Отражение

Не сговариваясь, они поползли к колючей проволоке, которой была обтянута территория лагеря. Судя по всему, это был военно-учебный центр мусульман. Никакого плана у них не было, поэтому решили терпеливо ждать и наблюдать.

Суеты в лагере не наблюдалось. Напротив, у складов прогуливались сонные часовые, на скамейках у бараков курили вояки разных возрастов, и только Маккаферти нервно и торопливо отдавал какие-то распоряжения. Именно поэтому ждать пришлось недолго. Прямо к его ногам подкатил джип и, прокричав еще что-то своим помощникам, он плюхнулся на переднее сидение, на заднем примостились два автоматчика.

Рогозин махнул товарищам, и они перебежками рванули к дороге, по которой через две минуты должен был промчаться джип американца.

— Шуметь у лагеря? — засомневался Павлов.

— Главное — не повредить машину! — отрезал Рогозин.

Маркович только удивленно цокнул.

— Вы снимаете автоматчиков: Петр — ближнего, ты, Леша, дальнего, я беру на себя водителя. Маккаферти берем живым. Петро, сразу садись за руль, жми на всю катушку. Ты тут дороги лучше знаешь.

— Здесь недалеко на Тузлу, — сказал Маркович.

— Лучше куда-нибудь в болото, — предложил Павлов.

Между тем, джип уже выехал за ворота и помчался, набирая скорость. Маккаферти, как заправский Рембо, держал на колене М-16.

Три выстрела прозвучали почти одновременно, стреляли на счет «три». Джип вильнул и уткнулся в придорожную канаву, в кювет. Американец успел выстрелить только раз, и надо отдать ему должное — прострелил бок Рогозину. Тот выматерился, и прикладом «калаша» врезал Маккаферти по челюсти. Пока главный специалист по Востоку считал разноцветные круги перед глазами, вытолкали джип на дорогу. В лагере завыла сирена.

— Даже с музыкой! — удивился Павлов.

— Могут поднять вертолет, — предупредил Рогозин, зажимая рану.

Трупы бросили в ту же канаву, забрав оружие и документы, Маккаферти связали и заткнули ему рот ветошью. Через минуту машина уже набрала скорость. Но еще через пять минут над лесом стал слышен рокот вертолетного двигателя.

— Интересно, почему наш друг поехал на машине, а не воспользовался вертолетом? — озадачился Алексей.

— Зато теперь погоня по всем правилам, — оглянулся Рогозин.

— «Апач»,— определил Павлов.

Он нежно обнимал бригадного генерала Маккаферти, который до сих пор не пришел в себя — голова его болталась, как на шарнире. Пристроив американца поудобнее, чтобы на какой-нибудь кочке не выпал, Леха начал целиться в небо.

— «Муху» бы!

Чуть впереди прилично рвануло, и Петр едва успел отвернуть от столба огня и свежей воронки. Далее все было как в кино, в котором главные герои не должны погибнуть. С солнечной стороны в небе вдруг загрохотало, словно опомнилась давно прошедшая гроза. В ту же секунду вертолет разлетелся на куски, полыхнув взорвавшимся горючим, а в небе осталась только белая полоса — след истребителя.

— Братушки! — обрадовался Петр.

— А ведь югославы в эту мясорубку официально не лезут? — задумался Рогозин.

— Двадцать пятый «Миг», — деловито определил Павлов.

— Я же говорю: братушки, — еще раз повторил Маркович.

— Ты хочешь сказать, что пилот русский? — наморщил лоб Семен.

— Наемник, как вы.

— Доброволец, — поправил серба Леха.

— Да-да! — поторопился извиниться тот.

6

Сначала Ристич вспомнил все ругательные слова как на сербском, так и на русском. Троица героев-авантюристов, улыбаясь, молчала. Надо было дать командиру отвести душу, чтобы потом ошарашить его главным сюрпризом, который тихо сопел под брезентом в кузове джипа. Семену в этот момент делали перевязку, и он был неприятно озадачен, что врачует его не Милица.

Увидев Маккаферти, Ристич оторопел. Вывел его из оцепенения старый серб из соседнего селения, принесший в лагерь свою сливовицу и продукты. Он тут же предложил расстрелять американца, что готов был выполнить собственноручно. Ристич испуганно отмахнулся:

— Его надо отправить к Радовану, чтобы весь мир знал...

— Ну, значит, опять выйдет сухим из воды, — заметил сквозь зубы Семен.

— Вы будете за это иметь большие неприятности, — промямлил на русском языке освобожденный из-под брезента Маккаферти и тут же получил кулаком в челюсть от Алексея.

— А ты уже имеешь! — прокомментировал Павлов.

— Пленных надо судить, — поморщился Ристич.

— А это по прошлым приговорам должок, — ответил Лexa.

Маккаферти еще огрызнулся о международном суде в Гааге, Ристич ответил ему о сербском народном суде, а Петр просто пообещал кастрировать. Семен все это время искал глазами Милицу.

— Где Милица? — спросил он у Ристича.

— Уехала с группой в Тузлу...

В сердце Семена что-то надорвалось, чувство неминуемой беды ядовитым ростком прорезалось в душу. Но именно в тот раз Милица вернулась, и несколько дней счастья стерли напрочь чувство опасности. Именно в эти дни они повенчались в маленькой сельской церкви.

В опустевшей, не раз обстрелянной деревне остались только те, кто не хотел покидать землю своих предков, в основном старики и старухи да молодой священник. Он совершал обряд торжественно, даже величественно, будто венчал Сербию России.

Воины Ристича, еще недавно подтрунивавшие над молодой парой, в маленьком сельском храме враз посуровели. Те, которые не были в наряде, но не смогли войти внутрь из-за тесноты, выстроились в две шеренги на выходе. Они осыпали молодых пшеницей, но кто-то из них подбросил над их головами чуть впереди горсть гильз...

Перед Богом Семен был женат всего девять дней.

В те дни по сербским отрядам прошел слух, что Милошевич скоро не сможет помогать Республике Сербской ни явно, ни тайно. На Югославию давили со всех сторон, а мусульмане и хорваты получали новейшее оружие и прощение международного трибунала.

Изетбегович вслух мечтал о мусульманской части Европы. Именно тогда Семен заметил, что на русских смотрят так, будто это они виноваты в поражении без боя. И тем более вызывал кривые ухмылки миротворческий лепет посланцев из российской Государственной Думы и министерства иностранных дел. Сербию предали и хотели растерзать, как агнца, чтобы потом всерьез взяться за русскую корову... Да вот сербы никак не соглашались становиться ягнятами.

Европейские газеты сопровождали появление российских миротворцев на Балканах обширными аналитическими статьями о разваливающейся российской экономике и военной немощи. Делалось это для сербов, чтобы знали — что помощи ждать неоткуда. И в голос им мычал российский президент, повторяя бесконечные клятвы верности курсу реформ, другу Биллу, другу Гельмуту и прочим «друзьям» обновленной России.

Именно в те дни Милица решила съездить к отцу, а Семена Ристич не отпустил — отряды потянулись к Сараево, где натовцы затеяли очередные переговоры. Уже тогда все знали, что Караджича хотят судить в Гааге, но все эти натовские спецназовцы даже сунуться бояться в сербские кварталы, потому что там их ждали не только профессиональные телохранители, но и те, кто готов умереть вместе с ним и за него. А таких было немало.