Отродье ночи (Шорохи)
Шрифт:
— Он преувеличивает, — сказал Тони Хилари.
— Я сдаюсь, — воскликнул Мишель. — Может быть, вам удастся его переубедить? — потянулся Мишель к Хилари и, уже уходя, добавил: — Двадцать один.
— Двадцать три, — повторил Тони.
По дороге домой Хилари спросила:
— Почему не попробовать предложить картины какой-нибудь галерее?
— Не возьмут.
— Но ты даже не обращался никуда.
— Хилари, картины не так хороши...
— Но фрески замечательны.
— Существует разница между искусством и размалевыванием ресторанов.
— Те фрески — настоящее искусство.
— Я повторяю, ты
— У меня есть знакомый владелец галереи, Стивенс. Почему бы не показать работы ему?
— Мне тяжелы отказы.
— Могу поспорить, он не откажет.
— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?
— Но почему?
— Мне надоел этот разговор.
— Ты тяжелый человек. О чем же поговорить?
— Давай поговорим о погоде или выясним, не хочешь ли ты меня пригласить на стаканчик бренди?
— Не согласишься ли ты зайти на стаканчик бренди?
— С удовольствием. А какая марка?
— "Реми Мартин".
— Самая лучшая, — улыбнулся Тони. — Но не поздно?
— Если не зайдешь, мне придется выпить одной.
— Я не могу этого позволить. Никогда не прощу себе, что так обидел тебя.
Они сидели на тахте у камина и смотрели на огонь, потягивая «Реми Мартин».
У Хилари слегка кружилась голова от выпитого и от близкого присутствия Тони. Ей было легко с ним. Привлекательный мужчина. Высокий. Смуглый. Сильный. Основательность и самоуверенность полицейского. Очень нежный и чуткий. Она уже представляла себя в его объятиях, когда приятное течение мыслей было прервано телефонным звонком.
— Черт! — воскликнула Хилари.
— Неприятный звонок?
Хилари упорно смотрела на телефонный аппарат, который звонил не переставая.
— Хилари.
— Я уверена, это он.
— Кто он?
— Мне звонят...
Телефон не умолкал.
— Мне постоянно звонят и молчат в трубку. Я думаю, это какой-нибудь маньяк, прочитавший в газете о Фрае.
Звонки не прекращались. Хилари поднялась и неуверенно подошла к аппарату. Тони встал рядом.
— Это он. Кто бы еще звонил так долго, — сказала Хилари.
Тони поднял трубку.
— Алло!
В ответ — молчание.
— Дом Томас. Говорит инспектор Клеменса.
Раздались частые гудки.
— Повесил трубку. Наверное, не ожидал. Следует сменить номер.
— Да, я уже решила сделать это.
— Я позвоню утром в понедельник в телефонную службу и скажу, чтобы поставили другой номер — так решили в полиции.
— Это возможно?
— Конечно.
— Спасибо, Тони.
— Не волнуйся. Считается, что по телефону пугают людей мелкие хулиганы. На преступление они обычно не идут.
— Обычно?
— Почти никогда.
— Не очень утешительно.
— Может быть, я еще останусь не надолго? Вдруг позвонят?
— Спасибо. Но я верю тебе. Это не опасно. Если бы он что-то задумал, то не стал бы звонить, а пришел бы сюда. Тем более ты отпугнул его: он подумал, что у меня дома дежурит полиция.
— Тебе вернули пистолет?
Она кивнула.
— Я сделала все так, как мне сказали: зарегистрировала оружие и заплатила штраф — теперь все в порядке.
— Сегодня он тебе вряд ли позвонит.
— Да, конечно.
Им стало неловко.
— Ну... я лучше пойду.
— Да, уже поздно, — согласилась Хилари.
— Спасибо за угощение.
— Спасибо
за ужин.Уже в дверях Тони спросил:
— Что ты делаешь завтра?
Хилари улыбнулась.
— Ничего.
— Прекрасно. А что бы ты хотела?
— Полагаюсь на тебя.
Он задумался.
— Проведем вместе день?
— Почему нет?
— Хорошо, я заеду в 12 часов.
— Я буду ждать...
Он поцеловал ее в губы.
— До завтра.
— До завтра.
Она проводила его и закрыла дверь.
Всю субботу тело Бруно Фрая пролежало в похоронном бюро. После ухода Джошуа Райнхарта Эврил Таннертон и Хари Олмстед переложили мертвеца в красивый, отделанный снаружи бронзовыми пластинками и шелком изнутри, гроб. Они надели на труп белый саван, положили руки вдоль тела и накрыли его по грудь бархатным покрывалом. Таннертон уже не рассчитывал как-то приукрасить мертвеца. Хари Олмстед считал, что нехорошо предавать тело земле, не загримировав и не попудрив его, но Таннертон, наконец, убедил его, что косметика уже не поможет серо-желтому лицу Фрая.
— Кроме того, — закончил Таннертон, — мы последние, кто видит его на этой земле. Гроб закроется и больше не будет открываться.
В 10 часов вечера они накрыли гроб крышкой и защелкнули замки. Олмстед ушел домой к жене, болезненной маленькой женщине, и сыну, тихому, задумчивому мальчику. Таннертон поднялся наверх: он жил в этом же доме, над мертвецами.
Ранним субботним утром Таннертон отправился на сером «линкольне» в Санта-Розу. Он собирался вернуться к 10 часам в воскресенье. Поскольку не предполагалось никаких прощаний с покойником, то не было необходимости оставаться в бюро: его присутствие потребуется только во время похорон.
У него была женщина в Санта-Розе. Последнее увлечение в длинной цепи похождений. Таннертон гордился количеством побед.
Ее звали Хелен Виртиллион. Красивая тридцатилетняя женщина, худая, с крупной упругой грудью, доставляющей немалое удовольствие Таннертону.
Одни любовницы переставали с ним встречаться, когда узнавали, чем он занимается, другие, наоборот, бывали заинтригованы его необычной работой.
Таннертон знал, почему он нравится женщинам. Если мужчина имеет дело с покойниками, то его окружает подобие некоего ореола таинственной связи со смертью. Он, несмотря на веснушчатое мальчишеское лицо и веселый характер, оставался загадкой для любовниц. Они бессознательно ощущали себя бессмертными в его объятиях, словно Таннертон получал от мертвых этот сверхъестественный дар. Так некоторые женщины выходят замуж за врачей, думая, что таким образом смогут избежать многих болезней.
Ранним утром в воскресенье в похоронном бюро поднялся шум, но ничего этого Таннертон не слышал.
В комнате, где стоял гроб, зажегся свет, но Таннертон ничего этого не видел.
Крышка гроба была снята и отброшена прочь. Комнату наполнили крики ярости, боли, но Таннертон ничего об этом не мог знать.
Утомленный после бессонной ночи с Хелен Виртиллион, Эврил Таннертон приехал из Санта-Розы почти в 10 часов.
Он не стал заглядывать в гроб.
Вместе с Хари Олмстедом он отправился на кладбище и подготовил все к двухчасовой церемонии: они разложили канаты для опускания гроба и украсили все вокруг цветами.