. Это имеет место быть в притчах: «Три письма 8 Марта», «Для взрослых колыбельный речитатив», «Записки после phacoemulsification», «Суламифь», «Бегущая по облакам…», «О сущности женского – по мотивам Заходера и Маркса», «Студента любовь или Новая Диана». Их больше, чем образов бога на иконах…

* * *

И пропал. На что она всполошилась:

«Куда же делась с Вашей страницы Ваша голова с умными глазами? Вы её случайно не потеряли? Вместо неё лампочка… она такая герметичная… в ней точно не заведутся тараканы… а без них я не люблю, скучно. Конечно соскучилась, ведь Вы пропали вчера. Грустно будет без Вас, к хорошему быстро привыкаешь.

К сожалению, на телефоне очень маленькая клавиатура, делаю много ошибок, приеду домой из деревни вечером, продолжу, если получу ответ от Вас.

М.б. перейдем на «ты» с маленькой буквы?

Кто затеял дебют? Наверное – я. Имела неосторожность… И я бы промолчала, но, когда Вы указали мне, что я пропустила дефис, вместо того, чтобы, как учил классик, не заметить (как культурный человек), что «пролит соус на скатерть», я уж не выдержала. Мне не скучно и не грустно, скорее мне не хватает собеседника умнее меня (уж извините за нескромность), манией величия не страдаю, но из окружения не вижу человека, с кем хочется общаться. Что касается Вас, то неожиданно что-то привлекло внимание, не могу сказать с полной определённостью, наверное какое-то отличие от общей массы, и (не обижайтесь) видимость alter ego. Обещаний никаких не ждала. И «просто так» тоже не писала.

Поняла, что было натуралистического, нелогичного, физиологического в романсе Фроловой… Ну Вы и циник, во всём увидите силлогизм (или софизм, чёрт знает, не разбираюсь в этом). Сначала мне стало неловко, но и посмеялась, конечно. Вот ведь, символист. Вам надо писать пародии, у Вас получится. Ваша двойственность, смесь серьёзности и легкомыслия меня всегда поражает».

* * *

Он напомнил ей Толстого, который заметил, что русское «ты» очень опасно…