Отрок московский

Ветер крепчал. Обложной дождь снизил видимость до одной мили. Впередсмотрящих приходилось загонять на «воронье гнездо» едва ли не силой. Не помогала даже объявленная капитаном награда.

Только брат Генрих денно и нощно торчал на фордеке. Вцепившись пальцами в планширь, он вглядывался и вглядывался в мельтешение волн и серую мглу над ними. Рыцарь не замечал струек воды, стекающих с промокшего насквозь капюшона на глаза и щеки.

Кривой Свен, сменяя Торгейра у колдерштока [10] , буркнул:

10

Колдершток – рычаг для управления рулем на старинных судах.

– Хоть бы он свои буркалы проклятые все проглядел…

Капитан, хоть и сам был уже не рад, что поддался жадности и повелся на предложение ливонца, показал помощнику кулак и, лавируя между намертво закрепленными на палубе бочонками, прошел к рыцарю.

– Людям свойственно ошибаться, – начал он издалека.

Брат Генрих не ответил, только скосил взгляд, будто запряженная в телегу лошадь.

– Они могли забрать далеко на север от Готланда. Могли проскочить Моонзунд раньше. Могут пережидать непогоду где-нибудь в бухте. А могут давно лежать на дне…

– Не сметь! – с искаженным лицом выкрикнул рыцарь. Развернулся, намереваясь то ли ударить датчанина, то ли просто сграбастать за грудки. Но очередная волна качнула «Бурого медведя», и ливонец, нелепо взмахнув руками, завалился на Торгейра.

Моряк подхватил рыцаря за плечи. Встряхнул.

– Не срывай на мне зло, брат Генрих! Палуба скользкая – не ровен час, можно поскользнуться и свалиться за борт.

– Мы должны разыскать французов, – четко, по слогам произнес ливонец. – Во что бы то ни стало…

Его прервал крик впередсмотрящего:

– Есть! Слева по борту!

Торгейр отпустил схватившегося за такелаж рыцаря, прикрыл глаза ладонью от холодных капель.

Да! На серо-зеленой волнующейся поверхности моря виднелись темные продолговатые силуэты. Еще слишком далеко, чтобы точно понять, что это. Но можно попытаться сосчитать…

– Сколько их? – Пальцы ливонца сжали локоть моряка.

– Пять, кажись… Или шесть…

– Скорее туда!

Датчанин и сам загорелся пуще соломы. Ну наконец-то!

Он махнул рукой Свену, приказывая завалить корабль влево.

– Мели, капитан! – превозмогая свист ветра и хлопки заполоскавшего паруса, проорал в ответ Кривой. – Некмансгрундет!

– Я знаю! – топнул тяжелым башмаком Торгейр. – Осторожно правь. Здесь песчаные мели, – пояснил он рыцарю.

– Ну и что?

«Вот крыса сухопутная!»

– Мели опасны, – громко, но спокойно заявил капитан. – Волна постоянно гоняет песок туда-сюда – нанести их на карту невозможно. Но корабль, попадая на мель, рискует с нее не сойти. Особенно в такую волну, как сейчас! Его просто на куски поломает!

Рыцарь не ответил, во все глаза всматриваясь в очертания приближающихся судов.

Датчанин присоединился к нему.

Да, плоскодонки. Новгородцы называют такие насадами. В их вместительное, с наращенными бортами брюхо удобно грузить сыпучие товары. Зерно, например. Но золото?

Все-таки не шесть, а пять. Причину своей ошибки он понял очень быстро. Один из кораблей засел на песчаной банке [11] и уже развалился напополам. Сломанная мачта свесилась, касаясь топом воды, а парус накрывал палубу, будто скатерть.

11

Банка – мель.

– Где же остальные? – прошептал ливонец.

– Где-где… – ворчливо отозвался Торгейр. – Потонули небось… Ты прости, брат Генрих, мне нужно к абордажу готовиться… – С этими словами он вернулся на корму, принял из рук Свена колдершток.

Одноглазый рубака радостно оскалился – все ж таки не зря мерзли и терпели всяческие неудобства – и нырнул в трюм. Вскоре оттуда послышались раскаты его голоса, а вооруженные и одетые в бригантины [12] ватажники принялись выскакивать один за другим на палубу. Многие озирались спросонку, но топоры, самострелы и корды [13] сжимали крепко. Выбрался и Свен, который напялил на голову шлем с бармицей, купленный по случаю на псковском торгу.

12

Бригантин – защита корпуса, состоящая из пластин, нашитых или наклепанных изнутри на тканевую или кожаную основу.

13

Корд – колющее и рубящее оружие с широким коротким клинком.

– Убрать парус!!! – гаркнул капитан, когда расстояние между «Бурым медведем» и засевшими на мели кораблями сократилось до полета арбалетной стрелы. Все-таки он опасался с размаху налететь на песчаную банку и повторить участь французов.

Датчане дружно налегли на фалы, и рей опустился на палубу.

С проклятиями из-под мокрого полотнища выбрались двое рыцарей-ливонцев. Соприкосновение с холодной парусиной изгнало из их сердец смирение и благостность. На взгляд Торгейра, ругались они похлеще, чем портовые грузчики.

– Почему медлишь? – воскликнул брат Генрих, указывая на французов острием клинка.

– То, что продвигается медленно, продвигается уверенно, – старинной норвежской пословицей ответил капитан. И добавил, видя недоумение, смешанное с ожесточением, которые отразились на лице ливонца, как облака в луже: – Они в наших руках. Никуда не денутся.

И тут на его глазах набежавшая волна подхватила кормовую часть разломленной ладьи и перетащила на глубокое место. Только пузырь, большой и грязно-белый, вздулся и лопнул на месте исчезновения обломка.

– Ты этого ждешь?!! – Рыцарь схватился за меч.

– Я не хочу оказаться на их месте! – прорычал в ответ датчанин.

Он внимательно присматривался к французским судам – не покажутся ли на борту люди, способные оказать сопротивление? Кто-то вроде бы шевелился, но, сколько их там и намерены ли они обороняться, сказать трудно. И Торгейр решился.

– Отдать якорь! – скомандовал он, надеясь, что Ресвальд и Эйрик догадаются последовать его примеру. – Лодки на воду!

Заскрипели блоки.

Рыцари с сержантами, подгоняемые братом Генрихом, первыми рванулись к штормтрапу.

Неторопливо взмахивая веслами, опасно кренясь, скрываясь за длинными грядами волн, лодки ползли к застрявшим плоскодонкам.

Торгейр, поручив колдершток более-менее смышленому моряку, внимательно следил, как датчане окружают первый корабль. Словно волки старого и ослабевшего зубра. Хотелось надеяться, что одноглазый Свен сумеет сдержать порыв ливонцев и не даст увлечь себя в ловушку.

Первые крючья зацепились за обшивку самого большого насада. Никто не сопротивлялся. Не рубил веревки, по которым ползли нападающие. Не стрелял, не сбрасывал на голову врагу бочки и мешки, да хоть бы лавки, на худой конец.