Отрок (Части 1-6)
Шрифт:
Сказали свое веское слово и санитария с гигиеной, вернее их полное отсутствие. Стада вшей и других паразитов кормились не только на телах простолюдинов, но и на телах дворян, даже на особах королевской крови. Плюс бесконечные эпидемии.
Все это настолько негативно сказывалось на внешности, что зачастую с рожами прекрасных дам, по части чистоты, нежности и благообразия, запросто могла посоперничать подметка солдатского сапога (если не была очень уж стоптанной).
Естественно, подобные изъяны необходимо было как-то прикрывать, а против тех, кому повезло, например, не подхватить
Святая же церковь подобную строгость нравов (пусть и вынужденную) только приветствовала. Женщина есьм сосуд греха, а потому упаковывать сие средоточие мерзостей необходимо максимально тщательно, и лучше, если в несколько слоев. Во избежание!
На Руси с ее традициями ежедневного умывания и регулярных банных процедур с гигиеной дела обстояли гораздо лучше. В домах, тоже, было теплее и чище. Но эпидемии славян не щадили, уродины симпатичных конкуренток не щадили тоже, а отношение православных святых отцов к "сосудам греха" практически ничем не отличалось от отношения их католических коллег.
Именно поэтому легкомысленная шляпка, обернутая кисеей запросто могла быть объявлена порождением Князя Тьмы, и предана анафеме под аплодисменты "общественного мнения". Мантилья же, выдержавшая даже испанские строгости, скорей всего, не должна была вызвать нареканий и у православных ревнителей нравственности.
Впрочем, проблем могло возникнуть вполне достаточно и без легкомысленных шляпок. Когда платья были, все-таки, сшиты (Машке - амазонка, Аньке - просто платье, но на кринолине), Мишка, глянув на сестер, испытал что-то вроде легкого шока.
Глаз уже привык к свободно ниспадающим одеяниям, в основном, широким, прямого покроя длиннополым рубахам, перехваченным в талии ремешком или вышитым поясом начисто скрадывающим очертания фигуры (кроме, разумеется, такой, как у Алены, такое не спрячешь). Поэтому приталенные, с узким, подчеркивающим грудь, лифом, платья вызывали… Мишка, например, вспомнил далекие шестидесятые годы, и свои ощущения от впервые увиденной девушки в мини-юбке.
"М-да, гроздья женихов на заборе, пожалуй, еще не самое страшное, сэр. Как бы нам массовых беспорядков в столице не спровоцировать".
– Проклянут, мама, от церкви отлучат, - попытался Мишка высказать свои опасения - плетьми из города погонят…
– Нет, Мишаня, не проклянут.– Мать тонко улыбнулась и еще раз окинула довольным взглядом плоды своих трудов.– И из города не погонят. Княгиня - тоже женщина… и ближние боярыни.
– Да один отец Илларион всех твоих боярынь…
– Пусть только попробует. Поломанные кости в языческой ловушке ему райским наслаждением покажутся. Только он рисковать не станет - не дурак.
Как заметил умница Экклезиаст: "Все проходит", закончился, наконец, и мишкин домашний арест. Однажды утром, когда Мишка излагал деду очередной прожект, в горницу сунулась материна сенная девка Жива и сообщила, что пришел Илья, и принес какое-то известие, но в дом зайти стесняется. Дед и внук,
оба хромая на правую ногу, выбрались на двор под весеннее солнышко.– Здорово Илюха! Давно не виделись!– Поприветствовал обозника дед.
– Здрав будь Корней Агеич, здравствуй Михайла. Вот, на службу пришел, Бурей меня отпустил.
– Так служить пока нечего, - сотник Корней сожалеющее развел руками - может новости какие есть?
– Новости есть.– Бодро отозвался Илья.– Афоне жена чуть второй глаз не выцарапала: и за распутство, и за то, что холопов упустил. Он ей про серебро, а она монеты в кашу высыпала, "жри", говорит.
– Кхе, сурово… А и поделом! Чего еще нового слышно?
– А еще: у Михайлы рука легкая оказалась - Афоню теперь иначе, как кобелем и не кличут. А бывает, что и кривым кобелем.
– Кривой кобель это… Кхе! Смачно! Умеет народ назвать. Долго еще пустомелить будешь? Не с этим же пришел?
– Правда твоя, Корней Агеич, не с этим. Ты вот недавно Михайлу к волхве посылал.
– Ну да?– ненатурально изумился дед.– А зачем?
– Как зачем? У нее деревня пустует, а тебе холопов девать некуда… Ой!
Илья испугано прикрыл рот ладонью. Дед сокрушенно покачал головой.
– Всё знают, ну что ты поделаешь? Ну, и что же она мне ответила?
– Так кто ж знает? С другой стороны, холопов ты к ней не ведешь, так что, по всему выходит - она тебе отказала. Тем более, что и знамена нынче на том берегу объявились.
– Какие знамена?
– Обыкновенные - на дереве затес сделан, а на затесе знак выжжен.
– Что за знак?– деловито осведомился дед, сразу же став серьезным и сосредоточенным.
– Неведомо! Таких знаков никто никогда не видел.
– Ну-ка, изобрази, вон около стены земля оттаяла.
Илья нацарапал щепочкой что-то отдаленно напоминающее знак равенства, только с очень толстыми черточками. Даже не черточками, а, скорее, сильно вытянутыми прямоугольниками. В середине каждого прямоугольника имелся полукруглый вырез.
– Кхе… И я не видел. Михайла, что скажешь?
– Не знаю, деда, что-то знакомое, но никак не соображу. Вообще-то, есть правило: чем проще знак, тем древнее род.
Дед снова принялся допрашивать Илью:
– Когда, говоришь, знамена появились?
– Сегодня с утра заметили. Видать, ночью ставили.
– Ночью выжечь, и чтобы дозорный не заметил?– Усомнился Корней
– Да, без огня не выжжешь.– Согласился Илья.– Значит, вчера.
– От кого вчера дозорные были?
– Десяток Фомы, вроде бы.
– Совсем распустились, у них под носом… Илюха, ты служить пришел? Тогда быстро ко мне Фому зови!
В этот момент Мишка все-таки понял, что напоминает ему нацарапанный Ильей знак.
– Вспомнил, деда! Знаю, что это такое! Ярмо, в которое быков запрягают!
– И правда, Корней Агеич, похоже на ярмо.– Приглядываясь к собственному рисунку, поддержал Мишку Илья.
– Кхе… Ярмо разъятое.– Дед поскреб в бороде и вдруг озабоченно нахмурился.– Промахнулись мы с тобой, Михайла. Тут не тридцатью коленами пахнет, а как бы и не сотней…