Отрок (Части 1-6)

– Минь, он старше и сильнее.

– Старше, старше. Двух взрослых мужиков у меня на глазах ухайдакал, и что-то там про старшинство гундосишь. А что сильнее, так стань сильнее его! Как это сделать - научим, а дальше все будет зависеть от тебя. Срок - до лета!

Мишка немного помолчал и добавил уже более мягким тоном:

– Меня тут тоже один доставал, Еремой зовут. Тоже - старше и сильнее, да не один, а с дружками. Спроси у Кузьки: чем все кончилось. Иди, умойся и ступай к нему. Завтра вы с Мотькой должны хорошо выглядеть, пусть он вам подберет, что нужно или у матери спросит. Иди… Воин, туды тебя.

Мишка вернулся в горницу к Петьке и Артюхе, наткнулся на два любопытных взгляда и заорал:

– Козлодуй хренов! Ты что творишь?! Забыл, что он уже не холоп?

– Ну, забыл. Подумаешь, цаца. Переживет. Холоп хозяина должен помнить всю жизнь.

– А ну, встать!

– Да чего ты разоралс…

Мишка и сам не ожидал, что тычок костылем окажется таким удачным, Петька разинул рот, пытаясь вздохнуть - удар пришелся точно в солнечное сплетение.

– Встать, я сказал!

– Ы-ы-ах.

Петька все же втянул в себя воздух и тут же двинул Мишку кулаком, но левой рукой вышло плохо. Мишка с трудом удержавшись на ногах, вскинул костыль, ударился им о низкий потолок и треснул своей деревяшкой по голове двоюродного брата. Удар тоже получился слабым.

"Комедия: два калеки подрались. Ох, блин!"

Петька сбил-таки его плечом с ног и сам повалился сверху. Мишка матюкнулся от острой боли в раненой ноге, вывернулся из-под Петра, сел и снова размахнулся костылем. Теперь потолок не помешал, замах получился и Петька еле успел прикрыть голову рукой.

Хрясь!

– А-а-а!

"Едрит твою, я же ему вторую руку сломал. А нога-то, Уй, блин!".

В горницу ввалились какие-то бабы, Петька блажил дурным голосом, но Мишку все это уже не интересовало. Он держался обеими руками за ногу и скрипел зубами от боли, чувствуя, как постепенно намокает кровью штанина. * * *

– Так… Что скажешь?

Дед сидел за столом, барабаня пальцами по столешнице, Мишка - в углу на лавке, привалившись спиной к стене и вытянув вдоль лавки свежеперевязанную ногу.

– Я тебе велел: уймись. А ты что? Вторую руку брату сломал! Ты что, и правда бешеный?

– Холопа Роськи больше нет, есть вольный человек Василий.
– Мишка не чувствовал за собой никакой вины и не собирался каяться.
– Воля ему в церкви объявлена. Того, кто назовет его рабом, Василий вправе убить, и виры с него за это не будет. Я Петьку предупредил, он не внял, нагрубил и приказу не подчинился. На нем три вины и пусть радуется, что только рукой поплатился.

– Так… Кхе…

Дед снова забарабанил пальцами по столешнице.

– И что дальше?
– Дед не выглядел рассерженным, скорее хотел что-то выяснить для себя.
– Как ты с ним теперь будешь?

– Если не повинится, отлуплю еще раз. Подожду, пока с рук лубки снимут и отлуплю.

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Роськи.

– Господин сот…

– Пошел вон!
– Беззлобно шуганул его дед.

Дверь захлопнулась.

– А если и тогда не повинится?
– Снова обратился Корней к внуку.

– Еще отлуплю. И так до тех пор, пока либо толку добьюсь, либо Никифор приедет. Отправим Петьку домой, упертые бараны к учебе непригодны.

– Значит, крестник дороже брата?

– Не в этом дело, деда. Я - старшина Младшей стражи, Петр - десятник, мой починенный. Он проявил неповиновение в присутствии других ратников Младшей стражи и должен был быть наказан.

Дверь снова открылась, в горницу вошла мать.

– Батюшка…

– Уйди, Анюта, разговор у нас.

– Батюшка, ну подрались мальчишки, не серчай…

– Анька! Христом Богом прошу: уйди! Не доводи до греха.

Мать немного потопталась, хотела что-то сказать, передумала и вышла.

– Ты хоть понимаешь, что это на всю жизнь?

– Что, деда?

– Роська. Преданнее, чем он, у тебя пса теперь не будет, но и тебе от него уже не избавиться. Ты давеча спрашивал: чего я с Данилой вожусь… лет пятнадцать назад я за него вот так же хлестался, как ты за Роську. Не спрашивай: "Почему?" - тебе этого знать не надо. Теперь он десятник без десятка и сам народ не соберет. Придется мне.

– Понимаю, деда. Знаешь, был у франков такой человек Антуан де Сент-Экзюпери. Философ и воин, погиб на войне. Так вот он в одной своей книге написал: "Мы в ответе за тех, кого приручили".

Дверь снова отворилась и в горнице нарисовалась Юлька и с порога заявила:

– Мне мишкину ногу глянуть надо!

– Гляди.
– дед качнул головой в мишкину сторону.

– Минька, болит?

– Терпимо.

– Не дергает?

– Нет.

– Точно не дергает?

– Точно.

– Повязка не промокла?

– Не чувствую, вроде, нет.

– Надо, все-таки посмотреть.
– Не удовлетворилась допросом Юлька.

– Смотри.

Пока Юлька исполняла (или делала вид?) свой лекарский долг, дед сидел задумавшись, потом неожиданно спросил:

– Михайла. Кхе, как говоришь, его звали?

– Антуан де Сент-Экзюпери.

– Не запомню. Жаль. Юлька, что там с Петрухой?

– В лубках весь.
– Недовольно проворчала лекарка.
– Ноет. В нужник, говорит, самому не сходить.

– Кхе, в нужник. Мне бы его заботы. Посмотрела ногу?

– Да, все хорошо, повязка сухая, нога не горячая.

– Ступай.

– Корней Агеич…

– Ступай!

Юлька вышла, из-за закрытой двери послышалось шушуканье, явственно прозвучали слова: "Сидят, разговаривают"… "Откуда я знаю, о чем?". Дед подобрал с пола мишкин сапог, швырнул в дверь. Шушуканье стихло.

– Значит, или переломишь, или выгонишь?
– Спросил дед, как-то очень внимательно глядя на внука.

До Мишки только сейчас дошло, что дед уединился с ним не для того, чтобы как-нибудь наказать, просто наорать и прочесть нотацию. Сотник экзаменовал старшину Младшей стражи, впервые столкнувшегося с открытым неповиновением подчиненного! И было похоже, что позиция старшины деда устраивает.

– Или подчиню, или выгоню.
– Твердо глядя в глаза деду, заявил Мишка.
– Ломать не буду, кому он нужен сломанный?