Отражения нашего дома
Шрифт:
А когда дым рассеивается, обнаруживаю, что я в доме у Сэма. В панике вскакиваю. На диванах в стиле лего – блестящая мишура и коробки с елочными игрушками. В их семье есть такая традиция – накануне Нового года убирать рождественскую елку. Символический смысл понятен – пусть старое уходит, открывая дорогу новому.
В гостиной тихо потрескивает камин. Родители Сэма со смехом и шутками снимают с верхушки елки звезду, а сами слушают по телевизору обратный отсчет времени до Нового года. Я в своем жалком виде стою посреди гостиной, но они меня, кажется, не замечают.
– Мама! Ты еще не сняла лампочки с крыльца? – С верхней площадки
– Ты мне всего двадцать минут назад сказал не трогать там твою хитроумную конструкцию, – с притворным огорчением говорит мама и подмигивает мужу. – Как приоделся-то! Красавчик, глаз не отвести!
– Д-дело не в этом. – Сэм краснеет, как помидор. – Это всего лишь дружеский жест…
– Сэм, мы просто шутим. – У отца Сэма вокруг глаз веселые морщинки. – У нас полно дел тут. Если что-то понадобится, кричи громче.
– Ладно. Хорошо. – Сэм глубоко вздыхает и приглаживает рубашку. Она заправлена в джинсы, и я ловлю себя на том, что не помню, как он выглядел в тот вечер, полтора года назад.
А это именно тот самый вечер.
Только в тот раз я не была дома у Сэма.
Иду за Сэмом. Он направляется в кухню. Крутит в руках браслет, крепко сжимает его и говорит:
– Я знаю, в этом году было много плохого, и знаю, что ты не любишь подарки, но ты мне сделала подарок, который я… Нет, Сэм, ужасно. Ей это не понравится. – Он со вздохом прислоняется к кухонному острову, стучит согнутыми пальцами по лбу. – Сара, ты права. Я никогда не пойму, что у тебя на душе, но, как твой лучший друг, могу сказать, что ты – самый сильный человек, которого я знаю. И что бы ни произошло между твоими родителями, не хочу, чтобы ты думала, будто тебе некуда пойти. Ты…
Я застываю как громом пораженная. А он неуверенно кусает губы и смотрит на браслет, крутит каждую бусинку с нарисованной деталью доспехов.
– Шлем – чтобы защитить твою решительность, – бормочет он. – А кираса – чтобы защитить твое сердце. Чтобы ты никогда не теряла надежды на лучший исход.
Он выходит в патио и открывает дверь. Я иду следом, не желая терять его из виду. Ступаю босыми ногами на хрустящую землю патио, и в лицо, как стена, ударяет запах снега и чудес. Запах надежды и новых начинаний. Сэм оборачивается. Его озаряют бесчисленные гирлянды лампочек, которые он натянул по всему двору, превратив патио в башню света, будто укутанную в кокон от остального мира.
Словно клетка сияющих доспехов, созданная специально для меня.
Я стою в сердце этого кокона, и весь мир исчезает.
Стою перед Сэмом – таким, каким он был давным-давно, так давно, что я даже забыла о его существовании.
Память возвращается обрывками. Вспоминаю наши планы, традицию, рожденную беспрерывными ссорами моих родителей. Я намеревалась прийти к нему встречать Новый год, как приходила уже три года подряд. Но той ночью ссора мадар и падара получилась совсем иной.
Она зашла слишком далеко, и это стало началом конца. Разбитое стекло. Кровь на порезанных руках падара. Следы на шее мадар. Мои крики и плач. Я нарушила единственное обещание, которое давала родителям, – что бы ни случилось, не вызывать полицию.
Но я вызвала. А когда у дома замигали красные и синие огни, сбежала.
Убежала очень, очень далеко, потому что, наверное, в глубине души знала, к чему это приведет.
Тот звонок.
Та
ночь.– Это я во всем виновата, – шепчу я Сэму. – Если бы я не позвонила, может быть, мадар и падар до сих пор были бы вместе. Если бы я не проявила слабость, если бы держала заданный курс.
– Сара, ты все сделала правильно. – Сэм наклоняет голову набок. Его светло-русые волосы падают на лоб. Это было еще до того, как он их состриг. – Если бы я увидел то же самое, что и ты, то поступил бы точно так же.
– Их развод – моя вина. И наша погубленная дружба – тоже моих рук дело. Во всем виновата только я. – Делаю шаг навстречу свету. – Неужели сам не видишь?
– Ты о чем? Между нами не случилось ничего плохого. – Сэм смущенно впускает меня в дом. Если его и тревожит моя промокшая одежда и загубленный макияж, он не подает вида. – А вообще, – он глубоко вздыхает, жмурится и протягивает руку, – ты как раз вовремя. У меня для тебя сюрприз.
Дрожащими пальцами беру браслет.
– Какой сюрприз?
– Увидишь. – Лицо Сэма озаряется, он берет меня за плечи и ведет. – Стой вот здесь. Да, то, что надо.
Он бежит в самый конец патио, туда, где заканчиваются электрические гирлянды, и там на столе лежат целые светящие ленты, связанные друг с другом, как стены. Четыре стены. Он развешивает их вокруг меня, и я оказываюсь в центре уютного домика из яркого белого света.
– Готово. – Сэм заползает внутрь и садится передо мной. Его лицо сияет предвкушением.
– Что это такое? – Поднимаю руки и трогаю стены. – Для чего?
– Для тебя, естественно. – Он шутливо закатывает глаза и дает мне браслет. – И когда тебе покажется, что ты не видишь света в конце туннеля, вернись сюда, в этот миг, в это место.
– Но зачем ты затеял все это? Приложил столько усилий. – Оглядываюсь по сторонам и вспоминаю обиду и боль на лице Сэма. – Я этого не заслуживаю.
– Очень просто, – отвечает Сэм, и его взгляд полон искренности. – Ты моя лучшая подруга, я могу доверить тебе любые секреты. И когда любишь человека, всегда поступаешь так. Стараешься быть рядом, несмотря ни на что.
Удивленно моргаю.
– Ты… меня любишь?
– Только не пойми неправильно. – Сэм со смехом потирает затылок, у него розовеют уши. – Это любовь со строчной буквы «л». Не то чтобы прямо любовь-любовь. А просто старое добрососедское «я всегда тебя поддержу».
Я поднимаю глаза, оглядываюсь по сторонам, не знаю, куда спрятать мое красное, как помидор, лицо. Но чем дольше я тут сижу, тем дальше уплывают все сегодняшние неприятности, словно огни не подпускают ко мне чудовищ.
– Хотела бы я, чтобы мы всегда оставались вот такими, – признаюсь я, вспоминая то чувство между мной и Сэмом. До того, как все пошло не так и рухнуло. До того, как мое сердце превратилось в усеянное шипами поле битвы. До того, как я обидела его. – Хотела бы переиграть заново все, что было. Переиграть совсем по-другому.
– А кто сказал, что это невозможно? – спрашивает он, широко распахнув счастливые глаза. – Кто сказал, что мы не можем остаться такими, какими были?
На мои веки опускается туманная тяжесть. Мне тепло и уютно.
– Ты прав. Наверное, мне пока не надо уходить.
Потому что я знаю: придет рассвет и все это исчезнет. Я смотрю, смотрю, смотрю на то, какими мы были, потом засыпаю в светлом круге, где Сэм взял на себя все заботы обо мне, и мечтаю, чтобы это видение оказалось реальностью.